Эну видит бокора, но не узнает его. Не узнает хижины, где проходит ночная сантерия. Хунфор наполнен людьми. Мужчины в костюмах, женщины в белых платьях. Где-то среди них Мейкна и Эбел. Их большие округлые животы выдаются под свободными одеждами. Бокор посыпает пол синтетической мукой, чертит символы лоа. Петух кудахчет, пока ему не отрубают голову. Кровь брызжет из обезглавленной шеи. К запаху пота добавляется металлический запах свежей крови. Он опьяняет собравшихся людей, возбуждает. Разрозненный бой пяти барабанщиков усиливается. И пляски. Пляски становятся непристойными. Их сексуальный подтекст готов зайти слишком далеко. Белые платья сползают с женских плеч. Мужчины избавляются от костюмов, ласкают женщин. Тяжелый, пропахший потом и кровью воздух наэлектризован возбуждением. Эну выходит из хижины. Ночной воздух пьянит.
– Тоже думаешь, что я ни на что не годен? – спрашивает Адио.
Он стоит, облокотившись о непрочную изгородь, и курит синтетическую сигарету. Эну молчит, оглядывается по сторонам. Дюваль стоит возле хижины, прижавшись спиной к стене.
– Что происходит? – спрашивает Эну.
– Они сказали, что Адио не годится для вуду, – говорит Дюваль.
– Что?
– Они сказали, что тому, кто не верит в живых мертвецов, нет места в хунфоре.
– Они? – Эну оглядывается, пытаясь понять, как оказался здесь. Ему кажется, что мгновение назад он был за городом, у моря, где обнаженная Мейкна бежала купаться.
– Они сказали, что Адио годится только для того, чтобы продавать синтетические наркотики, приготовляемые на машине, которую подарил ему я. – Дюваль смотрит другу в глаза. – А ты? На что годишься ты?
– Я? – Эну судорожно сглатывает. – Если честно, я вообще не помню, как оказался здесь.
– Совсем не помнишь?
– Совсем.
– Плохо! – Дюваль сплевывает себе под ноги и бормочет проклятия.
Яркая вспышка ослепляет глаза. Реальность отступает, сдает позиции под натиском пустоты.
– Ну и беспорядок! – слышит Эну голос Мейкны, открывает глаза, видит квартиру Адио. – Надо было Далилу позвать, – говорит Мейкна Дювалю.
– Она бы не пошла, – говорит он.
– А то, что я беременная убираюсь в этом доме, это нормально?! – злится Мейкна.
– Ну ты же ради подруги, – говорит Дюваль.
– Вообще Адио должен сам убираться.
– Адио в больнице.
– Уже второй раз! – Мейкна вспоминает прошлое…
Эну не двигается. Не дышит. Он знает, что происходит, но он не знает, как оказался здесь. Все похоже на сон, где ты идешь куда-то, знаешь, куда идешь, и знаешь зачем, но не помнишь, почему должен туда идти, не пытаешься вспомнить, потому что, как только ты начнешь вспоминать, стройность сна перестает для тебя существовать. Так и с Эну. Так и с его воспоминаниями, которые видит Бирс. Вот Эну стоит на берегу моря и смотрит, как Мейкна бежит купаться, вот он в хижине незнакомого ему бокора, а вот он уже в квартире друга Адио, снова попавшего в больницу в тот самый момент, когда Эбел увезли в родильный дом. Эну слышит, как Мейкна благодарит Дюваля за то, что смог договориться, чтобы Эбел рожала во внутреннем городе, смеется на какую-то его шутку, шутит о его собственных детях.
– Далила предохраняется, – говорит он.
– А сам не хочешь?
– Да мне и ее ребенка хватает.
– Ну не твой ведь.
– Да они все не наши! – смеется Дюваль, уходит в магазин за моющим средством. Мейкна закрывает за ним дверь.
– Думаешь, мой тоже не от тебя? – спрашивает она.
– Не знаю, – растерянно говорит Эну, не особенно понимая, что происходит.
– Козлы вы все! – обижается Мейкна. Эну вздрагивает, пытается машинально обнять ее за плечи, извиниться. – Мне уже нельзя. Хочешь, чтобы я, как Эбел, раньше срока родила?!
– Да я просто обнял.
– Да я понимаю, – Мейкна улыбается, спрашивает о Далиле и Дювале. – У них серьезно или как?
– Я не знаю.
– Ну да. Вот родит ему, тогда видно будет.
– А Эбел что говорит? – растерянно спрашивает Эну.
– О ком?
– Об Адио.
– А что говорить, когда рожать пора?
Эну отрешенно кивает. «Сон, все это сон», – говорит он себе.
Еще одна вспышка. Все та же кровать, все та же квартира, но Мейкны нет. Адио сидит на кровати рядом с Эну и смотрит на него стеклянными глазами. Машина Дюваля для синтеза наркотиков стоит на столе.
– Я думал, ты в основном только продаешь, – говорит Эну другу.
