Она принесла ритуальные подношения старухе Мамбо. Принесла надежды и желания. Принесла фотографию своей дочери. Бирс видел эту фотографию глазами Эну, когда тот заходил поздороваться с бабкой. На фотографии Ханна. Та самая Ханна, что работает секретарем в замке Бондье и с которой у Бирса роман. Но роман в будущем. Сейчас Ханна влюблена в художника. Сейчас в этом мире нет даже напоминания о Бирсе, который придет намного позже. Сейчас Эну смотрит на фотографию Ханны и поражается белизне ее кожи. У матери Ханны кожа смуглая, почти черная. Эну думает об отце Ханны. Думает о художнике, похожем на Ханну. Они другие в этом темном мире. Он не знает, хорошо это или нет, но он знает, что они нашли друг друга. Знает, потому что мать Ханны приносит фотографию любовника дочери, на которой запечатлен художник, и просит старуху Мамбо сделать так, чтобы Ханна забыла о нем. Вот почему устроена эта сантерия. Вот почему старуха Мамбо пляшет у ритуального столба в центре ее убогой хижины. А собравшиеся люди шепчутся о Бэйне и сестре Эну, разнося сплетни о том, что Калео живет в доме Бэйна, растит его ребенка и спит с его женщиной.
– Все это обман, – говорит Эну Мейкне, когда танцы становятся интимнее.
Мейкна не слышит его. Бой барабанов нарастает, становясь хаотичным, и танцы превращаются в дикий экстаз плоти. Пляски теряют стройность – движения разрознены, нелогичны. Эну видит, как вздрагивает обнаженная грудь Мейкны. Ее бурые соски набухли и затвердели. Она возбуждена и ждет, когда на нее снизойдет благодать духов. Все ждут. Все кроме Эну. Он разделся по пояс, чтобы не отличаться от других, но он далек от истерии толпы. Далек от ее радости, от этой дикой экстатической пляски.
Собравшиеся в хижине люди трутся друг о друга, ласкают другу друга, целуют. Мать белой девушки, которая пришла из внешнего города, начинает проникаться этой пляской. И старуха Мамбо, такая же обнаженная, как и остальные, дергается у ритуального столба. На ее руках кровь петуха, которому она отрубила голову. Эну знает, что живой петух – редкость, и если эту редкость принесли в жертву духам, значит, женщина из внутреннего города заплатила много денег старухе Мамбо.
– Теперь все в руках лоа, – говорит старуха Мамбо.
Ее старое, толстое, но в то же время неестественно усохшее тело обнажено по пояс. Барабаны бьют. Безголовый петух носится между впавших в экстаз людей, размахивая крыльями.
– Духи ищут твою дочь, – говорит нараспев старуха Мамбо женщине из внешнего города. – Духи идут по следу ее вещей, которые ты принесла мне.
Бой барабанов достигает пика в своей разрозненности и начинает стихать. Люди устали, но чувствуют благодать. Самое время расходиться по домам. Старуха Мамбо садится на стул. Безголовый петух деловито расхаживает по комнате. Эну знает, петух может прожить так еще пару дней. Главное – не забывать его кормить и следить, чтобы зерна не попали в дыхательное горло.
– Пойдем домой, – шепчет Мейкна, подходя к Эну. Она выглядит усталой, но довольной. Ее обнаженное по пояс тело покрыто крупными каплями пота. – Кажется, у меня был оргазм, – улыбается Мейкна.
– Кажется, у того, с кем ты танцевала, тоже. – Эну дает платок, чтобы она вытерла руки. Она улыбается и говорит, что иногда все заходит намного дальше. – Я знаю, – говорит Эну.
– Но ведь это просто ритуалы, – шепчет Мейкна. – Ничего личного.
Обезглавленный петух деловито расхаживает по хижине. Эну выходит на улицу, закрывает за собой дверь, чтобы не убежал обезглавленный петух – ужин старухи Мамбо.
– Все как в тумане, – говорит Мейкна, одеваясь на ходу.
Ее движения вялые и неуклюжие, словно у ребенка. Мимо проходят такие же затуманенные люди, находившиеся в хижине вместе с ними. Эну видит мать Ханны. Она прячет лицо под платком. Ритуал проведен, и внешний город снова пугает ее. Она ныряет в ночь, в темную подворотню. Скоро утро, и она сможет вернуться в свой уютный дом. Скоро она сможет проверить, исполнили духи лоа ее желание или нет.
Эну вспоминает белое лицо ее дочери на одной фотографии и лицо художника на другой. Художник вырос, изменился. Художник, который рисовал рухнувшее небо и живых кибермертвецов, в то время как отчим обещал убить Эну, если его девушка забеременеет.
Мейкна обнимает Эну, шепчет какие-то сальности. Он не слушает. Курит и рассказывает сначала о художнике, затем об отчиме.
– А я бы хотела забеременеть от тебя, – улыбается Мейкна, крепче обнимает Эну и говорит, что влюбилась.
