Сэм. — Зачем?
— А затем, что он перейдет по ней в вагон, — сказал Нед. — Он к ней привык. Уже знает — на том конце его не обидят, не напугают.
— Зато он с нутром вагона еще незнаком, запаха его не почуял, — сказал Сэм. — Вот что меня смущает. — Однако в Недовой идее был смысл. К тому же мы настолько далеко зашли, что остановиться теперь было немыслимо, даже если бы Нед велел, скажем, разобрать две стены склада, чтобы коню не пришлось огибать углы. Поэтому Бун и железнодорожник отворотили ломом сходни от платформы.
— Черт побери, — сказал Сэм. — А потише нельзя?
— А вы при нас на что? — сказал Нед. — Зря, что ли, вы в медных пуговицах ходите? Должен же от них быть хоть какой-нибудь прок. — Но чтобы втянуть сходни на платформу, и перетащить их, и перекинуть, как мост, с платформы в черную зияющую пасть вагона, понадобились все мы, включая мисс Корри. Затея Нед подвел коня, и я сразу понял, что имел в виду Сэм. Конь действительно был незнаком с запахом товарного вагона, зато, в отличие от нас, простых смертных, видел в темноте его нутро; помню, как я подумал Вот мы и сходни отодрали, и нам уже не суметь до света даже спустить его с платформы. Но ничего страшного не произошло. То есть не произошло ничего. То есть не понимаю даже, что произошло; никто из нас не понял. Нед подвел коня, чьи копыта гулко стучали но доскам, к сходням, которые превратились теперь в мост, и встал на мост в дверях вагона, уговаривая коня, легонько натягивая повод, пока наконец конь не поставил одну ногу на мост, — и уж не знаю, что я в тот момент подумал; секунду назад я считал, что во всем Мемфисе не хватит народу, чтобы втащить коня в этот чернеющий зев, в следующую секунду я стал ждать того же рывка, прыжка, что и в прошлый раз sa сходнях; но конь поднял ногу и опять поставил ее на платформу, и они с Недом уставились друг на друга, застыв, как в живых картинах. Я услышал, как Нед перевел дух.
— А ну-ка, отодвиньтесь все к стене, — сказал он. Мы отодвинулись. Не знаю уж, чего он такое «делая. Я только увидел, как, одной рукой держа повод, другой он погладил, потрепал коля но морде. Затем отступил, скрылся в вагоне, повод натянулся, из глубины вагона раздался голос: — Иди сюда, милок, бери.
— Будь я проклят, — сказал Сэм. Потому что это было все. Висячий мост тихонько проклацал, в пещерной черноте простучали копыта — и все. Мы внесли фонарь; в углу, где стояли конь с Недом, сверкнули холодным блеском лошадиные глаза и погасли.
— Где те доски и гвозди, про которые вы поминали? — спросил Нед Сэма. — Несите сюда вашу куриную жердочку. Вот вам уже и готовая стенка.
— Черт, — сказал Сэм. — Не пора ли остановиться?
— Когда люди придут сюда утром и хватятся целого товарного вагона, — сказал Нед, — им не до того будет, чтобы плакать по жердочке из курятника. — Так что все мы, включая мисс Корри, но опять-таки исключая Неда, перетащили похищенные сходни в вагон, и поставили набок, и держали все время, пока Бун и Сэм и железнодорожник (у Сэма и доски и гвозди были заготовлены) сколачивали стойло для коня в углу вагона: не успел Нед рта раскрыть с новым требованием, как Сэм извлек откуда-то ведро для воды, и кормушку для зерна, и даже охапку сена; мы все выстроились поодаль, под мирное и довольное похрупыванье коня. — Он уже чувствует себя все равно как в Пассеме, — сказал Нед.
— Для вашей компании, конечно, лучше, чтобы уже было послезавтра и он уже первым пришел к финишу, — сказал Сэм. — Который же это час? — И сам ответил: — Как раз перевалило за полночь. Можно и соснуть до четырех, до отхода поезда. — Теперь он обращался к Буну. — Вы с Недом небось захотите остаться тут с вашим конем, я затем и сена побольше прихватил. Так что ложитесь-ка спать, а я отведу Корри и мальчуганов домой, и мы все встретимся здесь в…
— Как бы не так, — сказал Бун не то что грубо, а неприязненно, угрюмо. — Твое дело быть здесь в четыре часа. Не проспишь, так, может, и встретимся. — Он обернулся к Корри. — Пошли.
— Собираешься оставить тут при хозяйской машине, то есть при хозяйском коне, то есть при этом коне, неважно, чей он там, одного этого цветного парня? — спросил Сэм.
— А что? — сказал Бун. — Этот конь теперь железной дороге принадлежит. Вот, пожалуйста, и багажная квитанция — доказать могу. Может, ты просто занял свою форму — на женщин и малолетних впечатление оказать, а ты вот сумей этой багажной квитанцией на твое начальство впечатление оказать, чтобы неприятностей не было.
— Бун! — сказала мисс Корри. — Ни с кем я не пойду домой! Люций, Отис, пойдемте.
— Да ладно, ладно, — сказал Сэм. — Мы всё забываем, ведь Буну пришлось трубить пять, а то и шесть месяцев на хлопковом поле или где там еще, чтобы хоть одну ночку на Катальпа-стрит заработать. Отправляйтесь все вместе. Увидимся у поезда.
— Даже спасибо не можешь сказать? — спросила мисс Корри у Буна.
— Почему же? — сказал Бун. — Только вот кому? Лошади?
— А хотя бы Неду, — сказал Сэм. Он повернулся к Неду. — Хочешь, останусь тут с тобой?
— Нам и вдвоем хорошо будет, — сказал Нед. — Ежели и вы тоже уйдете, так, может, нам и вовсе поспать удастся. Об одном жалею — не догадался я вовремя…
— Я догадался, — сказал Сэм. — Где другое ведро, Чарли?
Железнодорожник, стрелочник, или кто он там был, извлек ведро из того же угла вагона, где были свалены доски, и гвозди, и инструменты, и корм; в ведре оказался толстый ломоть хлеба с ветчиной, квартовая бутылка с вода и пинтовая бутылка виски. — Пожалуйста, — сказал Сэм. — Тут и на завтрак хватит.
— Вижу, — сказал Нед. — Как же вас звать, белый мистер, ежели не секрет?
— Сэм Колдуэлл, — ответил Сэм.
— Сэм Колдуэлл, — повторил Нед. — Сдается мне, для нашего лошадного дела лучше имени днем с фонарем не сыщешь. Еще немного — и мне, пожалуй, захочется век с вами не расставаться. От всего сердца премного вам благодарен.
— От всего сердца — на здоровье! — ответил Сэм.
После чего мы все распростились с Сэмом, и Недом, и Чарли (то есть все, кроме Буна и Отиса) и побрели домой к мисс Ребе. Улицы опустели и затихли. Истрепанный и замусоленный
