Большой зал нового школьного здания был переполнен. Выступающие, должно быть, собрались в кабинете директора. Майкл настоял на том, чтобы Хобарт пошёл с ним туда засвидетельствовать своё почтение. Хильда не захотела, и Иола благосклонно разрешила ей это.
- Считаю за честь познакомиться с вами, сэр, - сказал руководитель графства. - Я только что читал обзор о вашей книге в "Нейшн".
- Как? Книга ещё не вышла. Она должна появиться через месяц.
- Обозреватели получают сигнальные экземпляры, -сказал руководитель, гордясь своими познаниями порядков в издательском мире. - В "Нейшн" говорится, что это исключительно важная научная работа года. Там пишут, что всем историкам, профессорам-языковедам и литераторам придётся считаться с ней.
Конгрессмен внимательно слушал. Когда ему представили Хобарта, он спросил:
"Скажите, как называется ваша книга? Это мне понадобится для выступления. Я всегда считал, что придёт время, когда востоку придётся признать, что он не обладает монополией в высоких материях культуры."
Когда семья Элбернов отправилась домой, было уже поздно. Хобарт с Хильдой сидели на заднем сиденье и в темноте держали друг друга за руки. Дети сидели на скамье возницы и без умолку болтали: кто там был, откуда приехал, кто кому родственник, кто что говорил. Их разговор постоянно возвращался к родителям, к тому, как прекрасно выглядела Хильда. Все трое выступавших особо отметили Хобарта и его книгу, они просто покорили всех на этом вечере.
Дома дети быстро разошлись по своим комнатам. Хобарт с Хильдой сели отдохнуть в креслах гостиной.
Хильда, ты у нас прямо королева. Да ты всегда такая.
Хобарт, а ты просто похож сам на себя. Лучше любого короля.
Как мы тут с тобой сыплем комплиментами! Но ведь это так и есть. Хильда, ты даёшь себе отчет, что мы снова вернулись к цивилизации. Это был большой кружной путь.
Очень приятный путь.
ОНА БЫЛА ЗНАКОМА С ЛИНКОЛЬНОМ
На самом краю Палисадов через Гудзон от Гарлема в начале века был ресторанчик, известный у студентов Колумбийского университета под названием "Гэти". Будучи сытыми или, пожалуй, голодными столовскими харчами, мы отправлялись на пароме и фуникулёре к Гэти. Там можно было получить наилучшие в Нью-Йорке бифштексы. Один из наших студентов, граф Зенсаку Сано, как-то привёз к Гэти японского консула.
Консул объявил, что бифштекс у Гэти лучше, чем у Дельмонико, а консул знал толк в еде, так как жил за счёт своего правительства. Бифштексы у Гэти стоили намного дешевле, чем у Дельмонико.
Мне как-то не верилось, что "Гэти" настоящее название ресторана. Я полагал, что студенты сами придумали это название, вдохновлённые видом хозяйки, высокой женщины с самой необъятной талией в своём роде. Если она носила корсет, то его наверняка делали на заказ на какой-нибудь фабрике. В помощниках у неё был сын, который был не так высок, как она, но такой же толстый.
Однажды вечером, когда народу было немного, хозяйка остановилась у столика, разговаривая с гостями. Я попросил у неё визитную карточку с номером телефона.
Она сходила в конторку и принесла мне карточку. "Мария Гёте и сын, рестораторы".
- Госпожа Гёте, - спросил я. - Семья вашего мужа должно быть родом из Германии.
Они, случайно, не из Веймара?
- Что-то в этом роде. Отец мужа говорил, что в их семье в старые времена был великий поэт. Может быть. Но вы же знаете, как это бывает у иностранцев. Все они хвастают князьями и герцогами в роду. Кто знает?
- Вы когда-нибудь читали "Фауста" Гетё?
- Нет. Я не знаю голландского. Отец как-то пытался учить меня, но я не захотела.
Знаете, как дети в школе дразнятся, если у вас с языка сорвётся хоть одно голландское словечко.
Молодой врач, доктор Герберт Слоун, как-то пригласил меня пообедать к Гэти.
- С удовольствием, - ответил я. - Только он называется не Гэти, а Гёте.
- Гэти. Какое дело может быть бифштексу до названия?
Надвигалась гроза. Было темно, почти сумерки, когда мы переехали реку на пароме, а у фуникулёра, который с трудом пробирался по склону вверх, были включены фары.
Когда мы добрались до Гёте, посыпались первые огромные капли дождя.
Кроме нас посетителей не было. "Чем меньше народу, тем больше удовольствия", - сказал доктор. И он оказался прав. Нам подали два громадных бифштекса, каждого из которых хватило бы на троих, и жареную по-французски картошку, её хватило бы на дюжину человек.
Тучная хозяйка со своим невероятно толстым сыном сели с нами за стол, и мощные стулья жалобно заскрипели под ними.
