– Можно сходить посмотреть, – говорит Дюваль.
– Я вам схожу! – злится Мейкна и торопит всех к выходу.
– А зачем уходить? – смеется Адио. – Все равно ведь рано или поздно вернемся. Может, проще сразу остаться?
– Останемся, – говорит Дюваль. – Когда-нибудь все здесь останемся, – он улыбается, но улыбка сухая, безжизненная.
– Ну у тебя и друзья! – говорит Эну сестра и смотрит на Инесс, которая вертится возле Калео. Там же рядом и бывшая жена Калео. Эну говорит, что видел Инесс во внутреннем городе.
– Так ее перевели вместе с моргом, – говорит сестра.
– А я уж думал, обознался. – Эну вспоминает похожего на Бэйна мужчину, но думает, что лучше будет промолчать.
– Вот стерва! – шипит его сестра, видя, как улыбается Калео его бывшая жена. – Нет, ну ты посмотри! – злится она, когда Калео улыбается в ответ.
– Зачем они вообще здесь? – спрашивает Эну. – Они ведь не знали бабку Мамбо.
– Зато они знают Калео.
– А он что?
– А что он? Он – мужик. Мечется, как слепая лесбиянка на рыбном базаре, и не может выбрать.
Эну молчит.
– Видел, как украсили урну с прахом Бэйна? – спрашивает сестра. – Это Калео сделал. Говорит, когда дочь подрастет, скажет ему спасибо.
– Чья дочь? – спрашивает Эну.
– Наша, – говорит сестра.
Эну смотрит на бывшую жену Калео, вспоминает, что у них с Калео тоже есть общий ребенок.
– Да все они общие, – улыбается сестра. – Себя-то не помнишь что ли?! Скажи лучше, как там мать?
– Да я давно у нее не был, – говорит Эну.
– Смотри, потеряешь, будешь потом убиваться, как по Бэйну.
– Да я давно ее потерял.
– Ну, хоть разок-то всплакнешь для приличия?! – сестра злится и говорит, что он мешает ей следить за мужем.
Глава тридцать девятая
Дюваль говорит, что его родители купили домик на побережье, и предлагает отвезти туда на выходные Эну и Адио с их девушками. У Дюваля к тому моменту уже есть собственная пневмоповозка, и Адио всю дорогу говорит, что скоро купит себе такую же. Лишь ближе к морю его словесное недержание стихает. Бирс видит это глазами Эну, хотя сам Эну может слушать Адио хоть до скончания времен. Город остался далеко позади, и он чувствует грусть и тоску. Он смотрит на Мейкну, смотрит на Эбел, на Адио. Подобное состояние, кажется, сковало их всех, кроме Дюваля.
Он сворачивает на разбитую дорогу, петляет между гор. Пневмоповозка выруливает на побережье. Эну видит дом Дюваля. Старый дом, как сказал Дюваль, но когда они проходят внутрь, все говорит о том, что дом этот построили совсем недавно. Или отремонтировали.
– Это вам, чтобы не грустно было, – говорит Дюваль, доставая две бутылки настоящего коньяка. – И еще немного для беременных, – он улыбается и достает клетку с маленьким козленком.
– Это что? – оживляется Мейкна. – Это настоящее?
– Почти, – смеется Дюваль и рассказывает об успехах генноинженеров в замке лорда Бондье. – Но когда пожарите, мясо будет самым настоящим.
– А можно я оставлю козленка себе? – спрашивает Мейкна.
– Они не живут долго, – Дюваль мрачнеет. Он говорит, что ему пора. Извиняется, что не может остаться, отзывает Эну в сторону и дает ему пакет с белыми пилюлями. – Это вам с Адио, – говорит он и перечисляет прелести нового синтетического наркотика. – И никакого привыкания! – подытоживает Дюваль, смотрит на беременных Мейкну и Эбел. – Можно, думаю, даже им дать.
Он уезжает, а Мейкна выпускает козленка и начинает играть с ним. Адио ходит по дому Дюваля, изучает его. Немногословная Эбел стоит возле кромки моря, смотрит вдаль. Эну не двигается. Все кажется каким-то нереальным, словно сон. И…
– Словно я здесь уже когда-то была, – говорит Мейкна.
– Может, тебя сюда Адио в детстве привозил? – спрашивает Эну.
– Дурак ты! – обижается она.
– Здесь нужно прибраться! – орет из дома Адио. Эбел слышит его голос, вздрагивает, словно пробуждаясь ото сна, идет в дом.
– Я помогу, – говорит Мейкна, поворачивается к Эну и просит его убить козленка подальше от дома.
Он пожимает плечами, смотрит, как козленок бегает по поляне, и зовет Адио.
– Ты видел, как старуха Мамбо режет петухов, так что и козла убивать тебе, – говорит тот. И уже позже, когда они стоят забрызганные кровью и сдирают с козленка шкуру: – Последнее время Дюваль какой-то странный.
– Ты бы не помогал своим друзьям, если бы была возможность?
– Я не об этом. – Он рассказывает о том, как лежал в больнице, рассказывает, что не помнит, как попал туда, как вышел оттуда. – А эти чертовы сны. Почему нам всем снятся одинаковые сны?
– Причем тут Дюваль?
