«Положение наше, конечно, не особенно завидное, это я сознаю давно и сам. Поэтому я не особенно удивился, когда сегодня вечером, сначала Конрад, а потом и еще 4 человека, выразили желание, бросив нарты и каяки, идти на лыжах вперед… Я постарался разъяснить им, что они могут очутиться в очень рискованном положении, бросивши в океане, хотя бы и покрытом льдом, наши каяки, на которых так хорошо плыть, в чем мы уже имели случай убедиться, и которые, в конце концов, не так уж тяжелы. Как они будут жить, если даже доберутся до земли, без теплою платья, без топора, посуды и массы других вещей, которые сейчас лежат в каяке и представляют, правда, некоторый груз, но которые так нужны будут на первой же земле, где им вздумается пожить и отдохнуть. «Лыжники» приумолкли, но я вижу, что не убедил их» [57].
А теперь сравним дневники Альбанова и Конрада:
Таким образом, Александр Конрад оказался на архипелаге 20 июня, а идущий вместе с ним штурман лишь 25–го. И это при том, что все остальные даты и события в их дневниках полностью совпадают!
Кроме того, в ситуации, когда все дни тянутся однообразной вереницей, трудно «не заметить» бегство двоих человек и удержаться от соблазна занести это происшествие в свой дневник, пусть даже не называя имен. Однако Конрад этого почему‑то не сделал. Не упомянул он и о неожиданной встрече с беглецами на Земле Александры. С 20 по 25 июня 1914 года в дневнике Альбанова упоминаются почти все участники, покинувшие вместе с ним судно. Конрада и Шпаковского в этом списке нет. Почему штурман не назвал беглецов по имени? Мне видится, что для человека сурового, но, безусловно, благородного, расстрелять беглецов на месте, как это было в экспедиции Грили [58], Валериану Ивановичу было бы легче, чем придать факт бегства публичности. Но совсем не рассказывать об этом бессмысленном поступке матросов он тоже не мог, потому что это, в определенной мере, инициировало череду последующих трагедий ушедшего с судна отряда.
Но я отвлекся. Далее штурман в своем дневнике пишет о своих безымянных беглецах:
«Попутно они прихватили с собой пару лучших сапог Аушева, почти все теплые вещи, принадлежащие Максимову, мешок суосарей весом в 23 фунта, двустволку и все, около 200 штук, дробовые патроны, (…) дюжину коробок спичек, бинокль, при нем был маленький компасик, запаянную жестяную банку с почтой и документами и… единственные наши карманные часы, принадлежащие Смиренникову».
…На ветру старые карманные часы быстро холодят ладонь. Полуисгертые инициалы на найденной ложке «П. С». Постой, постой! Ну, конечно же, Павел Смиренников! Его ложка, его часы. Но ведь часы и ложку мог забрать у умершего кто‑либо из спутников! Мог и наверняка забрал бы, поэтому, как ни хотелось сразу же сделать свои выводы, но придется ждать возвращения в Москву. Нужно попытаться найти родственников этих людей и провести генетическую экспертизу.
Как бы там ни было, а день 27 июля вышел очень насыщенным в плане находок и эмоций, и мы, преисполненные смешанным чувством усталости и удовлетворенности, возвращались по леднику в свой базовый лагерь. Но проказница Арктика потому до сих пор и манит к себе людей, что для нее совершенно неважно, какой на дворе год: 1914–й или 2010–й. Возвращаясь на «ночевку», мы попали в сильнейший туман, видимость упала до двух метров. Складывалось ощущение, что выпростанная вперед рука пронизывает молоко и воздух можно потрогать руками. От моря пришлось оттягиваться подальше, так как количество трещин на леднике и их ширина резко увеличивались ближе к урезу воды, так что местами можно было неожиданно оказаться на краю ледяной бездны. Звуки моря тонули в густом тумане, и удаленность от береговой линии не позволяла ориентироваться на шум прибоя. Два навигатора в группе только сбили нас с панталыку — они показывали совершенно по–разному записанные треки возвращения. Остановившись для принятия решения, достали старый добрый компас, и тут кто‑то вспомнил, что на одном из GPS записан этот же путь, но… с борта вертолета, и по нему мы стали поджиматься к куполу ледника. Вот так, даже имея современные приборы, можно легко оказаться в затруднительном положении. Каково же было тем, кто, имея только непроверенный хронометр и секстан, который при отсутствии солнца просто ненужный кусок железа, шли, гонимые тягой к жизни, по бесконечным просторам архипелага практически на ощупь!
