Урсула уже натренированным взглядом проводила очередное колечко дыма, плавно устремившееся вверх к потолку и идеально вписавшееся в кучерявые облака с порхающими легкомысленными ангелочками.
– Урсула, мне кажется, это не совсем удобная для вас поза, – я демонстративно продолжала вдыхать и, соответственно, выдыхать „пар преисподней“. В конце концов, я и так вызывала у „удава“ одни отрицательные эмоции. Ну, одной эмоцией больше. Кроме того, заветная дырочка в стене держала ситуацию под контролем.
Урсула поднялась, цепляясь за стену и исступленно шепча:
– Я знала…, и эта Френсис…, я все знала…, и я предупреждала…
Она, шумно хлопнув дверью, умчалась в неизвестном направлении.
Ну, вот, доигралась. Ярлык „ведьмы“ вновь приклеился ко мне.
Глава 16
Грунтовка холста – работа, которую не все художники, к сожалению, воспринимают как часть творческого процесса. Я же и сюда вкладывала все свое вдохновение. От того, как ляжет масляный грунт, зависело практически все: и качество мазка, и тональность красок, а главное – ощущение внутреннего тепла, излучаемого картиной.
Все мои требования, связанные с техническими вопросами – холст обязательно льняной, кисти с волосом из белки – выполнялись без лишних вопросов и быстро. Но непредвиденная заминка случилась с красками.
Я бы предпочла те, в состав которых входило бы опять-таки льняное масло и пчелиный воск. Но в силу трудоемкости их производства по „моей“ технологии, пришлось удовлетвориться инструментом Куэльо, из мастерской которого было вынесено достаточное их количество.
Я выпросила у Изабеллы несколько дней одиночества для подготовки к основной работе, но не потому, что терпеть не могла, когда мне мешали на столь ответственном этапе моего творчества.
Под грунт я намеревалась занести информацию о себе в случае провала возвращения домой. Я старалась не допускать эту мысль, напротив, в голове постоянно жужжало одно и то же: „Банзай!“. Не совсем к месту, но отвечающее моему настроению.
Идея напомнить потомкам о себе в далеком будущем возникла сразу после того, как Изабелла изъявила желание стать моей натурой, поэтому, вооружившись терпением и кистью, я, прежде чем покрыть холст первым слоем грунта, занялась сочинительством.
Задача, надо сказать, не из легких. В короткое послание вместить максимум информации, но в весьма сжатой и скупой форме, хотя хотелось бы поделиться с будущими исследователями моего творчества (я очень надеялась, что таковые найдутся) своими впечатлениями о временах мракобесия и „охоты на ведьм“, в число которых я удостоилась чести войти.
Это были, наверное, самые краткие мемуары в мире.
Перечитав еще раз очерк о моих скитаниях, я с сожалением поставила заключительную точку, будто прощаясь с теми, кто когда-то это прочтет.
Вздохнув, набросила на холст тряпку.
Тихий стук в дверь вторгся в созерцательную меланхолию относительно потомков.
Кого еще принесло?
– Вероятно, я помешал вам, сестра Лаура, но я вынужден это сделать. Вы пригласите меня войти?
Я отступила, удивленная и одновременно обрадованная неожиданным визитом Керрадо.
– Я запру дверь. Никто не должен знать, что я здесь.
– Что-то случилось?
– Пока, – Алехандро повернул ключ в замке, – ничего не случилось. И не случится, если вы будете благоразумны.
Его резкий тон не очень мне понравился, но моя так и не высказанная точка зрения по этому поводу, видимо, его мало бы заинтересовала, судя по нахмурившемуся взгляду.
– Откуда вы, сестра Лаура?
Сердце на минутку замерло, но, быстро вспомнив о последствиях, застучало снова, и, я бы сказала, с удвоенный силой.
– Не понимаю, о чем вы?
– О вас, сестра Лаура, о вас.
Керрадо, определенно чем-то озабоченный, вдруг, совсем не вежливо притянул меня к себе, и так близко, что не надо было бы особенно стараться, чтобы поймать его губы для поцелуя. Но я решила пока подождать со столь откровенным проявлением моего чувства к нему. Ситуация накалялась, к сожалению, по другой причине, пока мне не известной.
– Вы можете мне довериться. Для этого у вас есть достаточно оснований. Нет? Чтобы помочь вам, я должен знать о вас хоть что-то. Итак?
Взглядом, исключающим сопротивление с моей стороны, он требовал ответ, буквально впиваясь в мои глаза и проникая все дальше вглубь, в самую душу, от чего в голове вдруг зашумело и что-то явственно щелкнуло.
Я, словно марионетка, ведомая искусным кукловодом, двинулась к подрамнику и вяло стянула с холста тряпку, представив Керрадо мою летопись.
