Наконец подвязки поддались, и чулки медленно сползли вниз. Мрозовский спустил на себе брюки, развернул Тину лицом к двери, задрал юбку, и задышал ещё чаще. Тина даже не пыталась вырываться. Страх, что этот человек может изломать её жизнь и жизнь Настуси оказался сильнее. Она не шевелилась, не издавала ни звука, только слёзы катились по щекам и падали.
— Что ж ты такая неживая, — недовольно проговорил Мрозовский, тиская её грудь. — Кшыся?! Ну, не молчи…
На мгновение Христина подняла веки и на Мрозовского глянули испуганные голубые глаза. Христина смотрела, как больная олениха, сверкая белками глаз.
Мрозовский оттащил её к столу, положил спиной на ткань в лиловый цветочек. Он заглянул в лицо Христине и остановился. Потом наклонился и крепко поцеловал в губы.
— Не нравится? — Мрозовский начинал злиться. Такого с ним ещё не случалось, чтоб на его ухаживания так холодно отвечали, даже, можно сказать, никак не отвечали.
Мрозовский считал себя достойным ухажёром и желанным для многих, а тут такой конфуз.
— Вы, пан Мрозовский, получаете то, что хотите, а я не смею возражать. Я хорошо понимаю, что мне грозит, если откажу вам сейчас, — тихо сквозь слёзы сказала Христина и отвернулась. — Вы уже вполне объяснили, чем будет грозить мне упрямство.
— Вот дура! — чертыхнулся Мрозовский и отстранился.
Интерес у него теперь пропал совсем. Хоть бы она сопротивлялась и стонала от удовольствия, а так лежит, как бревно, и почти не дышит. Мрозовскому требовался стимул для любовных утех. Чтобы заводил и держал от начала и до конца в возбуждённом состоянии.
Мрозовский застегнул брюки, поправил одежду и сел на стул.
— Где ваш муж?
Тина беззвучно плакала, подтягивая чулки в присутствии чужого мужчины, и плохо соображала, что от неё сейчас требуется. Наконец, отряхнув юбку, она убрала растрепавшиеся волосы и вытерла слёзы.
— Я повторю свой вопрос. Где ваш муж? Пани Германова, я бы рекомендовал вам отвечать скорее, чтобы не оказаться в подвалах, где с вами не будут столь же любезны, как и я.
Мрозовский абсолютно не усматривал в своих действиях чего-либо предосудительного, напротив, он даже искренне считал, что желаемые им дамочки сами хотят его интереса, только стесняются сказать об этом вслух по причине излишней скромности и пуританского воспитания. До сих пор у него не случалось подобных казусов, ибо все без исключения отвечали взаимностью на притязания Мрозовского, а задумываться, почему они так поступают было некогда.
— Мой муж похоронен на городском кладбище около года назад, — тихо ответила Тина.
— Хватит врать! — крикнул Мрозовский и хлопнул ладонью по столу. Тина вздрогнула, прикрыла глаза и снова беззвучно заплакала. Мрозовский взял себя в руки и сказал намного тише: — Пани Германова, я отлично знаю, что тела вашего мужа в гробу нету и не было. Что вы знаете обо всём этом?
Тина переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула.
— Я вам, пан, Мрозовский врать не буду. Я не знаю, где мой муж. Он мне приказал его похоронить. А если не выполню, то сказал, что прибьёт. Вот и всё.
— А как вам это удалось? Кто-то же должен был подтвердить его смерть.
— К нам доктор приходил. Он и раньше часто приходил, шептались они с мужем. Здесь, в каморке. Меня выставляли за дверь и разговоры говорили. Так вот этот доктор и подтвердил смерть. Он всё и устроил. Похороны оплатил тоже он, — Тина договорила и тяжело села на пустующий стул возле швейной машинки. — Если я виноватая в чём, так вы так и скажите, а сама я своей вины не вижу. Нету мужа и ладно. Одни беды от него были.
Мрозовский сделал пометки в блокноте и теперь задумчиво грыз карандаш.
— А как звали этого доктора?
— Пан Зеленский, кажется. Виктор Зеленский. Богатый такой, одежда на нём очень дорогая. На автомобиле всегда приезжал, но прятал его за два квартала.
— А откуда ж вы знали, что на автомобиле, если он его прятал?
