— Твой цинизм бьет по тебе же самому, — сказала она. — Ты лишился всех своих идолов, некому стало приносить жертву. — Она подала ему вилку. «Ешь, — мысленно обратилась она к нему, — ешь, если ты, конечно, не намерен отрицать даже этот простейший естественный процесс».
Джо кивнул в сторону книжки:
— Этот Абендсен живет, судя по информации на обложке, где-то поблизости. В Шайенне. Взирает на мир из самого безопасного местечка, — попробуй доберись до него. Почитай-ка, что они там пишут, — вслух почитай.
Юлиана взяла книгу и прочла текст на обложке:
«В прошлом — солдат. Во время Второй Мировой войны служил в американской морской пехоте, ранен в бою с немецкими «тиграми». Имеет звание сержанта. По слухам, его жилище — настоящая крепость, до отказу набитая оружием».
Она отложила книгу и прибавила:
— Здесь об этом не пишется, но я слышала, как кто-то говорил, что он на этом помешан: дом в горах обнесен колючей проволокой, на которую подан ток. Пробраться к нему очень сложно.
— Ему виднее, — сказал Джо, — как жить после выхода в свет такой книги. Многим немецким шишкам кровь ударила в голову, когда они ее прочитали.
— Он вел подобный образ жизни и до того, как написал ее. Место, где он живет, называется, — она мельком взглянула на обложку, — Высокий Замок. Он сам его так назвал.
— Ничего, доберутся и до него, — сказал Джо, торопливо жуя. — А он хитрец. Все время настороже.
— Я считаю, он большой смельчак, если решился написать такое. Если бы страны Оси проиграли войну, каждый, как когда-то, мог бы говорить и писать, что угодно. У нас были бы единая держава и справедливые законы, одинаковые для всех.
К ее изумлению, он согласно кивнул.
— Не понятно мне это, — сказала она, — свои-то убеждения у тебя есть? Чего ты добиваешься? Сперва ты защищаешь этих уродов, этих извращенцев, истребивших евреев, а теперь… — она вне себя схватила его за уши и, вставая, потянула его за собой. Он зажмурился от боли и неожиданности.
Они стояли, тяжело дыша, друг против друга и не могли выдавить из себя ни слова.
— Ты дашь мне доесть завтрак? В конце концов, для кого он приготовлен? — наконец прервал молчание Джо.
— Что же ты не отвечаешь? Боишься сказать правду? Ты все отлично понимаешь, только прикидываешься, будто и понятия не имеешь, о чем это я тебе все время твержу, и продолжаешь как ни в чем ни бывало есть. — Она отпустила его уши, ставшие теперь ярко-красными.
— Это пустая болтовня, — сказал Джо. — Бессмыслица. Как к сообщение по радио, о котором ты говорила, Знаешь, как ребята в коричневых рубашках называют тех, кто пробавляется философией? Eierkopf. Яйцеголовые. Потому что их высоколобая пустая башка так легко раскалывается в уличных заварушках.
— Если ты так думаешь, то почему до сих пор не ушел отсюда? Зачем ты вообще сидишь здесь?
Лицо его приняло загадочное выражение, а от взгляда повеяло холодом.
«Я уже жалею, что впустила его к себе, — думала она. — Но теперь поздно раскаиваться. Избавиться от него, конечно, не удастся: он слишком силен.
Происходит нечто ужасное. И он — источник этого кошмара. И, похоже, я невольно чем-то помогаю ему».
— Что с тобой происходит? — Он взял ее за подбородок и потрепал по затылку, потом запустил руку под блузку и принялся нежно поглаживать ее плечи. — У тебя просто скверное настроение. Скажи мне, что тебя мучает, и я бесплатно займусь психоанализом.
— ей, ты что, жидовский психоаналитик, — вяло улыбнулась она, — в крематорий захотел?
— Ты все это время боишься мужчин, не так ли?
— Не знаю.
— Прошлой ночью это чувствовалось. Только потому, что я… — Он запнулся на полуслове. — Лишь благодаря тому, что я старался ничем не обидеть тебя…
— Потому что ты уже побывал в постели со столькими женщинами… Ты это хотел сказать?
— Но я же прав. Послушай, Юлиана, я никогда не обижу тебя. Клянусь могилой моей матери! Я буду особенно внимателен и, уж если речь зашла о моем опыте, то ты вполне можешь воспользоваться им. Ты избавишься от своих страхов. Я помогу тебе расслабиться и научу многому, уверяю тебя, в ближайшее же время. Просто тебе до сих пор не везло с мужчинами.
Она кивнула. Настроение немного улучшилось. Однако неизвестно почему она по-прежнему ощущала тоску.
