Я сказала Моу Саксу, что Гроссман даёт мне пятьсот ярдов.
- Если этот негодяй даст тебе пятьсот ярдов, я дам тебе тысячу.
Остальные пятьсот я добыла за двадцать минут. В наши дни все конторы текстильщиков были на одной улице. Мне не пришлось долго ходить. Затем я направилась к капитану.
- Капитан, - сказала я. - У вас будут панталоны к одиннадцати завтра утром.
Поставщики дают мне материю, пятьдесят закройщиков готовы скроить её, двести швей готовы шить всю ночь. Мне нужно несколько взводов солдат, чтобы отнести ткань к закройщикам и затем к швеям. А утром нужно будет собрать готовые панталоны.
Капитан встал со стула. - Благослови тебя Господь, голубушка. Ты просто Жанна д'Арк.
Две крупных слезы скатились у неё по щекам, но она продолжала.
- Солдаты собрались в одиннадцать часов и получили свои панталоны. Некоторые оказались коротковаты, другие - длинноваты, одни были слишком тесны, а другие - слишком широки, как турецкие шаровары. Но у полка в целом был бравый вид в полной форме. В час дня они прошагали на вокзал.
Капитан настоял, чтобы я отправилась вместе с ними и встретилась с президентом Линкольнном. Боже мой! Как я перепугалась, когда поезд прибыл в Вашингтон!
Капитан рассказал президенту историю с панталонами, и президент послал за мной.
Я чуть в обморок не упала, когда предстала перед ним. Он посмотрел на меня так, как никто другой. На меня наплыло какое-то облако, светлое облако. Он положил мне на голову руку и сказал: "Милая моя, пусть жизнь твоя будет так же прекрасна, как твоё лицо".
Лицо её залилось слезами. Она встала и умчалась на кухню, половицы опасно заскрипели у неё под ногами.
- Двадцать раз я просил мать не рассказывать этой истории. - Голос сына даже скрипел от раздражения. - Она только распугивает клиентов. Сколько можно плакать над историей, которую рассказываешь в пятидесятый раз! А вот я вам расскажу, как меня дурачили, когда я вступал в "Сигму-Эпсилон-Мю". Со смеху умрёте.
На него напал приступ предвкушаемого хохота, пузо у него так и затряслось. Я глянул на часы.
- Господи Боже мой! У нас оставалось всего четыре минуты до отправления фуникулёра к восьмичасовому парому!
Мы заплатили по счёту и поспешили прочь.
- Жизнь её так же прекрасна, как и лицо её, - произнёс я.
Доктор Слоун глубоко задумался. - А хорошо ли ты разглядел его? спросил он. - Её настоящее лицо. У неё красивые глаза, приятный нос и очень хорошо очерченные губы. У неё, по существу, очень милое лицо между ужасно толстыми щеками.
- Но почему же она позволила себе так растолстеть?
- Еда,принекоторых обстоятельствах, болеутоляющее средство. Как для человека, так и для зверя. Я однажды побывал на ферме, где коровам обрезали рога. Это было очень болезненно для бедных животных, гораздо болезненней, чем это было бы нам, если нас связать и выдернуть лучшие зубы. Ну и что же делает корова, когда её отпускают? Она хватает в пасть всё, что попадётся, листья, траву - съедобное и несъедобное... всё, что угодно. Взгляд и слова Линкольна посеяли в ней уверенность в том, что жизнь со скучным господином Гёте, отцом этого увальня, никогда не удовлетворит её. И эта уверенность всё ещё жива. Она всё ещё живёт в ней, отчаянно четко, и Мария старается успокоить её бифштексами.
- А сынок? Он-то что заедает?
- Бывают же прирождённые поросята.
БАБУШКА МАК-БРАЙД
Она была милой старушкой, бабушка Мак-Брайд. Высокая, стройная, с добродушными глазами и улыбкой в уголках рта. Она зачёсывала волосы прямо назад и заплетала их в две косы, которые были гладко уложены на затылке. Она проскальзывала в дом без стука. - А вот и я, г-жа Джонсон. - Мать моя была очень рада видеть её, отец тоже. Но больше всего радовались мы, трое ребятишек в возрасте шести, восьми и двенадцати лет. Потому что у бабушки Мак-Брайд был неиссякаемый запас историй, большей частью о животных времён ещё дядюшки Римуса. И что не менее важно, она была прекрасной стряпухой и пекла восхитительные пироги и печенье. Десять разных сортов печенья, и все великолепны. Она приходила к нам не по просёлку, ведущему к главной дороге, а через лес и холмы, что составляло больше двух миль ходьбы от усадьбы её сына, которая была только чуть больше мили от нас. Всё дело в том, как нам всем было известно, что она убегала от невестки и пряталась у нас. Мы, мальчики, знали, что и пискнуть нельзя было об этом ребятам, с которыми мы водились. И если сын её приходил узнать, нет ли её у нас, то нам приходилось лгать. Если к дому подъезжал какой-либо сосед, то она мчалась наверх с лёгкостью молоденькой девушки лет шестнадцати.
