Тот поднимает голову.
– Уэйн! – отвечает он вошедшему. – Иди сюда, ты должен это видеть!
– Не сейчас, старина, – отвечает тот. – Как-нибудь потом. Лучше иди к нам – мы играем в Губку Боба. Присоединяйся!
– Обожаю Губку Боба! – восклицает одна из девчонок таким голосом, словно она просто без памяти влюблена в это желтое квадратное существо. – Он всегда так вежлив со всеми – даже с мистером Крабсом, даже с Планктоном…
Тодд и девчонки встают и выходят в коридор.
Уэйн смотрит на меня. Взгляд у него какой-то мутный – должно быть, он немного пьян.
– А ты разве не идешь? – спрашивает он меня.
– Спасибо, нет, – отвечаю я.
– Точно нет? – переспрашивает он.
– Точно.
– Ну, как знаешь. – Он подмигивает мне, что напоминает мне Пенна, брата Викс. Тот тоже вечно подмигивает мне, и это выходит у него так забавно…
Будь здесь Пенн, я бы сейчас уж точно не сидела в углу на коврике. Впрочем, что толку мечтать – все равно его здесь нет…
Собственно говоря, мне всего лишь один раз пришлось быть на вечеринке, на которой был и Пенн. Эту вечеринку устроил Брэди по случаю Четвертого июля. Пенн весь вечер держался поближе ко мне, потому что я была там единственным знакомым ему человеком, если, разумеется, не считать самих Брэди и Викс, но они уединились в спальне – сами понимаете, для чего… Впрочем, об этом я даже думать не хочу. Разумеется, я прекрасно все знаю и понимаю – но эту тему мы с Викс не обсуждаем.
Я сидела на террасе в гамаке, когда подошел Пенн.
– Можно? – спросил он, имея в виду «можно присесть рядом с тобой?».
– Что? – рассеянно переспросила я. – Можно. – Решив, что такой ответ не слишком вежлив, я добавила: – Буду рада!
Пенн сел рядом со мной, и наши тела соприкоснулись – в гамаке все-таки не так уж много места для двоих.
Мы молчали. Мое сердце отчаянно билось, но в то же время мне нравилось быть рядом с Пенном.
– Я сегодня ходил на железнодорожную станцию, – произнес наконец он.
– Зачем? – спросила я.
– Просто так. Сидел в кафе на станции, ел пончики, пил кофе и смотрел на проходящие поезда.
– Я тоже люблю смотреть на поезда, – сказала я.
Я действительно люблю смотреть на поезда. Мне нравится их сила и скорость. Мне нравятся их мощные гудки.
Мы снова замолчали. Тишина, казалось, длилась целую вечность. Затем Пенн, пошевелившись, вынул что-то из кармана. Это была монета, которую он, должно быть, положил на рельс, и колесо поезда проехалось по ней, так как она была вся перекошенная и расплющенная.
Пенн протянул монету мне.
– Здо́рово! – сказала я.
Я повертела монету в руке. Если бы мы жили в Англии, то монета бы называлась «пенни». «Пенни от Пенна»… Мне нравится, как это звучит. В этом есть что-то символичное.
И я вдруг сделала то, вспоминая о чем, до сих пор удивляюсь, как у меня хватило на это наглости – не спросив у Пенна разрешения, я положила монету к себе в карман.
Впрочем, уже через мгновение, устыдившись этого, я вынула монету из кармана и протянула ее Пенну.
– Извини, – смущаясь, пролепетала я. – Сама не знаю, как получилось… Возьми!
– Да ради бога, оставь ее себе! – произнес он и поднялся с гамака.
В тот момент я не знала, что он тогда подумал. Но теперь я знаю это. Наверняка он подумал что-нибудь вроде «Ну и смешная же эта Джесси!».
Пенн потянулся, чтобы размяться после долгого сидения, и я, глядя на него, обратила внимание, какой он мускулистый.
Вот и все. Пенн ушел. Позже я видела его с другой девчонкой…
Монету Пенна я до сих пор храню.
Что-то я слишком рассентиментальничалась, слишком жалею себя… Я встаю, отряхиваю с одежды собачью шерсть и подхожу к стоящему на столе (точнее, на снятой с петель двери) ноутбуку – исключительно ради того, чтобы хоть чем-то себя занять. С экрана на меня смотрит Тодд – но у него огромная, словно у марсианина, голова, слишком близко друг к другу посаженные глаза и какой-то приплюснутый нос.
Я сажусь на вращающееся кресло и начинаю водить пальцем по сенсорным «кнопкам» на экране. Заметив кнопку с надписью «фото», я нажимаю на нее – и неожиданно вижу на экране саму себя, только с такой же «марсианской» головой. Я наклоняю голову влево – и мое компьютерное отражение отклоняется вместе со мной, отчего мой лоб становится микроскопическим, а левая щека раздувается так, как не раздует ее и самый сильный флюс. Я отклоняюсь вправо – и левая щека моего компьютерного «двойника» становится нормальной, но раздувается правая. Ну и уродство!