Рабочий день господина Нобусаке Тагоми начался с минуты одиночества. Он восседал в своем кабинете в «Ниппон Таймс» и медитировал.
Перед самым выходом из дому он получил от Ито рапорт о господине Бэйнсе. Студент уверял, что господин Бэйнс вовсе не швед. Господин Бэйнс, несомненно, немец.
Однако ни Торговая Миссия, ни тайная полиция «Таккока», похоже, до сих пор об открытии Ито не догадывались. «Глупец, он наверняка не смог разнюхать ничего достойного внимания, — размышлял Тагоми. — В рапорте отсутствует что-либо существенное, кроме сверхстарательности и романтического доктринерства. Снова мне самому приходится срывать маски, ни на миг не ослабляя бдительности».
В любом случае, встреча с господином Бэйнсом и почтенным незнакомцем с Островов состоится в полном соответствии с планом, независимо от национальности господина Бэйнса. Он понравился Тагоми. Наивысшим талантом у таких, как он, занимающих высокие посты людей, несомненно, является интуиция. И в первую очередь по отношению к людям. Умение распознавать достойных людей, пробиваться к человеческой сути сквозь все церемонии, условности и обманчивую видимость.
Сердце всегда заключено меж двух стихий: «инь» — стиснуто темными страстями, — там сохраняется свет, «янь» — сокрытое в глубине пламя.
«Он мне понравился, — подумал Тагоми. — И не важно, кто он: немец или швед. Надеюсь, заракаин помог ему избавиться от головной боли. Надо бы не забыть спросить его об этом».
На рабочем столе засигналил интерком.
— Позже, — сказал он. — Мне сейчас не до разговоров.
Наступало мгновение внутренней истины.
Несмотря на его замечание, из динамика раздался голос господина Рэмси:
— Прошу многоуважаемого господина выслушать меня. Минуту назад из информационного отдела поступило сообщение. Умер рейхсканцлер Мартин Борман. — Стало тихо.
«Отменить на сегодня все дела», — пронеслось в голове у Тагоми. Он поднялся из-за бюро и, сжав руки, начал нервно вышагивать по кабинету. «Необходимо все продумать. Но сначала — отправить соболезнования рейхсконсулу. Дело простое, с таким справится и подчиненный. Глубочайшие соболезнования и т. п. Вся Япония скорбит вместе с немецким народом в эту тяжелую минуту. Что еще? Максимальная бдительность. Приготовиться к приему срочной информации из. Токио».
Нажав кнопку интеркома, он сказал:
— Господин Рэмси, убедитесь в наличии связи с Токио. Прошу телефонисток быть в постоянной готовности. Все сообщения принимать немедленно.
— Слушаюсь.
— С этой минуты я постоянно в своем кабинете. Отменить все текущие дела. Отпустить клиентов.
— Простите, как вы сказали?
— У меня должны быть развязаны руки на тот случай, если придется действовать незамедлительно.
— Слушаюсь.
Через полчаса, в девять ноль-ноль, поступило сообщение от высшего наместника Императорского Правительства на Западном побережье — посла Японии в Тихоокеанских, Штатах Америки — досточтимого барона Л. Б. Кэлемакуле. Министерство иностранных дел созывает чрезвычайное совещание в здании посольства на Суттер-стрит; каждой торговой миссии приказано направить ответственного представителя. В данном случае должен присутствовать лично господин Тагоми.
На переодевание времени не оставалось. Тагоми поспешил к экспресс-лифту и спустя минуту уже сидел в представительском лимузине миссии — черном «кадиллаке» выпуска 1940 года, с шофером-китайцем в ливрее за рулем.
У здания посольства он насчитал больше десятка машин других важных особ. По широким ступеням поднимались различного ранга сановники, некоторых из них он знал лично. Шофер открыл дверцу, и Тагоми поспешно вылез из машины, сжимая ручку пустого портфеля. Для совещания бумаг не требовалось, но крайне необходимо было создать впечатление, что он не сторонний наблюдатель. Он поднимался по ступеням с видом, внушающим всем важность отведенной ему в происходящем роли, хотя на самом деле ему не сообщили даже темы совещания.
Сановники собирались в небольшие группы. Из холла доносился приглушенный шум дискуссий. Обменявшись поклонами, Тагоми присоединился к знакомым чиновникам. Так же, как и все, он держал себя с торжественным достоинством.
Спустя минуту появился сотрудник посольства и проводил их в Большой зал, уставленный складными стульями. Все вошли и заняли свои места. Разговоры стихли, слышалось лишь покашливание.
К столику на возвышении пробрался какой-то джентльмен с бумагами. Сшитый на заказ костюм: представитель министерства иностранных дел.