– Не знаю, просто он ведь всегда где-то рядом. Не ты, не соседи, а Дюваль…
Они закапывают шкуру и кости козленка и идут назад. Мейкна видит их залитые кровью руки и орет, чтобы они шли мыться. Адио злится, но не спорит.
– И дом этот новый, хотя Дюваль уверяет, что старый, – говорит он, когда они идут к морю.
Синяя даль завораживает. Ветра почти нет. Пахнет солью и водорослями. Адио снова вспоминает, как попал в больницу.
– Иногда мне кажется, что я не помню не только о больнице, но и о многом другом. Приходят воспоминания, словно вспышки. Не знаю. Как это называется?
– Дежавю?
– Да. Словно я уже был там или здесь. Словно я уже делал то или другое. Даже женщины иногда кажутся знакомыми. – Адио мрачнеет, стоит рядом с Эну и смотрит в синюю даль горизонта, где светлое небо сливается с темным морем в одну линию. – Но здесь я не был, – говорит он. – Никогда прежде не был. Я уверен…
Воспоминания вздрагивают, изменяются. Бирс чувствует, как запах моря уступает место запаху дыма от углей в мангале, запаху жарящегося мяса. Во рту послевкусие настоящего коньяка. Дымятся синтетические сигареты. Разговоры о детях, интиме и море. Захмелевшая Мейкна просит показать, где похоронили останки козленка. Слезы.
– Я недавно Бэйна видел, – говорит Эну Адио, пока Мейкна и Эбел стоят возле могилы козленка.
– Как видел? Где?
– Во внутреннем городе, когда ходил на опознание старухи Мамбо. Только он меня не узнал.
– Может, показалось?
– Да я на него смотрел, как на тебя сейчас. Как тут не узнаешь?
– А Дювалю говорил?
– Он рассмеялся.
– Может, поэтому он и привез нас сюда?
– В смысле?
– Пока не знаю. Но мне кажется, что он нам не друг. Не такой друг, как мы с тобой.
– Может, это просто из-за того, что он живет во внутреннем городе и мы многое о нем не знаем?
– Или не помним.
– Что?
– Мне вообще кажется, что мы помним о нем намного меньше, чем должны. – Адио видит Эбел и Мейкну, смолкает.
Слезы на щеках Мейкны уже высохли. Она улыбается и говорит, что нужно было дождаться ночи, устроить сантерию и принести козленка в жертву, затем становится серьезной, хмурится, вспоминает старуху Мамбо и говорит Эну, что им теперь придется искать нового бокора.
– Глупо в это верить! – говорит Адио.
– А я тебя и не зову с собой, – Мейкна заставляет себя не злиться, оглядывается и говорит, что здесь недалеко есть бухта и можно будет искупаться в лунном свете.
– Мне казалось, она не была здесь прежде? – говорит Адио Эну, когда они пробираются через заросли к бухте.
– Может быть, Дюваль когда-то рассказывал? – Эну видит изогнутую полумесяцем береговую линию. Белая луна висит высоко в небе. Черные волны наползают на желтый песок. Адио спрашивает Мейкну, откуда она знала, как найти это место.
– Наверное, днем видела, – пожимает она плечами. – Или, как сказал Эну, ты привозил, когда мы еще детьми были, помнишь?
– Не привозил я тебя сюда. И днем ты не могла увидеть это место.
– Значит, просто вспомнила… – Мейкна пожимает плечами, хмурится, словно действительно что-то вспомнила, затем встряхивает головой и смеясь спрашивает Адио, помнит ли он, как вывозил ее в детстве за город. – Ты тогда еще сказал, что у меня грудь совсем маленькая. – Она раздевается по пояс. – А сейчас?
– Сейчас у тебя живот большой, – улыбается Адио.
Мейкна снимает оставшуюся одежду и бежит купаться.
Глава сороковая
Воспоминания Эну вздрагивают, и Бирс вздрагивает вместе с ними. Яркая вспышка причиняет боль глазам, но зажмуриться невозможно. В какой-то момент Бирс думает, что кто-то отключил машину, прервал перенос, но затем собственные мысли снова уходят. И ощущения собственного тела. И собственная жизнь. Перенос продолжается. Перенос воспоминаний Эну. Бирс слышит голоса, бой барабанов…
Эну видит бокора, но не узнает его. Не узнает хижины, где проходит ночная сантерия. Хунфор наполнен людьми. Мужчины в костюмах, женщины в белых платьях. Где-то среди них Мейкна и Эбел. Их большие округлые животы выдаются под свободными одеждами. Бокор посыпает пол синтетической мукой, чертит символы лоа. Петух кудахчет, пока ему не отрубают голову. Кровь брызжет из обезглавленной шеи. К запаху пота добавляется металлический запах свежей крови. Он опьяняет собравшихся людей, возбуждает. Разрозненный бой пяти барабанщиков усиливается. И пляски. Пляски становятся непристойными. Их сексуальный подтекст готов зайти слишком далеко. Белые платья сползают с женских плеч. Мужчины избавляются от костюмов, ласкают женщин. Тяжелый, пропахший потом и кровью воздух наэлектризован возбуждением. Эну выходит из хижины. Ночной воздух пьянит.
