Даже на расстояние почти в десять метров я почувствовал, что между ними происходит весьма напряженный разговор. Говорили они тихо, и я ничего не мог разобрать. Зато резкие и неуклюжие жесты Фрадкова весьма наглядно указывали на неспокойный характер беседы. О том, что и Царегородцева нервничала, можно было судить по тому, как часто затягивалась она сигаретой.
Я почувствовал растерянность, так как не знал, как следует поступить в этом случае. Вряд ли они бы обрадовались, если я бы присоединился к их компании, я почти не сомневался, что этот разговор не предназначался для посторонних ушей.
Внезапно Фрадков резко встал и пошел прямо на меня. Мне пришлось отскочить в сторонку, так как он пер вперед словно танк. Он обдал меня своим хмуро-позозрительным взглядом, но ничего не сказал, а направился к выходу из бара.
Уход Фрадкова позволил мне уже беспрепятственно подойти к столику, за которым в это время своим царственным жестом Царегородцева прикуривала очередную сигарету.
— Можно? — спросил я, подходя к столу.
Мне показалось, что она колеблется.
— Садитесь. — все же разрешила она.
Я сел и подозвал официанта.
— Вы что-нибудь будете пить? — спросил я, видя, что перед ней стоит пустой стакан.
— Виски.
Ее выбор меня несколько удивил, но я не стал заострять на этом внимание.
— Два виски с содовой, — заказал я.
— Мне без содовой, — поправила она меня.
— Вы чем-то расстроены? — осторожно спросил я.
— А ерунда, маленькие разногласия, — отмахнулась Царегородцева, осушая только что принесенный бокал с виски. — У Михаила Марковича есть одна маниакальная страсть; он буквально на всем чем можно и на чем нельзя пытается экономить. Экономия, конечно, дело нужное, но нельзя же все доводить до абсурда.
— До абсурда нельзя, — подтвердил я, тоже опустошая свой бокал.
— А как вам город?
— Я еще мало видел, но по моему весьма впечатляет. А вам?
— Лучше бы я вообще сюда не приезжала. — Царегородцева поняла, что сказала лишнее. — Я волнуюсь из-за дочери, она осталась одна в пустой квартире. А ей всего лишь шестнадцать.
— У вас такая большая дочь?
Царегородцева внимательно посмотрела на меня и усмехнулась.
— Я очень рано выскочила замуж и соответственно рано родила. Между нами совсем не большая разница и мне иногда кажется, что она мне не дочь, а подруга. Впрочем, это не имеет значения.
А вот с этим тезисом я решительно был не согласен. Я впервые узнал о существовании у нее дочери, и мне хотелось, чтобы она продолжила бы эту тему. Мне даже неизвестно, а замужем ли она. Правда обручального кольца не носит, но мало ли что может этому быть причиной. Но Царегородцева решила продолжить не интересующий меня разговор, а выпивку.
— Пожалуйста, закажите еще виски? — попросила она.
Мне ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Хотя мне совершенно не нравилось, что она так много пьет. Но какое я имею право указывать лицу, стоящему на несколько рангов выше меня на служебной лестнице.
Официант принес заказ, и Царегородцева снова залпом осушила бокал. Внезапно она наклонилась ко мне.
— Зачем вы устроились сюда работать? Увольняйтесь, как можно быстрей.
Я мгновенно навострил уши, но она замолчала. Поэтому тему решил продолжить я.
— Мне тут хорошо платят. А почему я должен уходить, разве мне что-то угрожает?
Я напрасно ожидал от нее ответа. Вернее ответом мне были густые клубы дыма от новой сигареты. Но его трактовать можно было совершенно по-разному.
— Да, деньги это в конечном счета самое важное, — как бы с сама с собой согласилась она. — Все ради денег. Они оправдывает все.
По ее интонации я не разобрал, была ли последняя фраза вопросительной или утвердительной.
— Проводите меня до номера, — вдруг попросила она. — Кстати, можете не расплачиваться, счет за напитки присовокупят к моему счету за проживание в гостинице.
Мы вышли из бара, и подошли к лифту. Его створки бесшумно распахнулись, и мы вошли в зеркальное помещение. Пока мы поднимались, то стояли очень близко друг к другу. Внезапно я заметил, с каким восхищением рассматривает ее молодой лифтер. Все его чувства, как буквы в букваре, легко читались на физиономии.
Мы шли по устланному ковром коридору. Около одного из номеров Царегородцева остановилась. Она повернула ключ в замке и слегка приоткрыла дверь.
— Я здесь живу, — сказала она. — А вы, наверное, хотели бы пойти в мой номер, выпить чашечку кофе.
