какие – с трудом выдерживают мой вес. Знал, что окна нужно держать закрытыми, иначе гниющие рамы рассыплются в прах. Знал, в каком углу чердака предпочитают гнездиться мыши. Знал, от каких комнат стоит держаться подальше в сильный ливень и в каком закутке больше всего солнца, чтобы тайный каннабисовый садик Брэдли не увядал.
Я полюбил здание со всеми его прелестями и изъянами. Принял со всеми недостатками – как принимают не каждого человека. Я понимал, что простой штукатуркой всех его трещин не залепить. Меня тянуло вернуть «Рутар интернасьональ» во времена отеля «Пре де ля Кот».
По местным преданиям, отель появился примерно в середине двадцатых. Его спроектировал многообещающий архитектор из Бордо, который был на объекте всего дважды – в самом начале работ и на открытии, когда заселялись первые постояльцы. Имени его, естественно, никто не помнил.
Здание построили для богатой еврейской семьи из Германии, которая после Первой мировой войны боялась, что страну опять начнет лихорадить. Они решили инвестировать средства в недвижимость за границей. Когда Германия рухнула во второй раз, отель устоял, а вот владельцы исчезли с лица земли. Их наследство осталось невостребованным, отель осиротел, и тогдашний управляющий переписал его на себя. После его смерти здание попало в руки дальним родственникам, но новые владельцы, сменявшие друг друга, даже не пытались сохранить его величие.
Это было для меня странно – как можно взять и добровольно отказаться от такого великолепия? Хотя иронию ситуации я, конечно, оценил. Впрочем, дома я всегда любил больше людей. Если проявлять к ним внимание и заботу, они тебя защитят. Под крышей не страшны никакие невзгоды. С людьми таких гарантий не бывает.
Поэтому я поставил перед собой задачу – помочь хостелу так, как он помог мне.
Брэдли дал контакты владельца – тот жил в Голландии и, по его признаниям, купил дом вслепую на аукционе. Я написал ему подробнейшее письмо на двенадцати страницах, где изложил, кто я такой, и расписал всю мою квалификацию и опыт, которые позволили бы мне реанимировать здание. Перечислил необходимые работы, а также указал их примерные сроки и стоимость. Затем, скрестив пальцы, принялся ждать.
Две недели спустя за завтраком ко мне подошел Брэдли.
– Не знаю, что ты ему наговорил, но этот жмот решил раскошелиться. – Он с ухмылкой пожал мне руку.
– Правда?
Неужто мое предложение восприняли всерьез?
– Ага. В понедельник он переведет средства на счет хостела, так что можешь приступать, как будешь готов. Только учти – после того как закончишь, он, скорее всего, его продаст.
На тот момент это мне было без разницы. Новости обрадовали и взволновали, потому что впервые за долгое время у меня появилось занятие.
13 августа
Из-за работы в отеле я много времени проводил в одиночестве. И с каждым новым знакомством в стенах «Рутар» все больше размышлял о тех, кого оставил.
Я вспоминал, чем жил до того, как сошелся с Кэтрин, вспоминал друзей, которые помогли мне сформироваться как личность – в частности, Дуги Рейнольдса.
Прежде он жил в Шотландии, в Инвернессе, а в Нортхэмптоншир переехал, потому что его отец возглавил местный филиал компании. Рейнольдсы поселились на соседней от нас улице.
Подружились мы не сразу. Мы со Стивеном и Роджером долго присматривались к долговязому тощему мальчишке с темными волосами и чудным акцентом, который будто свалился с луны. Ему дали время проявить себя, но он словно не замечал, что его намеренно сторонятся.
Дуги подошел ко мне первым, когда я чеканил на поле футбольный мячик, успешно побив свой предыдущий рекорд – целых двадцать пять раз.
– Спорим, у меня получится больше? – сказал он с усмешкой и подбоченился на манер супергероя из комиксов.
– Валяй, – фыркнул я и бросил ему мячик, нарочно метя в голову.
Дуги с легкостью прочеканил его коленкой пятьдесят раз и, заявив о своей победе, вернул мне.
Посрамленный, я хотел уйти.
– Спину выпрями, – сказал он вдруг. – И руки вытяни для равновесия. Надо поймать центр тяжести мяча.
Я неохотно последовал его совету. Голое колено заныло от ударов по кожаному мячу. Досчитав до пятидесяти одного, я украдкой ухмыльнулся, однако начало нашей дружбе было положено.
Не знаю, что пленило меня сильнее – его приветливый характер или семейная идиллия в их доме. Дуги жил в идеальной семье, по крайней мере, по сравнению с моей. Мать, отец, брат и сестра – я бы за такое убил.
Каждый вечер, возвращаясь домой, Дуги-старший приветствовал свою жену Элейн поцелуем в щеку. Та в ответ готовила бесчисленное количество вкусных блюд. За столом у них всегда было шумно: Майкл, Айла и Дуги наперебой рассказывали родителям обо всем, что случилось за день, не упуская ни одной детали.
Мои друзья обожали Элейн и, наверное, считали ее сексуальной еще до того, как осознали значение этого слова. У нее были ярко-апельсиновые кудри, на молочно-белой коже темнели веснушки; фигура шикарнее, чем у Мэрилин Монро. Элейн никогда не спрашивала меня про Дорин, хотя Дуги наверняка рассказывал, что моя мать периодически пропадает. Возможно, меня жалели; по правде, мне было плевать. Я просто радовался, что хоть кому-то нужен. Позднее обо мне пыталась заботиться Ширли, но я к тому времени уже не нуждался в материнской опеке.
Родители Дуги относились ко мне как к родному сыну. Мне выделили место за обеденным столом. Положили в комнате Дуги запасное одеяло. Даже купили собственную зубную щетку и полотенце. Все дети Рейнольдсов приводили домой друзей, и их гостиная вечно походила на какой-то детский лагерь. Но меня Элейн выделяла особенно.
Будучи единственным ребенком в семье, я во все глаза таращился на непривычный мне мир родственных отношений – как Рейнольдсы играют, дружат и дерутся друг с другом. Они научили меня тому, что такое семья. Правда, наблюдая за ними, я невольно проникался презрением к собственному отцу. Дуги-старший, в отличие от него, не слонялся призраком по дому и не тосковал по гулящей жене, глядя на родного сына как на пустое место.
Я много размышлял о том, почему отец не сумел удержать Дорин. Почему она не любила его так сильно, как Элейн любит мужа? Может, ему не хватало чего-то и мать искала недостающее в объятиях чужих мужчин?
Хотя, наверное, под злостью я просто маскировал собственные страхи – что это я недостаточно хорош как сын. Я знал, что человек, дававший мне все в меру своих возможностей, отнюдь не идеален, поэтому пытался украсть у Рейнольдсов то, чего был лишен.
Однако самый важный урок