– Ну да. В основном, – Адио улыбается, рассказывает, как ушла Эбел. – Сказала, что я псих, и ушла. Чертов кибер. Она и ее ребенок. – Он говорит, что наблюдал за ними. Объясняет, что настоящие люди себя так не ведут. – И все эти больницы… – Адио бьет себя указательным пальцем по голове. – Никто не сможет стереть мои воспоминания и запихнуть сюда новые. Тебе смогут, а мне – нет. И Дюваль знает об этом. Чертов Дюваль! – Адио вытирает вспотевшее лицо. – Ты знаешь, я видел твою бабку Мамбо во внутреннем городе. Она не узнала меня так же, как не узнал тебя когда-то Бэйн. И… Черт! Я не знаю, что все это значит. Уже не знаю. Все эти кланы вуду, ночные сантерии, живые мертвецы… Давно, когда я сбил мертвеца кибера, я видел, что у него нет крови. Настоящей крови, как у нас, понимаешь? И сейчас, живя с двумя киберами – с Эбел и ее ребенком, – я хотел пустить им кровь, чтобы выяснить все наверняка… Но Дюваль не позволил мне, остановил меня. Понимаешь? Он заодно с ними. Всегда был заодно. Я же говорил… Но ты не волнуйся. Твоя Мейкна не кибер. У нее есть кровь. Настоящая кровь. Я сам видел. В детстве, когда возил ее на своем пневмоколесе за город… – Адио улыбается и спрашивает, кого родила Мейкна.
Вспышка… Свадьба с Мейкной, когда ребенку исполняется год, и еще одна ночная вудуистическая сантерия. Бокор знает Эну, но Эну не помнит бокора. Знает, что они знакомы, но не помнит, как познакомились. Эну видит Эбел, видит Дюваля, видит Адио. Он слышит, как Мейкна спрашивает Дюваля, когда у них с Далилой будет свадьба.
– Нас пока и так все устраивает! – смеется Дюваль. Эну снова пытается отыскать взглядом Адио.
– Я думал, ты не посещаешь подобные сантерии, – говорит он, подходя к Адио.
– Да я ради Эбел.
– Разве она не кибер?
– Кибер? – Адио смеется, затем вздрагивает, оглядывается, словно только что проснулся.
Бой барабанов начинает нарастать. Бокор приносит петуха в жертву. Адио бледнеет, смотрит не моргая, как жертвенному петуху отрубают голову.
– Это кибер, – шепчет он, видя, как из обезглавленной шеи киберпетуха толчками выплескивается черная жижа. – Чертов кибер, – его лицо становится белым как снег, ноги подгибаются, глаза закатываются. Адио падает и бьется в припадке.
Вспышка… Ночь на излете. Сантерия закончена. Мейкна зовет Эну и Адио, говорит, что Дюваль подвезет их домой.
– Я никуда не поеду с Дювалем, – говорит Адио.
– Я останусь с Адио, – говорит Эну.
Мейкна пытается спорить, затем махает раздраженно рукой, уезжает с Дювалем.
– Пообещай, что не дашь им снова забрать меня в больницу, – просит Адио. – Пообещай, что…
Вспышка… Квартира сестры. Мужская компания, легкие синтетические наркотики, синтетическая водка и синтетические сигареты. Калео спрашивает, что случилось с Адио. Эну молчит. В голове есть ответ, но как доверять своим знаниям в мире, где реальность относительна?
– Слышал, он снова в больницу с головой попал? – смеется Калео.
– А я слышал, что у него передоз был, – говорит кто-то из его друзей.
– Но ведь не умер.
– Нет.
– Дюваль говорит, Адио сам хотел.
– Зачем?
– Не знаю. Он всегда странным был со своими мертвецами, – говорит сестра Эну. – Он и мой брат-параноик.
– Да ладно, – заступается за Эну Калео. – Они молодые тогда еще были, глупые. – Он рассказывает о Мейкне, регулярно посещающей ночные сантерии. – И брата твоего я там видал. Вот Адио не ходит.
– У него просто припадки от барабанов! – смеется друг Калео. Друг, имя которого знает Эну. Знает, где он живет и где работает. Знает, хотя прежде ни разу не видел этого друга.
Сестра встречается с ним взглядом и спрашивает о Мейкне, о ее второй беременности, о Дювале, который помог с абортом, о ребенке, которому уже три года…
Вспышка… Дюваль, Мейкна, друг Дюваля, обиды, кажущиеся Эну чужими, потому что он никогда не проживал их. И слова, произносимые им… Они тоже не принадлежат ему. Словно сон внутри сна. Словно память внутри памяти. Он видит себя поднимающимся из-за стола, зовущим Дюваля на балкон.
– Я с вами, – говорит Мейкна.
– Сиди уж, – говорит Эну, потому что знает, что у нее осложнения после аборта… Знает, но не помнит деталей, не помнит своих чувств, которые он должен был испытывать к нерожденному ребенку. Но что-то заставляет его злиться, переживать, обижаться. – Зачем ты помог Мейкне с абортом? – спрашивает Эну.
– Мейкна попросила, я помог, – говорит Дюваль.
– Попросила? – Эну чувствует злость, чувствует ревность. – И часто она тебя о чем-то просит? – он смотрит Дювалю в глаза. Дюваль молчит. Эну хочет спросить его про Адио, но язык не подчиняется ему. Язык онемел. Все тело онемело.