— Так ребятня всегда кричала, бежала за ним следом, чтоб прокатил на «Лягушёнке». Автомобиль у него, знаете, зелёный такой. Немецкий автомобиль, я названия не знаю. Ну и как не знать? Город наш маленький. Все знают, у кого личное авто имеется.
— А сейчас значит, не знаете, где может находиться ваш муж? И что за дела у него с этим паном Зеленским были, тоже не знаете? — спросил Мрозовский. Он уже понял, что совершенно без толку дальше опрашивать пани Христину. Ответить на вопрос, что связывало шулера и уважаемого доктора, она всё равно не сможет.
— Не знаю. Если б знала… — устало отмахнулась Тина и резко добавила: — А вот что было б, если бы знала, где он? Это как посмотреть… Как бы он себя повел. Может, и сама прибежала бы в Управу, чтоб избавили от такого подарочка. Хотя, что у вас просить, только враньё одно. Надоело всё…
Мрозовский не любил женских слёз, а уж истерики и вовсе не переносил. Судя по всему, Христина собиралась устроить истерику в лучших женских традициях. Не желая разбираться в причинах и вытирать слёзы, Мрозовский пообещал достать бумагу об опекунстве, быстро раскланялся и ушёл.
Теперь следовало посетить пани Зеленскую, хотя этого Мрозовский желал менее всего. Даже одна мысль о том, что общение с нею неизбежно, повергала в глубокое уныние. Мрозовский одиноко шёл по улице, спешить было некуда, да и зной, вдруг навалившийся на город, не способствовал быстрой прогулке. Город словно вымер. «Время обеденное, теперь еще часа два никого не встретишь», — думал Мрозовский.
Решив, что бродить по раскалённым улицам не самая лучшая идея, он направился к пани Пашкевич. Холодный кофе с мороженным было бы сейчас как нельзя кстати.
* * *
В кондитерской, как обычно, пахло шоколадом, ванилью и кофе. Мрозовский даже подумал, что кофе здесь пропахло всё. Он, безусловно, с большим удовольствием съел бы сейчас кусок жареного мяса, а ещё лучше жареную курочку, но в кондитерской ничего такого не подавали, а, значит, придётся довольствоваться тем, что подадут.
— Доброго дня, пан Эдвард! — сладко пропела пани Марьяна. Воздух вокруг неё заколыхался, и Мрозовского обдало запахами ванили и корицы.
— Добрый день, — сказал Мрозовский, томно закатив глаза, и кивнул подбородком. — Где пани позволит присесть?
— Для вас, пан Эдвард, лучшее место у окна, — сказала пани Марьяна и указала на маленький столик возле тяжелой портьеры. — Что желаете?
— Вы знаете все мои желания, но сегодня они особенно просты и даже примитивны — хотелось бы перекусить. Знаю, что обед у вас не подают, но рассчитываю на ваш вкус. А кофе можно сразу. С мороженным, — сказал Мрозовский и поцеловал руку пани Марьяны.
— Ах, ну что вы! — зашептала она, поджимая пухлые щечки и бросая встревоженные взгляды по сторонам. В кондитерской кроме них двоих не было никого, разве что помощница в кухне, но она в зал не выходила никогда. — Присядьте, я скоро всё принесу.
Мрозовский взял свежую газету и уселся ждать. Стулья в кондитерской были отменные — старой работы, австрийские. В народе их ещё называли — венскими. На таком стуле можно было подолгу пить кофе из маленькой чашечки, читать новости и наслаждаться. Сегодня кофе был не в чашечке, а в высоком стакане синего стекла. Холодный и с мороженным. Пани Марьяна незаметно поставила стакан на стол и так же незаметно ушла. Через некоторое время она вернулась и накрыла столик для Мрозовского. На белую крахмальную скатерть стала корзинка со свежим хлебом и блюдо с нарезанным сыром, конской колбасой, кусочком сливочного масла и свежей зеленью. Рядом пани Марьяна поставила тарелку с шоколадным тортом.
— Прошу вас. Всё свежее, покупала на рынке с утра, — кондитерша явно смущалась. — Вот торт попробуйте. Рецепт недавно получила. Старинный венский рецепт. Захер-торт называется. Смачного!
Довольная, она пошла любоваться Мрозовским и строить глазки из-за прилавка.
Пан Эдвард быстро съел предложенный пани Пашкевич обед и принялся за торт. Кондитерша снова незаметно возникла возле стола с чашкой горячего кофе и молочником. Она тихо поставила всё на столик, убрала пустые тарелки и так же незаметно исчезла.