Я придвигаюсь к экрану ближе – и глаза моего отражения превращаются в огромные блюдца. Отодвигаюсь подальше – и шея вытягивается, как у жирафа, а голова становится размером с булавочную головку.
Я смотрю на надписи на других кнопках. На одной написано «сделать выпуклым», на другой – «завитки». Я нажимаю на «завитки», и мое лицо немыслимо перекашивает и перекручивает, как на картине Пикассо – или как там звали этого художника, который сам отрезал себе ухо? Я плохо разбираюсь в живописи…
Я нажимаю еще на какую-то кнопку – и слышу звук «клик, клик, клик, би-и-п!».
О господи! Моя фотография сохранилась в компьютере – но в каком виде? Вместо глаз – какое-то месиво, напоминающее яичницу, губы обвисли, словно у верблюда… В первый момент меня охватывает паника, но затем я смеюсь. Интересно, что подумает этот Робби, когда увидит в своем ноутбуке фото совершенно незнакомой девчонки? Наверняка что-нибудь вроде «Слава богу, что это шоу уродов наконец-то убралось отсюда!».
Я продолжаю водить пальцем по кнопкам, избегая той, нажав на которую я сохранила свою фотографию в компьютере. Нажимаю на кнопку «Сжатие» и обнаруживаю, что это, должно быть, та кнопка, при нажатии которой девчонки сказали Тодду: «Таким ты станешь, когда тебе будет сто лет!» Щеки моего отражения становятся впалыми, зубы – редкими и длинными, как у лошади, лицо покрывается морщинами. В таком виде я действительно выгляжу словно древняя старуха или больная какой-нибудь тяжелой болезнью.
Я замираю, уставившись на своего «столетнего двойника».
Многие считают, что я похожа на маму. Честно говоря, меня это бесит. И вовсе я на нее не похожа! Разве я ношу, например, футболки в обтяжку, да вдобавок еще какого-нибудь «ядовитого» цвета, как она?
Я оглядываюсь на дверь – не видит ли меня кто-нибудь, и придвигаюсь вплотную к маленькой красной светящейся точке над экраном компьютера – как я понимаю, это и есть камера. От этого груди моего «двойника» на экране вырастают до немыслимых размеров. Я отодвигаюсь от компьютера. Груди становятся обвисшими и сморщенными, словно сушеный чернослив.
Такой, возможно, когда-нибудь станет мама, если только врачи не сумеют остановить ее болезнь. После этого она, разумеется, уже не станет носить футболки в обтяжку…
А что станет с нею потом? Даже и думать не хочу…
Из коридора вдруг доносятся голоса, чей-то пошловатый смех… Я спешу отойти от компьютера.
– Поверь мне, приятель, – говорит один голос, – она явно тебя хочет! Я сам это слышал – все время твердит: «Какой он крутой, какой он сексуальный!». – Последнюю фразу парень произносит тоненьким голоском, подражая женскому.
– Замолчи, Робби! Ты просто пьян! – отвечает другой.
– А-а, понимаю, – смеется первый, – ты запал на другую, на эту брюнетку с большими сиськами! Что ж, тоже неплохой выбор, приятель!
«Ну и пошляк!» – думаю я.
Я выглядываю в коридор – и вижу этого альбиноса Робби и с ним – кто бы мог подумать? – Марко!
– Я бы сам, пожалуй, не прочь трахнуть эту брюнеточку. Аппетитная штучка, хотя и прическа у нее как у дикобраза! – ухмыляется Робби.
Меня вдруг как молния поражает догадка о том, кого имеет в виду этот белобрысый под «брюнеткой с большими сиськами и прической как у дикобраза» – не кого иного, как Викс. А под той, которая якобы хочет заняться сексом с Марко, – Мэл…
Сама не сознавая, что делаю, я вылетаю из комнаты и накидываюсь на парней.
– Не смейте так говорить о моих подругах! – кричу я.
– Опа! – смеется Робби. – Ты посмотри, какая боевая!
– Послушай, Джесс, – пряча взгляд, рассеянно лепечет Марко. – Ты просто не так поняла! Я… мы… мы вовсе не…
– Во-первых, – отчетливо говорю я, – меня зовут Джесси. Во-вторых, Робби, тебе, должно быть, спьяну померещилось – Мэл вовсе не хочет… того, что ты говоришь. Она не такая! В-третьих, к вашему сведению, придурки, у Викс есть парень…
– «Придурки»? Надо же, какие слова мы знаем! – усмехается Робби.
– Успокойся, Джесси, – начинает Марко, – никто не говорил о твоих подружках ничего плохого…
– Он говорил, – киваю я на Робби.
– Ты просто неправильно поняла меня, крошка, – ухмыляется тот. – Я не говорил ничего плохого о твоих подругах. Напротив – я их хвалил! Они у тебя такие крутые!
Оттолкнув долговязого Робби – и откуда только взялись силы? – я быстро прохожу мимо него.