Алехандро читал, а я безучастно следила за его реакцией. Мне почему-то было абсолютно все равно, что за этим последует.
– Ну, что же, это многое разъясняет.
Он обернулся, и на этот раз в его глазах я прочла, как ни странно, облегчение, будто он опасался получить другие, худшие, подтверждения моей исключительности.
Наваждение отступило, оповестив меня об этом прояснением в голове, и, как следствие, ко мне вернулась незамутненная помехами способность осмысливать ситуацию адекватно. А, точнее, я пыталась найти объяснение почему-то сорванной с подрамника тряпки и в результате бесстыдно обнажившемуся холсту.
Дар предсказания, о котором поведала Френсис, видимо, был не единственным, подаренным Керрадо Богом.
Глава 17
Я не могла усидеть на месте.
Пересказывая Алехандро мою невероятную историю, я носилась по комнате (благо размеры позволяли) и время от времени поглядывала на него, проверяя, насколько серьезно он ее воспринимает. И, надо отдать ему должное, он был великолепен. Наконец-то, я дождалась своего слушателя.
За эти годы я не смогла смириться со случившимся. Тоска по дому, пусть и забытому, по всему тому, что осталось там, в моем времени, включая такие незначительные для нас, тамошних, мелочи как обыкновенная микроволновка или утренняя газета, иногда так душила, что я, проплакав всю ночь, с трудом выстаивала утреннюю мессу.
Керрадо с пониманием отнесся к моим суматошным перемещениям, не произнося ни слова и не задавая вопросов.
Наконец, выговорившись, я застыла у окна, бездумно уставившись на ровные дорожки идеально распланированного паркового ансамбля перед дворцом. Все бы отдала, только бы оказаться на пусть и неказистой, маленькой улочке моего города (я не сомневалась, что там таковая существует), знакомой своими занюханными уже запахами семейного ужина, несущимися из открытых нараспашку окон.
Я повернулась к затихшему Керрадо.
– Я хочу домой. Все, что здесь, и… вы все, для меня далекое прошлое. Вы верите мне?
Он опустил глаза, до того не отпускавшие меня, и глухо произнес:
– Мне было бы трудно в это поверить, если бы не обстоятельства нашей с вами встречи и дальнейшие события. Уже тогда – помните? – когда я вас почти силой затащил в эти подземные лабиринты, я знал, что столкнулся с чем-то… не нашим.
Перехватив мой удивленный взгляд, он пояснил:
– Каждый знает, кто такие „черные“. Это во-первых. А сопротивление им означало признание вами, что вы… ведьма. Это во-вторых. Иначе, зачем и от кого защищаться? Но вы не знали ни о первом, ни о втором. Значит, вы не из наших мест. И, вообще, ни из каких других, особенно не отличающихся от наших по этим пунктам.
– А почему вы решили тогда, что эти ваши „черные“ причина моих волнений?
– Да весь ваш вид, – он усмехнулся, видимо, вспомнив ту, загнанную, меня, – одежда, более подходящая для пятнадцатилетней девочки. Вы по какой-то причине переоделись во что попало. Торчащие из под юбки странные туфли. Кстати, а что это у вас было на руке?
Я, без лишних слов разворошила ворох платьев, законспирировавших то, что у меня было не только на руке.
– Вот это? – я протянула ему часы.
Керрадо с любопытством постучал по корпусу:
– Что это?
– А вот еще, – я по очереди выложила перед ним плеер, зажигалку, сигареты, коробочку с рабочими инструментами, фотоаппарат, которым он более всего заинтересовался.
– Я не уверена, сработает ли, но попробуем, и вы все поймете без объяснений.
Последний раз – где-то с месяц назад – я сфотографировала свою келью. На память, так сказать.
К моему удивлению, он не просто сработал, а вспышкой (Керрадо дернулся, взмахнув руками и пытаясь защититься от яркого слепящего света блеснувшей „молнии") доказал состоятельность фирмы „Panasonic“, можно сказать, на века.
– Ну, полюбуйтесь на себя, – я поднесла к Алехандро экранчик фотоаппарата.
Он, что называется, спал с лица, рассматривая снимок.
Я прыснула, не сдержавшись.
Наконец, Керрадо перешел к словесной форме пережитых впечатлений:
– В ваше время наша церковь не осталась бы без работы. Как же это? Без красок? И в одну секунду! – он рассматривал, чуть ли не обнюхивая, цифровик со всех сторон, потом возвращался к фотке, разглядывая свою испуганно отпрянувшую физиономию в момент вспышки, – в это трудно поверить. Теперь я понимаю бедную Урсулу, – он поднял голову, – вы же ей тоже что-то продемонстрировали.
