– Что-то не так? – Спросил судья, заметив перемену в лице Элен.
Она неприязненно посмотрела на него и резко сказала:
– Я не хочу никаких булочек. Я хочу чтобы вы как можно скорее устроили все эти глупые допросы и мы могли бы наконец уехать отсюда.
– Конечно, – миролюбиво ответил судья, посетовав про себя на то, что девочки, пусть даже совсем юные, это всё равно маленькие женщины, с обязательным набором всех женских нюансов поведения: взбалмошность, вздорность, нелогичность, непостоянство настроения, импульсивность, эмоциональность. Судья улыбнулся про себя: ну и т.д. и т.п.
92.
Мастон Лург, воодушевленный поддержкой Элен, желающей поскорее оказаться в Акануране, энергично взялся за дело, решив сделать всё возможное дабы покинуть этот докучливый караван непременно сегодня. Он, конечно, понимал что даже если всё получится и Элен определит кто убийца, это еще не решит всех проблем. Нужно будет еще каким-то правдоподобным образом объяснить караванщикам откуда он это узнал. С некоторой долей самонадеянности он полагал что скорей всего сможет убедить настоящего убийцу признаться в содеянном и тогда проблема отпадет сама собой. Но если это и не удастся, то всегда можно прибегнуть к тому самому "произволу всевластия", мол, убийца вот этот человек и всё тут. Везите его в ближайшее представительство Палаты и там все необходимые признания будут обязательно добыты. И хотя Мастон Лург крайне не любил повсеместно циркулирующих слухов о том что Судебная Палата в своей деятельности вовсю использует самые что ни на есть чудовищные пытки, он признавал что подобный мрачный ореол порой может сослужить хорошую службу. Иногда хватало одного намека на некие старомодные незамысловатые способы работы с заключенными, чтобы дело тут же сдвинулось с мертвой точки.
Эркхарт выделил судье четырех своих людей, которые теперь постоянно обретались вокруг шатра в ожидании распоряжений Лурга. Выглядели они как самые настоящие головорезы, рослые, угрюмые, небритые, вооруженные до зубов, но при этом к удивлению Мастона, все четверо оказались вполне понятливыми, покладистыми, сообразительными субъектами, обладающие к тому же достаточно правильной и вежливой речью. И снова судья восхитился начальником каравана, на этот раз его умением находить столь ценных работников. Двоих Лург отправил за Корией и Радвигом, оставшимся велел устроить в шатре некое подобие комнаты для допросов. Убрали лишнее, принесли и расставили столы. Один по центру для судьи, второй слева для Зузона, снова назначенного вести протокол, и третий, маленький, для Элен. На стол ей поставили вазу с печеньем, положили листы бумаги и два толстых карандаша, черный и светло-серый. Ребенок якобы должен был развлекаться рисованием под присмотром заботливого дядюшки. При этом они условились, что рисовать и писать Элен будет правой рукой, а когда услышит лживое утверждение, возьмет карандаш в левую руку. "Ты можешь писать любой рукой?", удивился судья. "Конечно", бесхитростно ответила девочка. После недолгого совещания они также решили, что нет сомнений в том, что убийца либо Кория, либо Радвиг, а потому тратить время на других смысла нет. В общем всё складывалось хорошо и они оба даже испытывали некоторый азарт в предчувствии грядущего разбирательства. Судье правда пришлось преодолеть неожиданное недовольство со стороны Зузона. Пожилой грузный помощник начальника каравана по хозяйственной части, временно исполняющий обязанности судебного секретаря, уразумев что девочка будет присутствовать на допросе, принялся неодобрительно ворчать: "Куда же это годится! Речь о душегубстве, о паскудстве людском, и всё ребятёнку в уши. Она же у вас, господин инрэ, ангелочек лупоглазенький, а вы её помоями окатывать. Душа ведь светлая, а вы её в компанию лиходеев, сластолюбцев и убивцев. Да где же это видано чтобы чадо невинное заставляли про такие кровавости и гнусности слушать!" "Лупоглазенький ангелочек" и "невинное чадо", сдерживая смех, упрямо глядело в стол, а судья, пряча улыбку, попытался успокоить ревнивого радетеля чистоты детской души: "Да что