— Гномик, он по тебе с ума сходит. Честно. Я никогда не видела его настолько измученным, как вчера.
— Конечно, — заржала Ленка. — Представь, как он устал, пока пытался выпутаться из ремня.
Я промолчала. В памяти как назло всплыла картинка его обнаженного тела, вьющихся по рукам татуировок. То, каким безумным был взгляд Ильи, когда я призналась, что соскучилась. Секунду назад он хотел порвать меня на лоскуты, но стоило произнести эти слова, как переменился. Почему?..
— Хватит издеваться. — Вика покачала головой. — Он себе все запястья в кровь стер. Мне его искренне жалко. Не знаю, чем он тебе насолил, но ты очень обидела парня.
Обидела…
Почему отношения с ним оказались такими тяжелыми? Неподъемная ноша, из-за которой мы оба несчастливы. Я никогда не смогу изменить свой характер — дурной, как назвал его Илья, — а он не поверит, что мне перехотелось с кем-либо играть.
Я была готова остепениться, попытаться всё наладить. Была готова поломать себя ради этого человека.
Нужно прекращать о нем думать.
— Лаптева, сделай для меня доброе дело. — Я устало прикрыла веки. — Объясни Ляле, что я все-таки решила вернуться к Филиппу. Сама я не смогу позвонить ему. Все-таки нас многое связывало.
— А ты решила? — спросили обе подруги в один голос.
— Да, — солгала, не колеблясь и секунды. — Мне нужен настоящий мужчина, а не вспыльчивый мальчишка. Даром, что ему скоро тридцать стукнет, по мозгам он не дотягивает даже до восемнадцати лет.
На самом деле, я боялась, что Ларионов учует обман в моем голосе и засмеет меня, а после приедет, чтобы вновь выяснять отношения. Тогда я не смогу удержаться и расплачусь ему в плечо. Буду цепляться за него, умолять остаться, просить прощения.
Нельзя.
Всё, хватит. Никаких отныне слез и страданий. У меня есть человечек, ради которого я должна быть уравновешенной и адекватной. В самом деле, кого я потеряла? Любовника? Да таких ещё сотня найдется, а то и лучше!
…Смс от Ларионова пришло ближе к полуночи, когда я почти убедила себя, что наши отношения были ошибкой.
А кто остался с тобой — он совсем никакой, и зануда[1]…
[1] Сегодня Ночью — «Сигареты и кофе»
Часть 5. Второй триместр
— Как там говорилось? «В горе и в радости»? В радости мы попробовали — не получилось. Приступаем к горю.
Ляля
Глава 1
На четвертом месяце я впервые ощутила себя жалкой, одутловатой кочергой. Все без исключения бесили меня, стоило им приблизиться ближе, чем на метр. Я мечтала огреть каждого встречного чем-нибудь тяжелым. Я устала от женских консультаций и готова была воевать за место в очереди вместе с другими беременными женщинами. Периодически мне хотелось рыдать навзрыд, но чаще — безостановочно поглощать пищу.
Булочка с маслом? Прекрасно! Булочка без масла? Дайте две.
Скрывать беременность было просто глупо, потому что, несмотря на небольшой живот, на меня перестали налезать любимые платья в обтяжку. Точнее — я в них казалась пузатым бегемотом.
— Илона, ты — чудовище, — с оптимизмом приветствовала я себя по утрам.
Жизнь стала невыносимой. Светочка ворковала со мной как с полоумной пациенткой дурдома и запрещала пить кофе или есть бутерброды. Она привозила какие-то невозможные овощные котлеты собственного производства, от которых меня тянуло на общение с унитазом. Я ежедневно грозилась уволить Светочку, но та не воспринимала буйную начальницу всерьез и добавляла к котлеткам наваристый куриный бульон.
Какая гадость. Лучше бы принесла пирожок.
Подруги долго костерили меня за то, что я скрывала от них беременность. Всю плешь проели своими претензиями. Ну а потом они начали представлять, как мы будем гулять втроем с колясками в парке. Я кисло качала головой и мечтала удавиться.
Филипп отступил, и я не слышала о нем со дня нашего расставания. Что до Ильи?.. Вика рассказала, что тот свалил к матери в Прагу, откуда не собирается возвращаться.