Она вдруг обняла меня за шею и слегка на мне повисла. Мое сердце стучало так сильно и так стремительно, что было даже странно, как выдерживает этот напор грудная клетка.
— Никогда не надо делать того, о чем хотя бы раз пожалеешь. Запомните эту фразу, она вам поможет выжить в этой страшной жизни. — Царегородцева была немного пьяна, язык ее слегка заплетался, но от этого ее речь, как ни странно, приобретала особое очарование. Даже будучи нетрезвой, она была прекрасна. — Все, до свидания, Леонид, спокойной вам ноченьки. Я пошла спатеньки. Вы замечательный кавалер. А я плохая дама, раз не пригласила вас к себе. Но что поделать, вам придется с этим смириться.
Внезапно ее губы слегка прикоснулись к моей щеке, причем, касание было настолько легким, что я не сразу осознал, какое же великое чудо только что случилось. Она же быстро скользнула в номер и закрыла дверь. Я услышал, как поворачивается замок.
Я с трудом удержал себя от того, чтобы не забарабанить в ее дверь. Дабы избежать искушения, я помчался к лифту. Спустившись вниз, снова отправился в бар и заказал у того же официанта виски. На этот раз без содовой.
Официант подал мне бокал и понимающе улыбнулся. Он много перевидал на своем веку и легко догадался, что его клиент только что получил отлуп. Мне захотелось запустить стаканом в его голову, но вместо этого улыбнулся ему. Тот ответил понимающей и сочувствующей улыбкой. Мне стало стыдно за своей неблагородный порыв, я тоже улыбнулся в ответ и быстро покинул бар.
В своем номере меня ждала неожиданная картина. Перминов в костюме и в ботинках лежал на кровати, а на полу стояла более чем на половину пустая бутылка виски. Что за удивительный вечер, все лечат свои горести этит напитком.
Увидев меня, он сделал какой-то неопределенный жест и попытался привстать. Но этот маневр ему не удался, и он снова рухнул на постель.
— Что с вами, Сергей Павлович? — задал я риторический вопрос, хотя и так было очевидно, что он сильно пьян.
— Ничего особенного, отмечаю одно маленькое событие. — пробормотал он.
Этим маленьким событием был явно его крупный проигрыш.
— Хотите присоединиться?
Присоединяться к нетрезвому Перминову мне не хотелось, но я подумал, что вдруг удастся что-нибудь из него выудить. Я взял со стола стакан и плеснул в него немного виски.
— За что пьем? — спросил я.
Перминов попытался сосредоточиться.
— За этот прекрасный город и за эту прекрасную страну, будь они трижды прокляты.
— За что вы их так, по-моему, страна и город действительно замечательные.
— Вы полагаете? Что же вы тут замечательного обнаружили?
— Да все. Хороший отель, отличный обслуживающий персонал, вкусная еда, чего еще надо, чтобы полюбить страну, — засмеялся я.
— Вы не знаете, что это за страна, вы ничего о ней не знаете, — пробормотал Перминов.
— Расскажите.
— Рассказать? — Он удивленно уставился на меня, словно я сморозил какую-то невероятную глупость. — Да здесь такое, такое творится. — Но вместо того, чтобы рассказать, что тут творится, он присосался к стакану.
— Из вашего рассказа я понял лишь то, что ничего не понял.
— А зачем вам что-то понимать. Вам платят деньги и разве этого не достаточно. Кто мало знает, тот много живет. Вам что неизвестен этот принцип?
— Известен, но иногда любопытство сильно мучает. Тем более мною всегда владела страсть к познанию.
— Все это глупости. Мой вам совет: живете спокойно и ни о чем не думайте. Запомните: никогда ни о чем не думайте. — Он слил в стакан остатки виски и мгновенно все высосал. — Я хочу спать, потушите свет, — тоном приказа произнес он.
Я решил, что самое благоразумное — не спорить с пьяным человеком и погасил свет. Перминов, все так же, не раздеваясь, лег животом на одеяло и вдавил лицо в подушку. Не прошло и минуты, как я услышал его негромкий и такой равномерный храп, что по нему вполне можно было проверять пульс. Мне ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.
Глава 18
Такой тяжелой пресс-конференции у меня еще не было. Собравшиеся чуть ли не со всего света журналисты атаковали нас по всем правилам военного искусства. Едва ли не все вопросы так или иначе касались русской мафии, представителями которых нас тут воспринимали. Мы отбивались, как могли. Даже всегда превосходно владеющий собой Кириков иногда терял самообладание и говорил излишне запальчиво или резко. Что касается Фрадкова, тот просто ушел в глухую оборону и отвечал пустыми, ничего не значащими фразами, что еще больше распаляло этих настырных ребят.
