Вам кажется, что жаждать можно только воды?
Кадик ибн-Самум обвел придирчивым взглядом приготовленную для ритуала площадку. Столько времени и сил ушло, чтобы освободить место от каменных обломков!
Семь кругов — большой в середине и шесть поменьше, полукругом от центра.
В каждом круге ножом процарапаны линии и руны заклинаний.
В центре каждого круга лежит связанный человек. Или тролль — еще лучше, в троллях больше энергии. Да, она плохо структурирована, но нам сейчас сложность и не нужна.
— Господин, а может, не надо? — спросил тот самый вежливый наемник, еще надеясь на благополучный исход.
Кадик предпочел не обдумывать излишние вероятности.
Он задумчиво смотрел на кинжал — само лезвие было сделано из хрупкого обсидиана, оправленного в тяжелое, старинное серебро. Старческие желтые, сухие пальцы ощупали черен; пробежались по вырезанным на рукояти рунам. Готов ли он к тому, что собирается совершить?
Старейший маг Эмирата Кадик ибн-Самум, волшебник, под чьим заботливым присмотром Хетмирош перестал считаться деревней-на-холме, а стал действительно могучей силой — может быть, не сильнейшей магической академией в мире, но третьей или даже второй по потенциалу обученных специалистов, собранных знаний, изученных тайн… Кадик боялся совершить ошибку.
И знал, что другого способа утолить мучающую его жажду он уже не найдет. Семьсот два года — это возраст. Даже для магов.
Готов ли он? Кадик ибн-Самум тяжело задышал, привычно войдя в медитативный транс и накачивая резерв маны. Сознание сконцентрировалось, ушло в астральные Сферы. Теперь Кадик видел себя — сухого, упрямого старика, гордо распрямившего плечи и задумчиво уронившего голову на грудь; видел Пустыню, видел россыпь энергетических вспышек, подобных ночному небу… Ага, мэтр эльф все-таки пожаловал… а с ним кто? Силён, что тут скажешь… Кадик видел, как полыхающие радугой точки, обозначающие выживших после атаки Духов Пустыни людей и не-людей, собираются в реки. Блеклые, уставшие и истощенные — повернули на юг, возвращаясь к Ильсияру, а самые яркие…
Ну что ж, ему всегда нравилось сражаться с сильным противником.
Кадик поднял над головой кинжал и постоял, по укрепившийся со времен обучения привычке повторяя слова заклинания, которое собрался произносить. Понимает ли он, что шансы победить смертельно невелики?
Да, понимает.
Понимает ли, что, призвав этого союзника, не сможет общаться с ним на равных? Что он будет не сильным среди слабых, как привык в Хетмироше, и даже не одним из многих, а слабым среди сильных?
Что ж, он понимает и это.
Но есть ли другой способ удовлетворить мучительное чувство жажды, оскорбленной гордыни, смертельную обиду гения, которому пришлось воевать на стороне проигравших?
Кадик ибн-Самум, Ветер Пустыни, наследник магов, когда-то перевернувших горы, не собирался сдаваться.
Он резко выдохнул, опуская кинжал в сердце первой жертвы, и произнес слова призыва…
Если смотреть на Пустыню из высот Астрала, она кажется ярко-красной, будто едва схватившаяся, еще не впитавшаяся в землю или песок кровь. Горы выглядят комьями глины — игрушками великанов, хаотично сброшенными с высоты и застывшими в ожидании следующей игры… Алый песок — и ветер. Бесконечный, неутомимый ветер. То ласковый, прохладный, освежающий, то злой и рвущий на части. Ветер.
Воздух.
Четвертая Стихия.
Последняя.
Та, после которой нескончаемый Цикл Превращений начинается заново.
Кадик парил над Пустыней и видел, как стремительно передвигаются в направлении Абу-Кват радужные звезды бросившихся в битву магов. И видел себя — как черную стеклянную бусину, капельку расплавленного нюра, впитавшего в себя все краски мира.
Капелька росла, поглощая жизнь и энергию жертв, увеличивалась в размерах — и, когда Кадик ибн-Самум произнес последнее слово, истончившаяся грань между мирами лопнула.
Огромный столб огня вырвался из каменистой почвы и ударил в поднебесье.
Ветер, снова поднявшийся над ущельем, на короткое время разогнал тучи, и обломки древних пирамид озарили испуганные, неуверенные в уместности своего появления редкие солнечные лучи.
Голодный, злой и явно недружелюбно настроенный джорт, как обнаружил Далхаддин спустя несколько минут их близкого знакомства, на открытой местности мог развивать скорость призового скакуна. Среди скал и каменных обломков ллойярдское чудовище передвигалось неравномерно — то замирало, оценивая расстояние до ближайшего валуна, то бросалось вперед со скоростью снаряда, выпущенного из баллисты.
Как Далхаддину удалось не попасть джорту на зубок — он и сам плохо понимал.
Если бы ученику мага удалось продержать набранную скорость еще пару-тройку дней, да еще правильно угадать с направлением, он вполне мог выиграть забытые из-за суеты внезапно обнаружившихся военно-магических действий Гонки и стать Покровителем следующего Года.
Если, конечно, джорт не сумеет его догнать.
Они представляли собой смешное и одновременно притягательное зрелище — бурый уродливый полуящер, прыжками пересекающей каменистое дно ущелья, и маленький, верткий ученик в поношенном звездчатом халате.
Жаль, что смотреть на лидеров магических состязаний мог лишь один человек.
Он стоял над Обрывом — задыхающийся от гнева, ярости и жажды, яростно шепчущий одно проклятие за другим. Превратившаяся в лохмотья черная мантия бултыхалась вокруг костистой фигуры, правая рука, сломанная ударом бронзового меча, висела безжизненной плетью, левая с такой силой сжалась в кулак, что из-под вдавленных в кожу ногтей выступили капельки крови. Лицо человека было страшно, как маска демона — коварное лезвие скользнуло по щеке, на осьмушку дюйма разминувшись с левым глазом; правый угол рта скрылся в темном кровоподтеке; судя по розовому цвету слюны, атакующие големы лишили мэтра Мориарти хотя бы одного зуба.
— Клянусь, вы познаете мой гнев! Вам не уйти от расплаты за свое коварство! — закричал ллойярдец вдогонку удаляющемуся Далхаддину. — Ну, чего же ты ждешь!!! — завопил Мориарти снова. Возможно, это высказывание адресовалось кому-то другому, тому, кто располагался на Обрыве, шагах в ста или чуть дальше от того места, где сейчас находился некромант.
Или чуть в стороне. Или за следующим барханом. Или вон за тем частоколом острых камней.
— Да что б ты сдох, никчемный человечишко! Чтоб черви выели твои глаза и чтоб на костях твоих до скончания веков пировали вороны! — проорал Мориарти в пустоту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
