— Это я догадался, что вы на кладбище не погулять приехали.
— Так вот… Около года назад случились похороны одного молодого мужчины. Гроб был закрытым, потому возможно вы вспомните тот случай.
— За год таких случаев не редкость. А вы бы фамилию указали, иначе, как я вам отвечу? — пожал плечами сторож.
— Германов, его фамилия. Помните такого?
Вопрос был явно лишним. Пан Пётр наверняка помнил. Он как-то сразу побледнел и растерянно завертел головой, ища поддержки. Но кроме Мрозовского у сторожки никого не было, кто бы мог ответить.
— Припоминаю, кажется.
— Это хорошо, что припоминаете, — сказал Мрозовский. Он улыбался тому, что явно пришёл по адресу. — Может вы мне и могилку его укажите?
Пан Пётр подобрался, обтёр руки о полотенце и собрался подняться.
— Ну, что вы! Прошу пана, Я ж не зверь какой, чтоб человеку поесть не дать. Вы обедайте, а я пока что прогуляюсь.
— Так пообедал уже. Благодарствую, — хмуро ответил сторож и направился к сторожке. — Сейчас дверь закрою и покажу вам, где пан Германов захоронен.
Мрозовский от радости проглотил и краковскую, и редис, почти не жуя. Он стоял теперь, засунув руки в карманы, и покачивался с пятки на носок, ожидая пока пан Пётр закроет сторожку. Кто бы знал причину такой радости, если даже сам пан Мрозовский не смог бы ответить за такое интуитивное чувство.
Сторож не спеша шёл по тропике временами оглядываясь на Мрозовского, говоря:
— Идёмте, идёмте…не отставайте.
На своей территории пан Пётр был царь и Бог. Он ступал торжественно и тихо, словно боялся разбудить давно усопших. Вот и Мрозовский, мужчина крупный, а старался идти в такт его шагам. Чувствуя некую печальную торжественность в их шествии. Мрозовский поёжился, задумавшись вдруг о бренности бытия, и о том, как временно наше пристанище, и как мимолётно наше бытие в нём. Порыв ветерка вдруг показался чьей-то невидимой ладонью, что легко спутала волосы и погладила затылок. Мрозовский, никогда не замечавший за собой какой-то особенной впечатлительности, нахохлился, и, несмотря на утреннюю пору, стал боязливо коситься на могилы. Кладбище было старым, возможно даже старше города, а памятники большей частью напоминали скульптуры, иногда готические. Тематика соблюдалась соответствующая: ангелы, херувимы и прочая.
Наконец, они подошли к склепу, на вид заброшенному и стоящему чуть в стороне. Склеп показался очень скромным и довольно новым. Перед ним находился простенький металлический крест, где маленькими буквами были вписаны имя и фамилия с датой рождения и смерти. Мрозовский присмотрелся — Германов умер чуть более года назад. Траву здесь давно никто не убирал, всё вокруг заросло бурьяном.
— Что же так бедно? — спросил Мрозовский. — Я как-то случайно видел могилку дочери пани Кристины, так там временный крест не намного дешевле.
Пан Пётр посмотрел на сыщика, смерил его с головы до ног и хмыкнул.
— Чтоб вы понимали! То ж ребёнок, а это муж! Разве ж не ясно?
— Ясно. Но разве пани Христина мужа не любила?
— Любила, не любила… Какая теперь разница? — ответил сторож.
Он нервничал и явно хотел уйти отсюда куда подальше.
— Ну, конечно… А я вам скажу, что разница имеется, — задумчиво ответил Мрозовский. — Хотя пани Христина дочке памятник еще не справила, но и без него могилка выглядит куда ухоженней, чем этот склеп. Пани Христина не приходит к мужу помянуть?
— Может, и не приходит, — замялся сторож. — Знаете, как оно, похоронила, поминки справила и позабыла. Она женщина молодая, видная. Зачем её лучшие годы на кладбище проводить?
— Ага, значит, говорите, что не приходит она на кладбище?
— Э… Я не говорил, что она совсем не приходит, я мог и не заметить. Я ж не за тем здесь, чтоб за всеми следить. Меня только к мёртвым приставили.
— Следите, за кем хотите, — махнул рукой Мрозовский и подошел к столику, что прятался рядом в кустах сирени. На столике лежали кой-какие остатки еды, аккуратно прикрытые рушником. — А это что? Кроме вас ещё кто-то за порядком следит?
Сторож икнул и резко покраснел как индюк.
