Длилось это недолго. Старая гвардия полегла в считаные секунды. Все четыре десятка. С лошадьми. Полудюжина уцелевших под знаменем и бунчуком всадников во главе с псковским воеводой вертелась на месте, пытаясь сладить с перепуганными конями. Отступать назад – по трупам и пристрелянной тропе – теперь поздно, неразумно... Оставалось одно – прорываться вперед, к развалинам арийской башни. Развалины звали, манили и...
– За камни! – приказал Бурцев.
Нагромождение циклопических плит было здесь единственным надежным укрытием. И единственным шансом на спасение. Или хотя бы на отсрочку неминуемой гибели.
Они погнали. Они рвались меж двух огней – пулеметным и автоматным. Но и их тесную группку уже поймали в прицелы. Пули взметнули фонтанчики грязи под копытами. Выщербили замшелые глыбы. Рухнул на полном скаку конь Освальда. Покатился через голову раненого жеребца Збыслав. Ловко спрыгнул с падающей лошади Бурангул.
«Понизу бьют – по коням, – догадался Бурцев. – Живьем хотят взять!» Правильно догадался: и под ним седло вдруг нырнуло вниз. Земля же, наоборот, поднялась, встала на дыбы, ударила с маху. А рядом уже падали с подстреленных лошадей дядька Адам и Сыма Цзян.
Глава 16
Стрельба стихла. Неожиданно – как и началась. В грязи бились и ворочались конские туши и человеческие тела. Кони хрипели, молотили воздух перебитыми ногами. Люди откатывались в сторону.
– Не расползаться! – прикрикнул Бурцев. – Все ко мне!
Его конягу сшибли у каменного развала, неподалеку от основания арийской башни перехода. Укрытие вполне годилось для круговой обороны. Было бы только чем обороняться.
Бурцев судорожно развязывал седельную сумку со «шмайсером». Сыма Цзян тоже не сплоховал – срезал свою, шустрой змейкой юркнул под глыбы. Что ж, два ствола – это уже кое‑что.
Остальные тоже были в сборе. Сломанный стяг и бесполезный бунчук лежали на истоптанной земле, но оружия своего никто не бросил. Привалились спинами к древним каменным плитам Освальд и Дмитрий с обнаженными мечами. Збыслав нервно позвякивал цепью кистеня‑мачуги. Дядька Адам и Бурангул тянули из колчанов первые стрелы.
Конечно, теперь их отсюда не выпустят. Но и так просто не возьмут. «Эх, жаль, тесно сидим», – сокрушенно подумал Бурцев. Одной гранаты хватит, чтобы нашпиговать осколками всех до единого. Но гранаты в их сторону пока не летели. Стрельба тоже не возобновлялась. Слышно было лишь жалобное ржание раненых лошадей.
– Эй! Полковник Исаев! Ты‑ты, который воевода Василий...
Голос – наглый, громкий – прозвучал из‑за соседнего завала. Кричали по‑русски. Не по‑древнерусски даже, а именно по‑русски – на языке, знакомом Бурцеву с детства. Правда, с отчетливым немецким акцентом.
– С тобой говорит оберштурмфюрер СС Вильгельм Майер. Твоя жена у нас. Если хочешь увидеть ее целой и невредимой – выходи. Дружков твоих не тронем. Нам нужен только ты. Даю на раздумье три минуты. Решай – время пошло!
Вот так, значит, да? Про полковника Исаева этим ребяткам известно. А Аделаида в их игре – всего лишь первый малый приз. И одновременно – приманка. Настоящая же охота ведется за ним. И что теперь? Выйти? Сдаться? Это проще всего. И глупее всего. И дело даже не в собственной судьбе. Выполни он сейчас требование гитлеровцев – и, считай, смертный приговор соратникам, напряженно взирающим на него, будет подписан. Обещаниям фашиков – грош цена. «Небесному воинству» невыгодно оставлять свидетелей своего возвращения.
– Чего хотят? – нахмурился Дмитрий. Русичу из тринадцатого века понять язык двадцатого столетия непросто.
– Хотят, чтоб я сдался.
– Не делай этого, Василь! Слышь, не верь им, не выходи!
Освальд тоже качал головой. И Бурангул. Мнения остальных можно не спрашивать – Збыслав, дядька Адам и Сыма Цзян молчаливо и деловито готовились к бою.
– Пол‑ков‑ник, первая минута прошла‑а! – проорали из‑за камней. – Осталось две‑е!
Горластый гад... Бурцев мучительно соображал. Выходить? Не выходить? Если выйти, ценность сведений, которыми располагает Аделаида о своем муже, а значит, и ценность жизни самой княжны в глазах фашиков сразу снизится. Основным источником информации станет он. А его супруга превратится в предмет манипулирования, в рычаг воздействия на источник. О том, как этот рычаг используют, о том, что сделают тогда эсэсовские палачи с Аделаидкой, не хотелось даже думать.
