— Я тебя хочу, малыш, — бормотал Филипп на ухо.
Когда-то эти четыре слова вызывали во мне дьявольское пламя. Но сейчас они казались несуразными, отдающими дешевыми порнофильмами.
Я вспомнила другие руки, что оглаживали мои бедра. Другие пальцы, что касались моей кожи, вызывая мурашки. Другие губы, что оставляли жгучие следы по телу. Другие глаза, чья тьма засасывала без возможности освободиться.
— Потерпи немного, — ответила Филиппу и вновь уставилась в окно.
Такси высадило нас у подъезда. Мы поднимались на лифте как семейная пара с многолетним стажем. Не осыпая друг друга поцелуями, не шепча на ухо слова любви. В зеркале я изучала свое отражение. Какая-то помятая, с кругами под глазами и такой бледной кожей, будто годами не видела солнца.
Где то сияние, о котором твердила Светочка?..
Я поправила выбившуюся прядь волос и закусила губу, чтобы не разреветься от жалости к себе и чего-то ещё, что скручивалось клубком змей внизу живота.
— Малыш, будь как дома. Впрочем, ты и так у себя дома, — проворковал Фил, позволив мне выйти первой.
Он впустил меня в квартиру, которая когда-то принадлежала нам обоим. Здесь всё осталось по-старому. Обои в золотом узоре, мебель из темного дерева, серый кафель на полу и лампочки, вмонтированные в потолок. Видимо, новым пассиям Филипп не позволял управлять своим жилищем так, как когда-то — мне.
Он стянул пиджак, аккуратно повесил его на плечики — чтобы ни единой помятости. Поставил ботинки по-армейски четко, носок к носку. Когда-то его педантичность, граничащая с фанатизмом, вызывала у меня раздражение. Сейчас — ни единой эмоции. Бывший супруг помог мне снять куртку, словно ненароком задев мою шею кончиками пальцев. Носом втянул аромат моих волос, но даже это получилось как-то тошнотворно.
Мы прошли в спальню.
И тут меня охватил испуг невероятной силы.
Я не смогу. Просто не способна расстегнуть пуговицы на его дорогущей рубашке. Не сумею опуститься перед ним на колени, как опускалась перед другим мужчиной. Не смогу позволить ему коснуться меня своими жадными руками и навалиться сверху.
Мне противна одна мысль о нашей близости.
По позвоночнику прокатилась судорога, и живот свело от тошноты.
— Фил, — пробормотала онемевшими губами. — Мне надо… освежиться.
— Конечно, солнце. — Он улыбнулся и повалился на кровать, которую когда-то выбирала я самолично. — Разогрей себя водичкой, если хочешь. Надеюсь, ты не заставишь меня ждать слишком долго.
Я заперлась на замок в гигантской ванной комнате и долго обмывала горящее лицо. Бесполезно. Дрожь не унималась, напротив, она растекалась во мне ядовитыми струями.
Я могла ненавидеть мужчин, презирать их, противиться близости и брать её как само собой разумеющееся, но мне никогда не было страшно.
Да что со мной происходит?!
Врубив воду на полную мощь, так, что она хлестала по раковине и переливалась на пол, я ввела в мобильном телефоне заветные одиннадцать цифр. Бесполезно было стирать нашу переписку или историю звонков — я помнила номер наизусть.
— Слушаю… Арефьева, чего молчишь? — удивился Ларионов после долгой паузы. — У тебя всё нормально?
— Ляля, — взмолилась в трубку, — пожалуйста, приезжай. Забери меня отсюда.
— Где ты? — тон его стал настороженным.
Я понизила голос до полушепота.
— У своего бывшего мужа.
— Он удерживает тебя силой? — сквозь зубы прорычал Илья.
— Нет. Он ждет меня в спальне, чтобы заняться сексом. А я понимаю, что не смогу выйти из ванной. Меня ноги не держат. Это что-то невыносимое. Я не знала, кому позвонить. Девочки бы начали осуждать. А ты…
Окончание фразы потонуло во всхлипе.
— Ни слова больше. Называй адрес, я скоро буду.
Глава 4
Сколько прошло? Десять минут, двадцать или полчаса? Филиппа не напрягало мое долгое отсутствие, а я сидела на полу, прижав затылок к холодному кафелю, и отсчитывала секунды. Но всякий раз сбивалась. Время текло медленно, словно окончательно остановилось.