ты, Зузон, разбухтелся так. Видишь же как разукрасили ребенка в вашем караване. Уж лучше пусть тут, рядышком со мной, сидит. А разговоры наши ей не интересны, дитя ведь еще совсем неразумное, не понимает ничего". Зузон с сомнением поглядел на девочку, не слишком доверяя тому, что этот бойкий ребенок с яркими синими глазами настолько уж неразумен. Но наслышанный уже о столкновении с Дюронами и уловив в голосе судьи нотку обвинения за это всего каравана в целом, он умолк и принялся раскладывать перед собой бумаги, перья и чернильницу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Неожиданно в шатер вошел лейтенант Шайто. Каким-то образом пронырливый офицер "Бонры" узнал о происходящем, видимо кто-то из четырех головорезов, обладающих правильной и вежливой речью, не умел держать эту самую речь в узде. Он быстро оглядел присутствующих, сухо поздоровался с Лургом и пожелал знать что происходит. Судья нахмурился. Он, конечно, понимал обеспокоенность лейтенанта, который возможно подозревал, что внутри шатра готовится сговор, дабы избавить убийцу охранника "Бонры" от справедливого возмездия. Ведь офицер, как и многие в караване, практически не сомневался, что убийца Радвиг, а значит, как наследник крупного капитала, молодой человек имеет вполне реальную возможность заключить сделку с правосудием. Естественно такие подозрения должны были быть глубоко оскорбительными для любого чиновника Судебной Палаты, но Мастона Лурга главным образом возмутило неподобающее поведение лейтенанта, то как он ворвался в шатер и потребовал объяснений.
– Здесь происходит то что я нахожу нужным! – Резко ответил судья. – Вас что-то не устраивает?
Шайто, осознав, что начал разговор в неверном тоне и легко может за это поплатиться, поспешил сбавить накал страстей и попытался сгладить своё бесцеремонное появление.
– Прошу прощения, господин инрэ, что я позволил себе потревожить вас. Просто до меня дошли слухи что вы намереваетесь провести некие переговоры с главными подозреваемыми в убийстве моего человека и я естественно поспешил к вам чтобы узнать всё из первых рук.
– Переговоры?! – Голос Лурга стал ледяным. – То есть вы хотите сказать, что я, королевский судья, веду переговоры с подозреваемыми?! Говоря другими словами вступаю с ними в сговор. Вы это пытаетесь сказать?
Несмотря на то что Шайто был достаточно загорелым, на его лице явно проступила бледность. Лейтенант прекрасно понимал, что прямое обвинение или оскорбление судебного чиновника, вполне может быть расценено как обвинение или оскорбление всей Палаты, всей королевской власти и самого монарха. И если судья объявит его человеком совершившим преступление против короны, то он обречен. Судья потребует от Эркхарта немедленного ареста и наказания преступника и Эркхарт ни за что не посмеет отказаться. Мало того, все люди "Бонры" тоже от него отрекутся, открестятся, отвернутся, шарахнутся прочь, словно он чумной, только бы не запятнать себя ни малейшей связью с тем кто пошел против короны. И всем будет наплевать что всё преступление заключается в паре неосторожных слов.
– Ради бога, господин инрэ, конечно же нет, – воскликнул лейтенант. – У меня и в мыслях не было. Я просто неправильно выразился. Я лишь хотел сказать что вы намереваетесь провести с подозреваемыми… э-э… беседы и мне хотелось бы знать…
– Лейтенант, вы напрасно тратите моё время, – бесцеремонно перебил его Лург. – За ночь у меня возникли некоторые мысли по этому делу и я хотел бы уточнить кое какие детали. Поэтому я собираюсь провести дополнительные допросы главных подозреваемых. Именно для этого здесь присутствует господин Зузон. Он как и ранее будет вести протокол всего что здесь услышит.
Офицер "Бонры" со странным выражением поглядел в сторону Элен.
– Вести допрос в присутствии ребенка? – Удивленно спросил он.
– Лейтенант, вы испытываете мое терпение. Да, я предпочитаю чтобы моя племянница находилась здесь со мной, вместо того чтобы гуляла по каравану, подвергая себя смертельной опасности. Или по-вашему недостаточно того что ваши люди уже едва не убили её вчера?!
