Эти два года, несмотря на количество истерик и нервных срывов, не тронули мою внешность. Только лишь в выражении глаз осела колючая настороженность, от которой я не скоро избавлюсь. И, не мудрено, пережитое мной у любого другого человека не ограничилось бы столь незначительным изменением, а, возможно, коснулось бы более серьезных сфер его данности как разумного мыслящего существа.
Придя к выводу, что мое отражение, как его не пытай, пока не готово подсказать верное решение, я подмигнула ему, подумав: “ As you brew, so must you drink. There is nothing to nod on a mirror“.[3]
Паучок, непонятно как обосновавшийся в моем, скажем так, даже не президентском, а классом чуть повыше, люксе, и загадочным образом увернувшийся от каждодневных уборок и чисток, секунду покачался на только что сплетенной нити, искусно прикрепленной к угловому выступу комода, и, видимо, решив не искушать судьбу, прытко вскарабкался по ней и нырнул в только ему известную щелку.
Я проводила его взглядом, точно так же боясь потерять свою щелку, пусть пока и узкую: „Господи, я вспомнила! “
Сбиваясь и путаясь, скорее от волнения, чем от двухгодичного перерыва в практике общения на английском, я проговорила детскую считалку, успешно восстановив все ее „one, two, three, four…“, не забыв и о „Buckle Му Shoe“ [4].
Щеки горели, во рту пересохло, а воспоминания лавиной нахлынули на меня, словно лопнула долго сдерживаемая заслонка, и все, что прежде складировалось где-то в закромах памяти, спешило выбраться оттуда, толкаясь и теснясь.
Да, я Летисия Мануэла Кристин…, Боже, восемь имен…, мне тридцать три года…, я из Сан-Франциско…, у меня любимая работа – я реставратор, хотя по окончании Академии мне пророчили славу живописца…, долгожданный заказ из „Прадо“…, книжка Патрика…, пошутившее со мной число судьбы… – 3… 22… 7…
Вот он, заветный ряд цифр.
Я не услышала тихого царапанья в дверь.
– Летисия…
Нарастающий вибрирующий гул замер и… исчез.
Передо мной замаячил Керрадо, что-то беззвучно спрашивая:
– Вы прочли мое… что с вами?
Я невидяще проткнула его взглядом, устремившимся за убегающими в далекое отсюда измерение цифровыми символами.
Алехандро осторожно приобнял меня за плечи и легонько встряхнул:
– Летисия, вы слышите меня?
Вдруг всхлипнув, я обхватила его, и, захлебываясь в слезах и словах, затараторила, перебивая саму себя:
– … я знаю…, я уезжаю…, нет, не уезжаю, уле… и не улетаю…, я возвращаюсь…, я почти вернулась, если бы не вы…, но не важно…, я знаю, как вернуться…, нет, вы ничего не понимаете…
Его руки все крепче сжимали меня, будто боясь отпустить.
– Мне нужны мои вещи. Изабелла была у меня сегодня ночью. Она забрала сумку с документами, мою одежду. И предупредила меня не покидать дворец и дождаться ее. Что это значит? Хотя меня это теперь мало волнует. Помогите мне, Алехандро. Где могут быть мои вещи?…
Меня било словно в лихорадке, и я то пыталась вырваться из сковавших меня объятий, то в отчаянии припадала к нему, ища защиты.
Керрадо, наконец, прервал мою сбивчивую скороговорку:
– Но у нас почти нет времени.
– Времени на что? – я не понимала его. О чем он?
– Времени на поиски.
– Но там мой паспорт, билеты, виза. Наконец, мои джинсы и…
Он нетерпеливо мотнул головой, как бы отгоняя рой непонятных ему слов:
– Вы уверены, что это была она?
– Да, да, да. Господи! Да!
Керрадо колебался, думая, что предпринять. Наконец, он решился:
– Хорошо. Пойдемте. Я не представляю, где все это искать, но попробуем.
Нас остановили разноголосые выкрики за дверью.
Глава 4
– Ну, вот, началось, – Керрадо затравлено огляделся, – боюсь, что вам придется исчезнуть без ваших документов.
– Что началось?
Только сейчас я поняла, что все это время была занята исключительно собой, своими страхами, переживаниями, забыв о не менее тревожной ситуации, в которую попал Алехандро из-за моей же беспечности.
Он заторопился к двери, на ходу вводя меня в курс дела:
– Все это время вы находились под защитой Изабеллы. Френсис открылась ей, рассказав о вас почти все, включая то, с чем вас нашли. Ваши вещи. Вероятно, чтобы обезопасить вас на время отсутствия, Изабелла и искала их, чтобы оградить от любопытства ее свиты, а, заодно, и что-то узнать о вас. Одно она не учла – за вами уже давно наблюдают, и как только инфанта покинет дворец, что, вероятно, уже случилось, за вами придут.
Он замер у двери, прислушиваясь. Шум клокотал совсем рядом, усиленный топотом множества ног.