Наконец, в дверь позвонили. Я рванула в коридор так быстро, что Филипп даже не успел очухаться. Щелкнула замками и впустила наружу Илью, по выражению лица которого было непонятно: он рассержен или огорчен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это кто?.. — В дверном проеме спальни появился Филипп, изучая то меня, натягивающую туфли, то застывшего соляной статуей Илью.
— Мой хороший друг. Мы уходим. Фил, прости, но я не смогу быть с тобой.
— Ты это поняла во время того, как ублажала себя в душе перед сексом?
Я дернулась словно от пощечины, но на плечо легла тяжелая рука, и Ларионов пророкотал:
— Илона, ты не обязана отвечать. Это явная провокация.
— Что, смазливый мальчик повелся на богатенькую тетеньку? — переключился на него мой бывший муженек. — Небось бизнес-леди, владелица брачного агентства, умеет ублажать глупых студентов своим ротиком?
— Заткнись! — рявкнула я, но Филипп не отреагировал на мой крик.
Он рассмеялся в полную силу и указал на дверь.
— Проваливайте, не смею задерживать. Малыш, клянусь, я переломаю твоему телохранителю ноги, если узнаю, что он поимел тебя.
— Можешь ломать прямо сейчас, потому что мы занимались сексом в таких позах, какие тебе даже не снились. — Илья заслонил меня своей широкой спиной.
Его мускулы бугрились под натянутой футболкой горчичного цвета. Кадык подрагивал, и скулы были сведены. Он весь источал ярость. Почти животную, ненормальную злость. Филипп же, напротив, излучал буддистское спокойствие. Взрослый самец против юнца. Я испугалась за Илью и потащила его к выходу.
— Пожалуйста, пойдем. Ради меня.
Он, не сразу опомнившись, медленно кивнул. Ларионова отпустило только в машине, когда мы ехали, наплевав на светофоры и правила дорожного движения. Клянусь, он собирался меня угробить.
— Ты в порядке? — спросил отрешенно.
— Вполне. Спасибо тебе.
Я накрыла его ладонь, что судорожно стискивала руль, своей ладошкой. Илья на секунду прикрыл веки. Ресницы его вздрогнули.
— Признаться, неординарный повод для встречи. Могла бы позвонить просто так. Как твоя идея фикс?
Он бросил быстрый взгляд на мой абсолютно плоский живот.
— Девятая неделя, сейчас эмбрион скорее напоминает виноградину с конечностями, чем человека, — отрапортовала я. — Пью витамины и стараюсь не нервничать. Как видишь, безуспешно.
— Девятая неделя, — повторил он медленно, будто осознавая. — Ничего себе. В тебе уже восемь с лишним недель кто-то живет, а ты не выглядишь напуганной или удивленной.
Я рассмеялась. Знал бы он, насколько мне страшно от неизвестности. Что делать дальше, как жить, как воспитывать ребенка, чему его учить? Ночами бесконечные вопросы мешали мне спать, и по утрам я еле поднимала себя на работу.
Вдруг мне не суждено стать хорошей матерью? Вдруг я оплошаю по всем пунктам, и мой ребенок возненавидит меня раньше, чем научится ходить?
— Зайдешь ко мне? — поинтересовалась с волнением в голосе. — Просто пообщаемся, расскажешь, как твои дела.
Илья, помедлив, кивнул. Кажется, его что-то напрягало. Это читалось в заостренных чертах лица, во взгляде, устремленном исключительно на дорогу. Мне хотелось спросить его — у тебя всё нормально? — но почему-то язык прилип к нёбу.
Уже открывая дверь в квартиру, я вспомнила о бардаке, который подстерегал внутри. Немытые полы, груда вещей на стуле, смятая кровать. В коридоре вопил дурниной Пашка, но, завидев Илью, тот заткнулся.
Ларионов осмотрелся — я всегда старалась прибраться к его приходу, а потому домашний хаос был для него в новинку — и плюхнулся на кровать. Я топталась на месте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сейчас бы сесть рядом, вплести пальцы в его жесткие волосы, вспомнить на вкус губы. Почувствовать тяжесть его тела, забыться в поцелуях…
— Так агентство принадлежит тебе? — выбил меня из мечтаний сухой вопрос.
— Извини, что не сказала.
Ларионов невесело ухмыльнулся.
— Не понимаю, что мешало признаться раньше. Или ты думала, что я попрошу ещё больше денег, чем запросил за твое оплодотворение?