«Тратит честно заработанные деньги», — решила я и вздохнула с облегчением.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Всё переменилось ночью, когда я преспокойно пускала слюну на подушку. Один звонок перевернул размеренную жизнь с ног на голову. Телефон только-только завибрировал, а во мне что-то перекрутилось. Спазмом сдавило грудь. К легким подкрался страх. Я вскочила с кровати, во тьме нащупала на тумбочке мобильный.
— Да? — спросила, внутренне холодея.
Чутье подсказывало: жди неминуемой беды. И она случилась.
— Выкидыш, — безжизненно произнесла Вика.
— Твою мать. Где ты?..
— В больнице. Тебя всё равно не пустят сюда, — всхлипнула подруга. — Просто надо с кем-то поделиться. Решила тебе позвонить. Ничего не понимаю. Почему так произошло?.. Днем ещё всё хорошо было, а вечером живот скрутило… и всё…
Мы общались до рассвета. Вика тихонечко подвывала, а я подбадривала её, уверяла, что всё будет замечательно, просила не опускать руки. Мне легко давались успокаивающие речи, в которые я не верила сама. Потому что выкидыш — это всегда страшно и невероятно больно. Это постоянные вопросы — что я сделала не так? — и бесконечные страхи — вдруг такое повторится вновь. Бессонные ночи, горькие слезы.
Выкидыш — это никогда не «успокойся, всё наладится».
И эти секунды отчаяния я переживала наравне с подругой, потому что иначе не умела. Счастье может быть порознь, но боль — одна на двоих.
Спустя два дня я забрала её из гинекологического отделения. Бледная как холст, подруга едва держалась на ногах и молчала так безысходно, что моё сердце замедляло бег.
— Ты обязательно станешь матерью. — Я погладила Вику по спине. — Сейчас пролечишься и родишь.
— Тебе не понять. У тебя, вон, всё в порядке, — выпалила она раздраженно и тут же добавила: — Извини. Честно, я не желаю твоему малышу… такого. Но не нужно сравнивать. Ты захотела ребенка и сразу же его сделала. А я…
Я безрадостно ухмыльнулась. Подруга не знала, что послужило причиной развода с Филиппом. Я никому не рассказывала о бесконечных попытках, наших скандалах и его осуждающем взгляде. Для всех мы развелись исключительно из-за измен.
Так было проще перенести разрыв. Ненавижу, когда меня жалеют.
Смешно, если вдуматься. У Филиппа оказалось девяносто процентов неактивных сперматозоидов, а у меня вырваны из жизни несколько драгоценных лет. Мой «порядок» выстрадан долгими ночами без сна. Именно потому теперь я беспокоюсь за каждый чих и посещаю врачей так часто, как могу себе позволить.
— Что тебе сказал доктор?
— Генетическое нарушение, — отчеканила подруга и всхлипнула, упала мне на плечо, где разразилась горькими рыданиями. — Он, знаешь, как заявил?.. «Считайте это своего рода естественным отбором. Вы избавились от слабого, нежизнеспособного плода и выносите новый». Представляешь?.. Нежизнеспособного…
Если б мы могли надраться, то уже бы помчались в ближайший бар, где глушили бы алкоголь до беспамятства. Вместо этого я довезла Вику до дома и уложила спать, накачав успокоительными каплями, а сама сидела на кухне её скромной хрущевки и содрогалась, представляя, что какой-то бесчувственный гинеколог удумает назвать моего ребенка «слабым».
Женщины обязаны быть сильными. Не только ради себя, но и ради своих детей. Пусть даже ещё не рожденных.
* * *
В кабинете УЗИ всё было таким белоснежным, словно я очутилась на белом холсте бумаги. Мебель, стены, кафель, халат — ни единого темного тона. Сплошная белизна. Портил общую картинку только черный экран монитора, на котором улыбчивая женщина-врач выискивала нужный ракурс для обзора.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Смотрите, ваша доченька приветствует мамочку. Помашите ей ручкой.
— Девочка? — глупо переспросила я, млея от счастья.
Изображение через проектор отразилось на гигантском полотне во всю стену. Я лежала и тупо смотрела вперед, не зная, что ещё сказать. На прошлом исследовании малышка повернулась не тем боком, и врач никак не могла определить её пол. Но вот, наконец, она показалась нам во всей красоте.