На следующее утро мать подбивала нас попросить бабушку Мак-Брайд напечь нам пирогов. Из вежливости мы восклицали: "Мама, ты ведь печёшь ничуть не хуже!"
- Да нет, у меня неплохо получается. Я в общем-то, неплохая кухарка, поэтому и могу оценить искусство бабушки Мак-Брайд. Нужно быть художником, чтобы оценить мастера.
Когда бабушка приходила к завтраку, мы излагали свою просьбу. Она согласно кивала и после завтрака сразу же бралась за муку, сахар, масло, собирала целый набор бутылочек с приправами. К полудню были готовы три вазы, полные хрустящего печенья. Мать поощряла нас просить больше, чем считала полезным для нас.
А на следующий день мать просила бабушку приготовить обед. У неё накопилась целая корзина носков, которые надо было заштопать, и было бы очень кстати, если бы обед приготовила бабушка. Вчера мы ели мамалыгу. Может бабушка приготовит маисовые лепёшки? К тому же есть чудесный кусок ветчины домашнего приготовления, есть картошка для пюреи сухофрукты для пирога. Бабушка удовлетворённо кивала и принималась готовить. А мать отправлялась наверх, но не штопать, а читать "Мидлмарч".
Но шила в мешке не утаишь. Сосед, приезжавший за поперечной пилой, встретился по дороге с Томом Мак-Брайдом.
- Твоя матушка у Джонсонов, я учуял, как она готовит.
После обеда приехал Том. Лгать ему было без толку, он ведь всё знал. Бабушке приходилось спуститься сверху.
- Мам, - с упрёком говорил он. - Негоже тебе убегать от нас и навязываться соседям. Что люди скажут? Бабушка шла наверх за своим узелком, в котором были гребешок и зубная щётка, иголки с нитками, и молча плелась к коляске вместе с сыном. Она кивала нам на прощанье, но ничего не говорила.
Мы, мальчики, были обескуражены. Родители гневались, но молчали. Поскольку в семье было правило: если ты уж страшно сердит - молчи. Ведь бабушка убегала к нам уже не впервой, да и не в последний раз.
Джон Мак-Брайд, после смерти которого в результате несчастного случая осталась жена, милейшая бабушка, вызывавшая столько проблем в семье, был фермером средней руки, потомком целой плеяды крестьян. Основатель американской ветви этого семейства Хью Мак-Брайд поселился на морском побережье Вирджинии в 1640 году и создал хорошую ферму по производству зерновых, свинины, молока, овощей и фруктов при стабильном изобилии. Ферма и теперь была хороша, ею управлял один из Мак-Брайдов, который исповедует ту же жизнь, что и Джон Мак-Брайд, которого я знавал в детстве.
По непреложной семейной традиции ферма Мак-Брайдов переходила по наследству, без долгов, к старшему сыну или - если не было наследников по мужской линии - к старшей дочери. Младшие сыновья уезжали дальше на запад, где земля была дешевле.
Им давали столько денег, сколько удавалось скопить отцу. Молодой человек начинал строить ферму по возможности такую же, как у отца. Он выбирал хорошую почву, для чего требовалось очистить участок от крупного леса. Если удавалось, то это делалось у ключа с чистой водой, если же нет, то выбиралась такая местность, где предполагалось найти хорошую колодезную воду на небольшой глубине. Сейчас фермы Мак-Брайдов разбросаны по нескольким штатам от Вирджинии до Канзаса и Небраски.
Это хорошие фермы с удобными домами, просторными хозяйственными постройками, хорошо обработанными богатыми полями, с зелёными лугами и чудными пастбищами на холмах.
Джону Мак-Брайду пришлось отойти от традиции семейства. У него было три сына, и он не мог послать двоих из них на запад на дешёвые земли, так как на западе почва была слишком сухая для земледелия до самого Орегона, а ему не хотелось усылать сыновей так далеко. Поэтому он купил ещё две фермы в пределах полутора миль от центральной усадьбы. Он работал как никто из Мак-Брайдов, чтобы расплатиться за них и обеспечить должным образом их постройками и сельхозоборудовани-ем. Ребята тоже усердно работали и стали настоящими фермерами, выполняя мужскую работу с двенадцатилетнего возраста. Все четверо всегда работали бригадой, сначала на одной ферме, затем на другой.
- Нехорошо, если парень работает один на большом поле, - говаривал Джон Мак-Брайд. - Он начинает задумываться, а лошадь чувствует это и замедляет ход.
У них был долгий рабочий день. Вставали до рассвета, делали домашние дела и завтракали, чтобы успеть в поле к шести утра. Час на обед и снова в поле к часу дня, и работали до семи. Но разве могли лошади выдержать такую нагрузку?