Керрадо подхватил стоящий рядом стул и, задвинув его ножку в витую ручку двери, обернулся ко мне:
– Я задержу их. Давайте, приступайте к вашему… колдовству, – он усмехнулся, – даже интересно, как все это случится. Ну, начинайте. У вас немного времени… Если они сюда ворвутся, даже я не смогу вам помочь.
Я беспомощно смотрела на него. Вот, наконец, я близка к тому, о чем грезила все это время. Достаточно проговорить восемь цифр, и я дома. Хотя, вполне возможно, я окажусь и не дома, а где-нибудь на Северном Полюсе среди глыб льда и снежных гор, но, тем не менее, и это был мой дом.
И только сейчас я вдруг поняла, как многим обязана этому человеку. Он всегда появлялся именно тогда, когда мне нужна была помощь. Немедленная, спасающая мою жизнь, помощь.
В голове проскочили слова Френсис: „Его Божественный дар в предугадывании событий“. Неужели это, действительно, так, и он знал наперед, что произойдет?
– Ну? Что же вы? – он вцепился в стул, не давая ножке выскочить из пазуха дверной ручки, – торопитесь.
По ту сторону уже требовательно толкались в забаррикадированную стулом и телом Керрадо дверь.
– Сестра Лаура, открой. Мы знаем, что ты здесь. Немедленно открой.
– Я не оставлю вас, – решение пришло само собой, – вся эта заварушка из-за меня, а я не хочу видеть вас в роли жертвы.
– Вы с ума сошли! Сейчас же убирайтесь отсюда в это ваше… чертово будущее…
– Если ты не откроешь, сестра Лаура, мы взломаем дверь, – разъяренный рев сдерживаемой толпы заглушал его голос.
– У вас почти нет времени. Летисия, ради всего святого, уходите!
Но, видя мою непреклонность, он вдруг заорал:
– Глупая девчонка! Чем у тебя голова набита? Мозгами или соломой? Ты что, не понимаешь, что тебя ждет? Вон отсюда, я сказал!
– Сестра Лаура, именем Господа, открой дверь, – та уже тряслась под напором многих тел.
Вдруг кто-то взвизгнул:
– Ведьма! Она ведьма! Не забывайте! – кажется, я узнала голос Урсулы.
Толпа отхлынула, судя по внезапно наступившему молчанию и переставшей дергаться двери.
И тут меня осенило. Как же я забыла? Наступившее затишье спасет нас.
Я подскочила к Керрадо и, дернув его за руку, потянула за собой в сторону зеркала. Он не сразу отпустил эфемерную преграду против взбесившейся толпы:
– Что? Куда? – его глаза метали уже даже не молнии. Он превратился в некое подобие ядерной установки, из которой вот-вот должно было выскочить смертельное оружие.
Я приложила палец к губам, памятуя о воцарившейся с обратной стороны тишине, и поманила его за собой.
Он колебался, но все-таки отпустил измученный стул, вполне возможно изготовившийся уже треснуть, и двинулся следом за мной.
Зеркало бесшумно разверзлось.
Глава 5
Последнее, что я услышала, это взорвавшийся и мгновенно затихнувший вопль внедрившихся в комнату первых рядов атакующих несчастную дверь, взломанную почти сразу после нашего сокрытия в тайном переходе.
Я бесшумно рассмеялась, представив их огорошенные физиономии. А, и правда – ведьма! Исчезла, испарилась, улетучилась…
Керрадо сопел где-то рядом. Нащупав его руку, я укоризненно прошептала:
– Сейчас я вас поведу, как когда-то вы меня. Правда, с маленькой разницей – я вас не брошу.
Он попытался что-то возразить, но я на него шикнула:
– И без оправданий, пожалуйста. Сами видите, к чему все это привело.
Но мне вдруг стало его жаль. Ну, зачем я ему выговариваю? Он же хотел как лучше. И я, приостановившись в порыве сожаления, обернулась к нему. Керрадо, не предполагая заминки, шагнул навстречу, одновременно нанеся мне несколько видов ущерба – наступил мне на подол платья, от чего нижний корсет больно уперся в мои коленки, столкнулся с моим носом, весьма ощутимо ткнувшемуся в его грудь, и, плюс ко всему, я, кажется, оцарапалась о его медальон.
Но, несмотря на все эти мелочи, теряющие какую-либо значимость в сравнении со ждущим нас костром, я приподнялась на цыпочки (подол платья недовольно заскрипел) и чмокнула его в щеку, попав в ухо. Было же темно.
Алехандро замер, даже дыхание не прослушивалось, и глухо прошептал:
– Обещаю написать балладу в твою честь. „Песнь о поцелуях в подземельях“. Как предостережение не промахнуться.
Я оттолкнула его, освободив подол вновь заскрипевшей (но уже благодарно) парчовой брони.
Ощупью мы добрались до ниши, зачехленной занавесью, в которой я, конечно же, тут же и запуталась.