Вдоволь позубоскалив на тему «как далеко мы могли бы уйти за улетевшим вертолетом», примерно через час мы спустились с морены на юге мыса Ниля возле нашего лагеря. В кухонной палатке нас уже поджидал горячий чай с сухариками… Сухарики! Сколько раз во время своего ледяного странствия мечтали о них штурман и его спутники!
«Когда вы садитесь за стол и вам подают обед, в котором встречается и зелень, и крупа, и картофель, то вы обращаете внимание на эти горячие или холодные блюда, совершенно игнорируя те несколько кусочков тонко нарезанною хлеба, которые не составляют собственно обеда, а служат как бы приложением к нему. Вы даже не обратите, может быть, внимания, какой вам подали хлеб, сколько дали и сколько вы съели. Я тоже раньше был в таком положении, что не придавал особенною значения хлебу и никак не предполагал, что по хлебу или даже сухарю можно тосковать, буквально тосковать, даже тогда, когда вы сыты от одною мяса…
…Без мяса легче прожить, чем без хлеба или без сухаря, я убедился в этом после того, как не видел его только полмесяца. Понял тогда я действительную цену хлеба! И теперь, когда мы нашли целых пять ящиков сухарей, то мы были счастливы, как никогда!» [59].
28 июля 2010 года.
Вчерашний туман, увы, так и не захотел развеиваться, поэтому помощи от авиации мы в этот день не ждали. Ну, что ж, пешком нам даже привычнее!
Ни крошечный мысок, ни бухточка в месте находок на самой подробнейшей карте названия до сих пор не имеют — просто заброшенный клочок земли между мысом Ниля и скалами Полосатыми. Для удобства внутреннего пользования мы дали этому месту рабочее название «бухта Смиренникова». Так и буду ее пока называть. Сегодня сюда мы выдвинулись рабочей группой из четырех человек. В последние дни аномально–теплая для здешних мест погода сослужила нам плохую службу: ледник, разделяющий лагерь с местом работ, ощутимо «поплыл». Те трещины, которые мы наблюдали всего несколько дней назад, увеличились местами до полутора метров. Точнее сказать, мы просто не видели их истинных размеров и ходили прямо по снежным «козырькам». Перепрыгивать разломы глетчера становилось все труднее, а наводить переправы слишком долго. Время, отведенное на экспедицию, таяло на глазах — десятого августа вертолеты улетали на остров Диксон и до этого срока должны были снять нас с острова. Добраться до основного места раскопок теперь можно было только в обход, через купол ледника. Это довольно далеко и отнимало массу драгоценного времени. Поэтому в «бухту Смиренникова» решено было отправить мобильную автономную группу с легкими палатками, продовольствием и снаряжением. Сказано — сделано! Сборы заняли всего несколько часов. Загружались минимально — на мысе Ниля тоже было предостаточно работы, и группы сопровождения у нас не было. Ледник переходили необычайно медленно, тщательно выбирая дорогу. Рабочий лагерь установили всего в ста метрах от места находки. У нас были самые обыкновенные легкие «пикниковые» палатки, которые мы взяли в экспедицию для того, чтобы укрываться от непогоды во время длительных переходов. Они хороши разве что летом в лесу Подмосковья, но плохо спасали во время ночевок в суровом, пусть и аномально теплом климате архипелага. Даже без дождя и снега, пробыв около часа в густом тумане, одежда быстро отсыревала, и, в отсутствие здесь печки, приходилось сушить ее прямо на себе. Засыпать в такой палатке тоже было определенным испытанием. К тому же сильно холодило от ледника. Местные скалы время от времени напоминали о себе шумным камнепадом, поэтому ставить лагерь близко к ним мы не решились. Ветрозащитную стенку делать тоже было не из чего — плавник здесь на вес золота. Растянутый для этих целей брезентовый тент не столько защищал, сколько создавал проблемы, хлопая и развеваясь на незатихающем ветру. Поначалу площадка поиска была слишком мала, и больше двух человек на ней не помещалось. Решили работать попарно, сменяя друг друга каждые шесть часов. Таким образом, работа у нас велась круглосуточно. Для охраны от хищников бодрствующая смена, как говорится, без отрыва от производства постоянно крутила «одним глазом» по сторонам. Белый медведь, в сущности, славный малый, но терять от него голову в буквальном смысле этого слова желания ни у кою не было.
Тем временем ребята, оставшиеся в лагере, детализировали раскопки в районе гурия Джексона на средней террасе мыса Ниля и нашли там остатки жестяной банки с письмом. Обрывки бумаги, которые оказались смерзшимися с проржавевшими обломками банки, были написаны аккуратным каллиграфическим почерком и даже в некоторых местах хорошо читаемы. Восстановить не сохранившиеся фрагменты текста нам помогло английское издание дневников полярника:
