Бун и тот, с фонарем, принесли два лома, по меньшей мере восьми футов длиной, и я увидел (мисс Корри с Отисом тоже), как они принялись за дело. Человек поставил фонарь, залез по лесенке на крышу вагона и отпустил тормоз, а Сэм с Буном всунули концы ломов под задние колеса и стали короткими рывками, будто качая насос, пихать и толкать, и я все еще не верил, что это возможно; и вот тогда вагон, который высился перед нами, черный и массивный в свете луны, сплошной и прямоугольный, как черная стена, окаймленная узенькой рамкой лунного света, в одна длинная фигурка наверху дергалась у тормозного колеса, а две фигурки поменьше, внизу, пригибаясь, припадая, подпихивали сверкающие, как серебряные копья, ломы под задние колеса, вагон, такой громоздкий и такой устойчивый, что сперва показалось, будто не он движется вперед, а словно бы Бун и Сэм, разыгрывая пантомиму преувеличенного почтения, бесконечно малыми рывками отодвигаются назад, прочь от тяжелой неподвижной массы, как от перекрещенной лунными тенями, рельефной, словно в панораме, земли, этот вагон стал так чувствительно-послушен в своей приобретенной инерции Движения, что Сэм и Бун бросили ломы, и Бун уже один принялся легонько нажимать на него руками, легонько, словно на детскую коляску, и толкал вдоль платформы, пока наконец не дотолкал до места, и Сэм наконец сказал «Будет», и человек на крыше опять закрутил тормозное колесо. Теперь нам оставалось только переправить коня. Что было равносильно тому, чтобы сказать: «Ну, вот мы и на Аляске, теперь нам осталось только найти золотую жилу». Мы обошли склад кругом. Там с платформы спускались доски, скрепленные поперечинами. Но платформу строили как раз такой высоты, чтобы выгружать и нагружать с нее подводы, и поэтому сходни были всего лишь наклонной дорожкой для ручных тележек и тачек, достаточно крепкой, но не более пяти футов в ширину и без перил. Нед разговаривал с конем.
— Он их повидал, — сказал он. — Понимает, что мы хотим, чтобы он взобрался по ним, но покамест не решил, хочет ли сам. Хорошо бы мистер Мастак по товарным вагонам сделал нам еще одно одолжение — раздобыл хлыст.
— Так у тебя он есть, — сказал Бун. Он имел в виду меня — один из моих талантов, трюков. Я делал это языком, пользуясь ртом, горлом, гортанью как декой, звук получался необычайно резкий и громкий и, случалось, похожий на щелканье хлыста; мама под конец запретила мне производить его в пределах нашего двора, уже не говоря в пределах дома. А бабушка однажды с перепугу даже произнесла бранное слово. Но только однажды. С тех пор прошло около года, так что я, может, даже забыл, как это делается.
— Верно, — сказал Нед. — Он у нас есть. — Потом мне: — Принеси-ка длинный прут. В тех кустах наверняка найдется. — И в самом деле, поблизости рос куст бирючины; должно быть, это была чья-то частная лужайка, сад — до того, как их сменили прогресс, промышленность, коммерция, железные дороги. Я выломал прут и вернулся. Нед уже подвел коня ближе, головой к сходням. — А ну, мистер Бун и мистер Мастак, вы люди рослые, встаньте-ка с боков взамен воротных столбов. — Они встали, а сам Нед, уже на середине сходен, с поводом в руке, лицом к коню, уговаривал его: — Вот так, — сказал он. — Лезь по этой куриной жердочке прямиком к славе и к Пассему, штат Теннесси, прибудешь туда завтра на рассвете. — Он сошел на землю, завернул коня, деловито, быстро, обращаясь одновременно ко мне: — Прут он уже заметил, теперь заходи ему в хвост. Но его не тронь и не щелкай, пока не скажу, — Я зашел в хвост, и мы трое — Нед, конь и я — двинулись прочь от сходней, отошли, наверное, ярдов на двадцать, как вдруг, не замедляя хода, Нед завернул и крутанул коня, я завернул тоже, по-прежнему держась позади, и тут конь снова увидел ярдах в двадцати от себя край сходней между Буном и Сэмом. Завидев сходни, конь остановился. — Щелк, — сказал Нед. — Я щелкнул, и очень удачно, конь дернулся, а Нед уже пятился к сходням, чуточку быстрее. — Теперь, как я скажу «щелк», ты щелкни и сразу тронь его прутом. Не бей, просто дотронься, где у него хвост растет. — Нед уже прошел между Буном и Сэмом и стоял на сходнях. Конь явно обдумывал, как поступить: заартачиться, или шарахнуться вбок (вдобавок его затруднял выбор — кого сшибить: Буна или Сэма), или же просто вырваться из окружения, потоптав всех без разбору. Прямо видно было, в каком он затруднении, и, может быть, на это и рассчитывал Нед, — на разум, способный переваривать только одну мысль зараз, такой робкий и смятенный, что когда вторгается вторая, в голове получается полная каша. — Щелк, — сказал Нед. На этот раз я еще и тронул коня прутом, как велел Нед. Конь прянул, рванулся вперед, передние ноги очутились на середине сходней, одна задняя нога (с Буновой стороны) царапнула копытом край и соскользнула, но Бун, не дожидаясь команды Неда, схватил эту ногу обеими руками и водрузил на сходни, подперев коня, привалившись к нему всей тяжестью; конь застыл на месте, стоя всеми четырьмя ногами на сходнях и весь дрожа. — Теперь, — сказал Нед, — прижми прут поперек поджилок, пусть знает: сзади что-то есть, поддержит его, не даст сверзиться.
— Ты хочешь сказать — не даст ему попятиться, сойти на землю, — сказал Сэм. — Тут скорей лом понадобится. Сходи за ломом, Чарли.
— Правильно, — сказал Нед. — Мам лом сию минуту понадобится. Но покамест нам и прута хватит. В тебе весу маловато, — сказал он мне. — Отдай прут мистеру Буну и мистеру Мастаку. Жмите прут к поджилкам, будто это упор. — Они принялись жать, держа гибкий прут за концы — Теперь толкайте его вперед. Когда скажу «щелк», щелкай погромче, пускай думает, что и хлопнут его сильно. — Но мне даже не пришлось щелкать. Нед сказал коню: — Давай, милок, двинули в Пассем! — И конь шагнул вперед, Бун и Сэм за ним, нажимая на поджилки согнутым дугой прутом, и вот его передние ноги уже ступили на прочную платформу, потом заключительный рывок, отчаянный скребущий звук — и вот платформа прогрохотала, как будто конь прыгнул на дощатый мост.
— Когда надо будет загнать его в вагон, одним прутом да прищелкиванием не отделаешься, — сказал Сэм.
— А мы загоним его ломом, — сказал Нед. — Принесли его? — Лом был уже тут. — А ну, отворотите эту куриную жердочку, — сказал Нед.
— Постой, — сказал