— Кому здесь следить ещё, — сказал сторож, замялся, зло глянул на столик в кустах и пнул с досады оградку.
— Вы бы поаккуратнее с чужим имуществом, пан Пётр. Не ровен час разломаете. И потом что? За свои кровные восстанавливать придется, — назидательно сказал весьма довольный Мрозовский и потёр руки. — Ну, что ж… Приступим?
— К чему?!
— К дознанию, любезный пан! К дознанию!
— А разве для того, не нужно документ мне выписать и в Управу вызвать?
— А зачем вас в Управу вызывать? — пожал плечами Мрозовский. — Вас туда вызывать — дорогое удовольствие. Вы ж там по всем кабинетам гуляете, как по бульвару. А оно мне надо? Я нервничаю, настойки пью. А поездку на воды кто мне оплатит?
— Какие воды? — спросил сторож, теряя терпение.
— Лечение, дорогой вы мой! Вот закончу это дело и на курорт.
Сторож хотел съязвить, но промолчал. Потом хмыкнул и, как бы между прочим, поинтересовался:
— А как скоро планируете закончить?
— Скоро, Пан Пётр, скоро, — ответил Мрозовский и уселся за столиком поудобнее. — Что вы стоите, словно вас здесь сватают? Присаживайтесь, вы же что-то хотели мне рассказать? Помнится, проявляли желание.
Последние фразы он сказал довольно громко, делая ударение на слове «хотели». Сторож явно смутился и даже обиделся на Мрозовского. Очень покраснел, завертелся ужиком и стал шептать:
— Вы это прекратите, пан сыщик! Разве можно так-то на всё кладбище?! И ничего я вам не хотел рассказывать, это вы что-то выдумали или сон вам какой приснился.
Со стороны могло показаться, что сторож очень эмоционально рассказывает сыщику из Управы что-то весьма любопытное или даже неприличное, ибо при этом лицо у сыщика выглядело довольным, а у сторожа взволнованным и разрумяненным.
Мрозовский одним жестом остановил словесный поток и довольно громко сказал:
— Вы, пан Пётр, зря так горячитесь, а пикантные подробности, вами вымышленные, меня не интересуют.
От такой двусмысленной фразы сторож подпрыгнул, икнул и снова зло пнул оградку.
— Зря вы так, говорю! — уже тише добавил Мрозовский. — Я о вас, можно сказать, заботу проявляю. А оно мне надо? Я вас спрашиваю. Вот и оградка уже покосилась. Что теперь пан Германов о нас с вами подумает? Нехорошо ведь подумает! Приличные с виду люди, а приходят к нему на могилу и имущество портят. Я бы обиделся.
Сторож слушал монолог Мрозовского и ошалело вращал глазами, не в силах что-либо ещё добавить. В нескольких метрах затрещали кусты за старинным склепом и сторож тихо вскрикнул.
— Нервная у вас работа, пан Пётр. Так и до невроза недалеко. Кого вы испугались? Пса бездомного? Точно вам говорю, что собака приблудилась. Давайте я его сейчас пальну, — с этими словами Мрозовский полез за пояс за маузером.
— А вдруг это не собака?! — зашептал сторож, схватил Мрозовского за руку и испуганно заглянул в глаза. — Вдруг там человек?! А вы его пальнуть хотите, живого…
— А откуда у вас здесь живые, пан Пётр? Что-то вы шутите надо мной, да? Здесь же одни покойники. Откуда живым взяться? Похорон сегодня нет, и не предвидится, иначе вас бы известили. Так откуда живые, пан Пётр? — Сторож молчал и дышал, как загнанная лошадь. — Я, пожалуй, вернусь сейчас в Управу, чтобы заявление написать своему начальнику. Помните? Вы к нему еще приходили недавно. Так вот… Напишу я ему заявление, чтобы разрешил ордер выписать на ваш арест, и будем мы с вами разговор в нашем подвале продолжать.
Сторож совсем осунулся. Он смотрел на Мрозовского слезящимися глазами, открывая рот, как рыба.
— Что-то хотели сказать? — спросил Мрозовский.
— Хотел, — сипло выдохнул сторож. — Не нужно арестовывать.
— Ну как же не нужно…
— Здесь он, — шепнул сторож.
— Кто?!
— Да тише вы! Пристрелит он меня, если поймёт, что я вам сейчас всё рассказал. Точно пристрелит!
— Ну, стрелять мы ему не дадим, потому что мы сами стрелять хотим. Только о ком вы говорите, что-то не пойму, — улыбнулся Мрозовский.
