Королева побледнела и отступила на один шаг назад, схватив за руку герцогиню.
— Боже мой! Вы видите, Мари? Возможно ли это?
Ниниана с удивлением поняла, что обе дамы разглядывают не столько кольцо, сколько ее.
— Вы кто? — прошептала наконец Мари де Шеврёз.
— Ниниана де Камара.
— Ну конечно, это дочь Шантал де Камара!
Королева облегченно вздохнула и, прижав руки к груди, слегка улыбнулась.
— Как вы напугали меня, дитя мое! В первый момент я подумала, что вы — призрак. У вас невероятное сходство с вашей дорогой матерью! Встаньте, прошу вас.
Герцогиня де Шеврёз лично помогла девушке подняться. От ее взора не укрылись напряжение во всем теле Нинианы и темные тени под глазами на измученном лице. Еще немного, и она могла бы упасть. В отличие от королевы герцогиня сразу поняла, что Ниниана де Камара спасалась бегством. Наверняка это было бегство от первого министра Франции, его Высокопреосвященства кардинала Ришелье. Ей необходимо помочь хотя бы из тех дружеских чувств, которые и Мари де Шеврёз питала к ее покойной матери.
Получив одобрительный кивок королевы, она взяла инициативу в свои руки.
— Идемте с нами во дворец, мадемуазель де Камара. Я уверена, что королева не оставит без внимания вашу просьбу. Здесь неподходящее место для беседы.
Ниниана едва успела выразить благодарность реверансом. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать от благородных дам, которые быстро вышли из церкви и вошли в Луврский дворец через боковые ворота, охранявшиеся респектабельным гвардейцем. Гвардеец внимательно оглядел Ниниану, но спросить ее при таком сопровождении ни о чем не решился.
Чуть позже Ниниана сидела на обитой мягким бархатом скамье в будуаре Анны Австрийской, нервно ходившей взад и вперед, пытаясь справиться с возбуждением.
Судьба сестер Камара, коротко рассказанная Нинианой, глубоко ее взволновала. При этом девушка излагала такую версию событий, где не упоминалось о переодевании в юношу, а о посещении дворца Ришелье упоминалось только вскользь. Ниниана закончила свой рассказ тем, что вынуждена была расстаться с сестрой, когда та оказалась под защитой будущего супруга. Королеву привели в ужас трагические события, и вину за все пережитое обеими сестрами она целиком возложила на первого министра.
— Ришелье со своей особой комиссией! О, как желала бы я наконец избавиться от него! Он, наверное, заключил договор с чертом, так как, несмотря на расшатанное здоровье, до сих пор живет на земле, к несчастью и моему, и всей Франции!
Она остановилась и глянула на Ниниану.
— Не бойтесь, моя дорогая. Я сделаю все, что в моей власти, для вашей защиты. С настоящего момента, Мари, мадемуазель де Камара принадлежит к числу моих придворных дам. Позаботьтесь обо всем необходимом. Мы, разумеется, подумаем и о том, чтобы свадьбе вашей сестры ничто не помешало. Она, должно быть, настоящая красавица, если ей удалось склонить к женитьбе такого закоренелого холостяка, как Мариво. Я полагала, что он уже никогда не женится.
Мари де Шеврёз, которая в качестве близкой подруги королевы вызывала у кардинала Ришелье опасения, тоже ободряюще улыбнулась Ниниане. Она догадывалась об одном поводе, побуждавшем королеву оказать девушке помощь, но о котором та ничего не знала.
Ведь начало выступления Монморанси и его сторонников, навлекших на них все беды, было связано с личными интересами Анны Австрийской. Она даже оказалась союзницей такой интриганки, как ее свекровь Мария Медичи. План, осуществлению которого своевременно помешал кардинал, предусматривал крайние меры. Придворные дамы лелеяли мысль об убийстве болезненного мрачного монарха, чтобы освободить трон для Гастона Орлеанского. Гастон был гораздо обходительнее и любезнее Людовика. Свадьба с овдовевшей прекрасной королевой еще более упрочила бы его положение. А та получила бы наконец супруга, способного оценить ее красоту, не в пример теперешнему.
Этот заговор, как и многие другие интриги и сердечные увлечения гордой и несчастной королевы, потерпел крах из-за Ришелье. Невинные люди заплатили за него жизнью и свободой. Пострадали и дочери Шантал де Камара.
События коснулись и Мари де Шеврёз, чей любовник, хранитель Большой печати Шатонёф, был 25 февраля арестован и заключен в тюрьму. Она слишком хорошо помнила об этом и поддерживала свою госпожу в ее сочувствии к людям с подобной судьбой. Ни король, ни кардинал не питали к ней симпатий. Тем не менее она не унывала и была рада возможности подразнить всесильного кардинала. После недолгого размышления Мари предложила:
— Нам нужно поторопиться. Возможно, мы успеем представить вас ко двору до начала сегодняшнего праздника. Я с удовольствием посмотрю на кислое выражение лица его Высокопреосвященства, когда мы познакомим его с новой придворной дамой королевы Нинианой де Камара!
Анна Австрийская звонко рассмеялась и захлопала в ладоши от восторга, точно маленькая девочка, получившая подарок.
— Превосходно! Какая удачная идея! Мне будет приятно увидеть, как изменится лицо всемогущего кардинала. За дело, Мари! Вы отвечаете за то, чтобы наша новая фрейлина сегодня вечером появилась во дворце во всем блеске! И ни слова никому, понятно?
Ни одна из дам не сочла нужным узнать мнение Нинианы. По свойственной повелителям привычке, они приняли решение без ее участия, и девушка мгновенно поняла, что в это утро она лишь поменяла один плен на другой.
Правда, несмотря на ограничение свободы, теперь у нее не оставалось времени для печальных мыслей. Мари де Шеврёз, любившая заниматься интригами и влезать в политику, считалась также большим знатоком по части моды и наведения красоты. Девушка в ужасном плаще и старомодном чепце требовала ее вмешательства. В кратчайший срок она развила бурную деятельность, не давая Ниниане опомниться.
— Молодец, Жавель, ты все отлично сделала!
Герцогиня, поощрительно кивнув камеристке, разглядывала Ниниану. Девушка потеряла счет рукам, приводившим за последние часы ее в порядок, — начиная от могучей матроны, которая скребла, мыла, массировала и вытирала ее, и кончая аптекарем, покрывшим целебной мазью ее израненные пятки. Потом на нее буквально напали белошвейки, портные, парикмахеры и перчаточники. Небольшие лавки в галереях Лувра, предоставленные отцом нынешнего короля в распоряжение парижских ремесленников, изобиловали различными женскими товарами. Были бы деньги для их оплаты! Жавель, подобно генералу на поле битвы, распоряжалась кошельком и выбором.
— Встаньте, дорогая!
Ниниана послушно поднялась, а Мари де Шеврёз обошли вокруг стройной фигуры девушки, уже ничем не напоминавшей испуганную замарашку в церкви Сен-Жермен. Только глаза оставались прежними: ясными, прозрачными, излучавшими благородство, но скрывавшими в глубине едва уловимый след недоверия.