- Ребята, - спросила хозяйка. - Я когда-нибудь рассказывала вам, как познакомилась с Линкольном?
- Да ну тебя, мама, - перебил её сын-толстяк. - Я только что собирался рассказать им, что со мной случилось, когда я вступил в "Сигма-Эпсилон-Мю". Они умрут со смеху.
Мать же, казалось, и не слышала его.
- Это было во времена мятежа. Теперь его не называют так, теперь это называется Гражданской войной. А мы же называли всё это просто мятежом.
Мятежники, кажется, теснили нас, и президент Линкольн приказал увеличить численность войск. В городе Нью-Йорке формировался полк. Они набрали тысячу добровольцев, у них были ружья и сабли для офицеров, у них были портупеи и ранцы, но им не хватало формы, которая должна была поступить следующим поездом из Чикаго. Груз пришёл в понедельник, а из Вашингтона пришёл приказ погрузить полк на поезд во вторник после обеда. Полк должен был предстать перед президентом Линкольном и затем отправиться прямо на фронт. Бедные ребятки, большинство из них никогда даже не стреляло из ружья! И им предстояло идти прямо в бой!
Раскрыли коробки с формой. Там оказались прекрасные мундиры на весь полк, мундиры с галунами и шевронами для офицеров, прекрасные фуражки всех размеров...
но не было панталон!
Телеграфировали в Чикаго. Там оказалось что-то вроде забастовки, и панталоны будут готовы только через десять дней. Но ведь у полка был приказ отправиться в Вашингтон на следующий день, его ждали на фронте. Придётся им ехать в тех штанах, какие на них есть.
Это было ужасно. У некоторых штаны были чёрные, у других - серые, у третьих - желтые, у прочих в полосочку, а у некоторых - черные в белый горошек. Многие из добровольцев были просто нищими, и были одеты в тряпьё. Наш полк оказался бы в Вашингтоне посмешищем.
Солдаты готовы были растерзать интенданта. Ведь можно же было заказать форму в Нью-Йорке. На всех фабриках была масса синего армейского сукна, и они понесли бы значительные убытки, если бы война вдруг кончилась. Но интенданты сделали заказ в Чикаго, так как рабочая сила там была дешевле.
Я тогда была молоденькой девушкой, мне было шестнадцать, я была высокой и стройной. - Она передёрнула своими необъятными плечами. - Мне очень хотелось на войну. Я хотела переодеться в мужскую одежду и поступить на службу, но капитан не захотел меня взять. А не могу ли я сделать что-нибудь насчёт панталон? Могу !
Отец мой был портным. Я пошла к нему и сказала: "Папа, у этих ребят должны быть панталоны завтра к одиннадцати часам!"
- И откуда же они возьмутся?
- Я достану.
- Доченька, ты с ума сошла.
- Я пойду к Гроссману, твоему поставщику, и скажу ему: "Вы должны дать мне двести ярдов синего армейского сукна". - Затем я пойду к Моу Саксу и скажу:
"Гроссман даёт мне двести ярдов сукна, вы должны сделать то же самое". - Затем я обойду всех остальных поставщиков, одного за другим. Сколько материи нужно на тысячу пар панталон?
- Пожалуй, надо две тысячи ярдов. Впопыхах нельзя экономить. Но, доченька, ведь это пустая затея.
- Отнюдь. Я достану ткань. А ты найдёшь пятьдесят закройщиков, чтобы раскроить её. Я найду двадцать женщин, которые готовы шить всю ночь, а у них есть свои знакомые. Я наберу двести человек. Я заставлю капитана выделить мне взвод солдат, чтобы отнести ткань к закройщикам и скроенную ткань к швеям.
И я пошла к Гроссману. Рассказала ему о проблеме с панталонами, о которой он и так всё знал. Затем я сказала: "У меня есть пятьдесят закройщиков, готовых скроить панталоны, и двести швей, готовых шить всю ночь. Мы доставим панталоны завтра к одиннадцати. Но мне срочно нужен материал. Дайте мне двести ярдов.
- Барышня, эта ткань стоила мне денег.
- Да, и вы не получите своих денег обратно, если они сошьют всю форму в Чикаго.
Дайте мне эту ткань, вы продаёте её правительству в кредит в чрезвычайных обстоятельствах. Вы что, думаете, что наш депутат в палате представителей позволит правительству забыть об этом?
Господин Гроссман погладил бороду. - Вряд ли правительство обойдётся со мной по справедливости. Но двести ярдов ты получишь. Я не хочу, чтобы полк опозорил Нью-Йорк. Они ведь будут винить нас, поставщиков материи.
- Спасибо, господин Гроссман. Теперь я пойду к Моу Саксу.
- Если этот негодяй даст тебе двести ярдов, я дам тебе пятьсот.