– Две минуты вышло! – объявил невидимый оберштурмфюрер. – У тебя осталось шестьдесят секунд, полковник. Подумай об Агделайде! Подумай о товарищах, которым суждено умереть из‑за твоего упрямства.
Думал... Бурцев думал. И делал выводы. Во‑первых, пока он на воле, Аделаиду не тронут – наоборот, будут беречь, как зеницу ока, как синицу в руке, на которую, глядишь, и клюнет парящий в небесах журавль. Во‑вторых, пока он сидит здесь, за каменной баррикадой, среди верных соратников, сюда не залетит ни одна граната, ни одна пуля. Ценный источник информации будет живым щитом для остальных осажденных.
Неожиданная догадка заставила его улыбнуться. Елки‑палки, а ведь эсэсовцы не знают, кто из них кто! Возможно, отец Бенедикт и дал своим приспешникам словесный портрет псковского воеводы, возможно, монах и сам сейчас наблюдает за операцией. Да только пилигрим не видел «полковника Исаева» в боевой броне. Сейчас же под закрытыми шлемами, опущенными забралами, полумасками и застегнутой наглухо бармицей не шибко и различишь физиономий. Вон даже Бурангул с Сымой Цзяном зыркают узкими глазками из‑под надвинутых по самые брови шишаков с меховой оторочкой, а стоячие стеганые воротники плотных, в металлических нашлепках боевых кафтанов закрывают азиатам всю нижнюю часть лица. Збыслав и дядька Адам тоже теперь носят дружинные шеломы со стрелками‑наносниками и защитной кольчужной сеткой спереди. Освальд воюет в трофейном ведре‑топхельме. Дмитрий смотрит через глазницы полумаски. Сам Бурцев носит шлем с личиной. А надежный, но простой доспех воеводы‑полутысячника ничем не выделяется среди броней рядовых дружинников.
В общем, немудрено, что немцы не решились выбивать тесную группку под командным стягом и сигнальным бунчуком – побоялись ненароком уложить «Исаева». Не угадав, кто же из передовой полудюжины является воеводой‑полковником, гитлеровцы посекли очередями задние ряды дружины да срезали лошадей авангарда. И теперь кусали локти: хотелось достать важного пленника, а никак.
– Время, полковник! Ты выходишь?!
Бурцев на слух засек позицию оберштурмфюрера. Метров тридцать пять до нее будет. Эсэсовский переговорщик сидел на одном месте – не переползал от камня к камню, не двигался. Что ж, если постараться, можно подкинуть Майеру «гостинец».
Бурцев отложил в сторону «шмайсер», вытащил из седельной сумки «М‑24». Граната была не на боевом взводе. Предстояло отвинтить от цилиндрического корпуса ручку с воспламенителем и пороховым замедлителем, вставить внутрь капсюль‑детонатор, снова прикрутить деревянную рукоять к железной « колотушке ».
– Вы‑хо‑дишь?!
Нет, выходить нельзя, ни в коем случае нельзя. Но нужно потянуть время – продемонстрировать готовность выйти. Нужно выдвинуть условие – особое, изначально невыполнимое.
– Вильгельм Майер! – крикнул Бурцев. – Ты сказал, моя жена у тебя? Я хочу знать, что она жива! Покажи ее мне! Тогда поговорим!
Пауза. Молчание. Ага, кажется, он попал в точку. Отец Бенедикт, как и следовало ожидать, давно отправил отсюда Аделаиду по магическому порталу.
В наступивший тишине Бурцев подготовил гранату к бою. Сжал в правой руке. Левой – вытянул шнур с фарфоровым шариком на конце. Чека такая у фашиков...
Переговорщик вновь подал голос. С того самого места, где сидел раньше, – вот и славно!
– Полковник, ты должен понимать, что в сложившейся ситуации условия ставим мы!
Майер еще пытался быть наглым и нахрапистым. Бурцев не уступал:
– Мне нужны гарантии, оберштурмфюрер! Без них я не выйду. И не пытайтесь меня обмануть. Я прошу немногого: покажите мне жену.
– Но...
– Никаких «но»! Теперь я даю время на размышление. Минуту!
От такой дерзости Майер снова заткнулся. Надолго. Да, все ясно: была бы здесь Аделаидка – уже показали бы. Ничем ведь не рискуют.
Минута прошла. Наверное...
– Эй, оберштурмфюрер?! – поторопил Бурцев.
Вильгельм Майер отозвался. Гонора у него заметно поубавилось.
– Я не могу сам решить этот вопрос, полковник. Мне нужно доложить начальству. Твоя жена находится сейчас в другом месте.
Что ж, лишь бы не в другом времени. Бурцев вырвал фарфоровую бусину из деревянной рукояти «М‑24».
– Девчонка жива, уверяю тебя, полковник...
Бурцев выждал немного: замедлитель в немецких гранатах времен Второй мировой тлеет слишком медленно. А бросать надо так, чтобы враг не успел вышвырнуть «гостиниц» со своей позиции.
– Мы готовы показать ее, но нам потребуется время.
