прошел еще час. Потеряли два часа. И какие часы! Самый конец первой смены, когда закладывается фундамент суточного графика. Понятно, что формовщики сегодня застряли и застряли по вине плавильщиков. Самому Фомичеву досадно, а каково Николаю? В чужом пиру похмелье… Такое оно уж есть, конвейерное производство: одни остановились, а за ними и все встали…
Фомичев замедлил шаг перед дверью комнаты партийного бюро и покосился на пробившийся из щели свет. Зайти, что ли? И он решительно рванул дверь на себя…
Соломин, навалившись грудью на стол, что-то писал. Лицо его было сосредоточено, брови нахмурены. «Ходил ли хоть обедать-то? — подумал Семен Кузьмич. — Так с утра и до вечера не выходит из цеха». Тут же возникла другая мысль: «Он-то работает с толком — вон куда вышагнуло формовочное отделение! Я тоже днюю и ночую в цехе, а толк какой?»
Они, два демобилизованных из армии офицера, пришли в цех почти одновременно и на первых порах даже сдружились. Формовочный пролет, во главе которого встал Николай Матвеевич, быстро улучшал свою работу, и не было такого случая чтобы заливщики чугуна простояли из-за формовщиков. А вот формовщики из-за плавильщиков простаивали частенько. Это несколько испортило так хорошо сложившиеся вначале отношения: Фомичев испытывал перед Соломиным угрызения совести.
Соломин поднял голову от бумаг и пристально посмотрел на Фомичева. Он заметил смятение Семена Кузьмича и подумал: «Аварию с электродом переживает! Эк, его растревожило!» Он улыбнулся Фомичеву:
— Садись, Семен, садись! — сказал он, встал и прошелся по комнате, разминая ноги.
— Поговорить вот зашел… Как говорится, на огонек! — невесело усмехнувшись, Семен Кузьмич грузно опустился на диван.
— Что же, поговорить не вредно. А до разговора, надо полагать, не плохо и закурить. Закуривай, Семен! — Соломин пододвинул пачку папирос. — Я сам хотел встретиться с тобой вот эдак, с глазу на глаз, да все как-то не приходилось. А потолковать нам с тобой надо непременно.
Фомичеву стало не по себе от этих слое. «Знаем, знаем, о чем тебе хочется потолковать… — тоскливо размышлял он, разминая в пальцах папиросу. — А ну, скажи, сменный мастер, Фомичев, почему получилась авария? Когда это прекратится? Долго ли плавильщики будут тащить весь цех назад?» Он уже начинал жалеть, что зашел сюда. Ничего хорошего не будет, поругаются лишний раз и только…
— Зашел я сейчас в красный уголок, а там один мечтатель сидит, — помолчав, заговорил Николай Матвеевич. — Паренек мой, с формовки. Незаметный такой, смирный, недавно появился в цехе, приехал из ремесленного, из Сибири. Сидит себе один-одинешенек и думушку какую-то думает…
Фомичев поднял голову и заинтересованно посмотрел на Николая Матвеевича. Разговор начинался совсем не с того, с чего ожидал. Паренек? Уж не тот ли это сибирячок, который заходил к нему в комнату?
— Начал я с ним разговаривать, — продолжал Соломин. — Интересно же: паренек работает в третьей смене и вдруг прибежал на завод и отсиживается в красном уголке. Почему, спрашиваю, дома не отдыхаешь? «Извиняюсь, говорит, товарищ начальник, мне здесь лучше отдыхается…» Тянет на завод, что ли?» «Да еще как! Хоть бы смена скорей началась!» Рассказывает, что живут они в комнате втроем — один ушел в кино, другой — на смене, а ему скучно вдруг одному стало. Вот и побежал парень на завод, в коллектив…
Фомичев убедился, что Соломин говорит о том самом пареньке, который вечером заходил к нему в комнату. Но к чему он это рассказывает? Будто такая уж редкость, что юноша прибежал на завод в неурочное время?
— И взяла меня, понимаешь, досада на себя! Сколько их у нас! Таких юношей и девчат! Их тянет к заводскому коллективу, а мы пока плохо помогаем им прирасти к заводу… Ведь они — наши будущие кадровики! Мало, мало мы работаем с молодежью!
Работа с молодежью! И тотчас же в уме Семена Кузьмича мелькнула долговязая, нескладная фигура подручного Феди. Парень еще утром обжег себе руки и ушел из цеха. Где он сейчас? В больнице? В общежитии? О чем думает? Вот как плохо получилось! Даже не сходил, не проведал, не узнал, что с парнем… Как он этого раньше не сообразил!
Фомичев встал с дивана и направился к выходу.
— Семен, да куда же ты? — с недоумением сказал ему вслед Соломин.
— К Федьке надо сходить. Сам не понимаю, как это я позабыл его проведать…
— Это ты про плавильщика, который руки себе обжег? Я уже послал к нему ребят… Завтра ты к нему сходишь, вот и будет порядок… Садись, садись!
Семен Кузьмич сел. Он с уважением смотрел на Соломина. Вот человек! Парень даже не из его пролета, плавильщик, а он узнал о несчастье и сообразил послать к нему комсомольцев… «Эх! А моя голова где была? На баяне играл, песенками утешался и, думал — хорошо!»
Николай Матвеевич продолжал говорить медленно, часто задумываясь:
— Вспоминается мне один старичок, с которым столкнулся я в дни молодости, когда еще фабзавучником был. Звали мы его Демьянычем. Тоже мастер был, формовщик… Как он умел с нами разговаривать! В дела наши особенно не путался, но как услышит, что кому-нибудь из нас туго пришлось или перемена в жизни намечается, Демьяныч уж тут как тут… Осторожно, будто нечаянно, а такое направление в жизни даст, так посоветует, что у тебя как пелена с глаз спадет, на душе ясно и весело станет… Целой ватагой мы за ним ходили — с внучатами возились, на рыбалку ездили… А какие он нам вечера помогал в цехе устраивать! Почему у нас нет такого контакта с молодыми рабочими? Что случилось?
Никого не назвал по имени Николай Матвеевич, но слова его тяжелым укором падали на Фомичева. Это он, Семен Фомичев, не умеет работать с молодежью, собрать ее вокруг себя, вникать в ее дела… Он поежился, вздохнул и откинулся к спинке дивана:
— Чего случилось? А очень просто: с утра до вечера суетишься, то одно, то другое, а в душу людям некогда заглянуть…
— Во-от! — удовлетворенно подтвердил Николай Матвеевич. — Вот в этом и вся загвоздка…
Фомичев сцепил руки на коленях и стиснул их так, что хрустнули пальцы.
— А выход где? Выход где, спрашиваю?
Соломин посмотрел ему на пальцы и спокойно сказал:
— Знаешь, Семен, мне кажется, что мы сами виноваты — крохоборничаем… Не поставили перед коллективом большой настоящей цели. Великая сила — воодушевить людей большим настоящим делом… Да мне ли тебе говорить! Ты был на фронте, видел, как действует на бойцов, когда перед ними ставят большую и сложную задачу. Сил вдесятеро прибывает…
Зазвонил телефон, и Николай Матвеевич занялся им.
Фомичев смотрел на секретаря и