Глава тридцать седьмая
Старуха Мамбо умирает полгода спустя. Морг внешнего города упразднен, и Эну впервые получает вызов для опознания в город внутренний. Патологоанатом с кучерявой седой бородой ведет его в подвал. Дневная жара сменяется холодом. Морозильные камеры гудят. Патологоанатом открывает одну из них. Старуха Мамбо смотрит на него своими выпученными глазами. Ее губы искривлены. Лицо перекосила предсмертная судорога.
– Сердечный приступ, – говорит патологоанатом.
– Что у нее с руками? – спрашивает Эну.
– Петух разодрал, – говорит патологоанатом. – Без головы.
– Бывает, – кивает Эну.
– Люди болтают, что он бегает у нее по огороду и топчет куриц, – говорит патологоанатом.
– Люди много о чем болтают, – отмахивается Эну. Он уже слышал достаточно историй, чтобы и поверить в них, и в то же время не относиться к ним серьезно. Старуха Мамбо, сестра, Бэйн, черный бокор, сантерии, которые так сильно любит посещать Мейкна, духи лоа, Дюваль, художник, Ханна… И где-то среди всех этих историй есть и его собственная. История, в которой правды не больше, чем лжи, а лжи не меньше, чем правды.
Когда он шел в морг, ему повстречался человек, похожий на Бэйна. Эну хотел его догнать, сначала осторожно, боясь, что его посчитают сумасшедшим, затем настойчиво. Мужчина не остановился, даже не обернулся, когда Эну позвал его по имени. Но это был Бэйн. Эну был уверен в этом, пока не дошел до дома, где жил этот человек. У него была другая семья, другая жизнь. Он не знал о жизни во внешнем городе, не знал об Эну и его сестре. Он слушал о своей прошлой жизни, и в его глазах не было ничего, кроме неловкости перед странным незнакомцем, который говорит о том, чего он не знает. Эну наудачу спросил о брате-близнеце, извинился и оставил чужака в покое.
Позже, в приемной морга, он видел Инесс, но не признался, потому что подумал, что она тоже не узнает его. И еще Адио, который всем говорил, что его немногословная девушка по имени Эбел – кибер нового образца, а после того, как она забеременела, притворился, что подобных разговоров никогда не было. И Мейкна… Ее истерики и заскоки последних месяцев. То она презирает Эбел, то считает Эбел своей лучшей подругой. То она заявляет, что не верит в вуду, то кричит, что без ночной сантерии их жизнь зайдет в тупик. Она уходит жить к родителям, затем возвращается к Эну через неделю и говорит, что любит его, но считает, что он недостоин ее, хотя уже вечером начитает считать себя недостойной его… А потом факт беременности уже невозможно скрыть, и Мейкна как-то успокаивается…
В детстве, когда очередной отчим избивал мать, Эну подходил к ней и предлагал уйти жить к бабке Мамбо.
– А здесь чем плохо? – спрашивала она.
– Здесь нас бьют, а там нет.
– Вырастешь – поймешь, – говорила мать и улыбалась ему разбитыми губами.
Эну вырос, но так и не понял. Даже сейчас, в морге, на опознании своей бабки, он стоит возле холодильника, смотрит на старуху Мамбо и пытается понять.
– Все мы заложники своего безверия, – говорит патологоанатом и напоминает об обезглавленном петухе, который все еще топчет куриц. – Все мы заложники своего нестерпимого желания верить.
Глава тридцать восьмая
Кремация старухи Мамбо и склеп внешнего города. В тесных коридорах людно. Эну не знает всех, кто пришел проститься с местным бокором. Где-то здесь, в этих коридорах, есть урна с прахом Бэйна. Сестра Эну говорит, что после нужно будет подойти к бывшему мужу. Эну кивает. Место для урны Бэйна украшено дорогими фигурками духов вуду, вырезанных из черного камня. Эти фигурки принес сюда Калео. Принес бывшему мужу своей нынешней жены. Эну вспоминает ночные вудуистические сантерии, которые так любит посещать Мейкна и многие из его друзей. Когда-то давно он спросил бабку Мамбо, зачем духам нужны все эти непристойные танцы и сексуальные выходки.
– А как иначе духи поймут, что люди готовы с ними встретиться? – сказала старуха Мамбо.
Сейчас, наблюдая за собравшимися, Эну начинает казаться, что он снова попал на ночную сантерии. Только вместо танцев – забеги между урнами близких, а вместо сексуальных выходок – воспоминания. Даже Адио, который всегда смеялся над вуду, бегает от урны к урне и ищет своих друзей, словно одного Бэйна ему мало. Он перечисляет имена, вспоминает причины смерти. Дюваль ходит вместе с ним и дополняет то, о чем забывает Адио. И сестра. И все, все, все… Эну слышит, как кто-то говорит о бывшей однокласснице, о соседе по дому, где он жил когда-то с матерью, о старых и молодых, дедах и внуках. Кто-то рассказывает о мертвом колдуне и его жене, которая устраивает ночные службы, заканчивающиеся групповыми оргиями.
