— Вот это да, — охает мама.
— Ого! — радуется будущий рогоносец Гавриил. — Ну вы даете.
— А я даже не подозревала, Герман, что ты такой затейник, — удивляется Сабина, покручивая ножку бокала.
Смотрю на него с неподдельной гордостью. Он стоит как изваяние, единственный, кто не улыбается. Подхожу ближе.
— Раскрыла я орешек, а внутри ядрышко — чистый изумруд! — Треплю ткань пиджака, хлопаю по груди.
Тритон пытается взглядом испепелить стену перед собой.
— Мне надо на воздух. Со мной пойдёшь, — объявляет босс и тянет меня за руку. — Вдруг я увижу какую-нибудь собачку с балкона, или цирк-шапито на горизонте объявится.
— Конечно, милый, наша любовь не знает границ и местоположения.
Глава 25
— Ты же обещала молчать, какая муха тебя укусила? — он снова дует ноздри, на широких скулах, укрытых щетиной, бугрятся тугие желваки.
— Экстренный переход на ты состоялся, — бубню себе под нос, скрестив руки на груди.
— Ты меня опозорила. Трижды, Аня! Несколько раз подряд за один вечер! Я же просил!
— Ты сам себя опозорил, когда не женился на любимой женщине. Но ты настолько эмоционально сух, что не смог признаться даже себе, что влюблён в неё. Говорить о своих чувствах — это нормально. Но теперь уже всё, время упущено.
Сейчас я не права. Это не моё дело. Он имеет право поступать, как пожелает. И то, что я по необъяснимой причине бешусь из-за этой расфуфыренной Сабины — это только мои проблемы.
Прохладный вечерний воздух треплет мои волосы, то и дело убираю их за уши.
— Давай, ты не будешь читать мне морали. — Оборачивается и, поставив руки на пояс, начинает расхаживать туда-сюда.
— Было видно, что ты расклеился из-за новостей о детях.
— Дети — это конец всему!
— И так конец, Герман, она валандается с твоим братом. Как можно любить женщину, которая предала тебя и спит с твоим ближайшим родственником?
— Я никого не люблю. Что за глупости? Мне просто нужно…
Ага, конечно, так я и поверила. Он сам не свой, когда дело касается этой Сабины. Наши глаза встречаются, но я не могу вынести его вопросительного взгляда и отвожу свои, уставившись в пол.
— Вообще, доля правды в этом есть. Кроме себя самого, вы никого не любите, Герман Игоревич. Иначе не отпустили бы свою Сабину. А я устала и хочу домой. Жаль, нельзя спрыгнуть с балкона.
Он подходит к ограждению и, взявшись за перила, трёт их. Переживает. Думает. Мне не нравится эта его Сабина и раздражает, что он испытывает к ней чувства, потому что по моему скромному мнению в ней совершенно ничего такого нет. Обычная кукла да ещё и хитрая. Вышла за одного, а смотрит с щенячьим восторгом на другого. Если так любила, могла бы и подождать. Всё равно тритон женился бы рано или поздно. Но, как это обычно бывает, она взбрыкнула, а он не стал умолять.
Повисает долгая, мучительная пауза. Становится слышно, как скрипит железная калитка при въезде на территорию. Кто бы мне сказал месяц назад, что я буду с тритоном о любви разговаривать, покрутила бы у виска, а потом описалась бы со смеху.
Тритон опускает голову, вздыхает.
— Герман, с тобой всё в порядке? Я тут понаговорила всякого. Извини.
— Это ты меня прости, что оскорбил тебя. Я просто представил среднестатистическую секретаршу и перегнул палку. — Все ещё опираясь на перила, он оборачивается ко мне.
Опережаю, продолжая за него:
— И решил выставить себя перед Сабиной настоящим мачо. Ну а я, понятное дело, ради сказочного принца вроде тебя не устояла и забралась на стол. Мне кажется, мы это уже обсуждали.
Смотрю ему в глаза. Он в мои. Не понимаю я его.
Никогда не была влюблена безответно. Ну как можно испытывать чувства к человеку, который к тебе совершенно безразличен? Хотя, возможно, я вообще никогда не была влюблена по-настоящему. Вот тот же тритон — ну это же просто ходячий комок недостатков. Очень симпатичный, но вредный — жуть.
— Никто не выходит замуж за другого, если уже любит, Герман. Запомни это. Женщина умеет терпеть и ждать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Речь не о любви. Какая любовь? Я в неё вообще не верю. Любые отношения — это прежде всего взаимовыгода.
Удивленно приподнимаю брови. Что я ждала от хладнокровного тритона?
— Просто она, — указывает на окно, где сквозь стекло и тонкий флёр тюля видно смеющуюся женщину, — она мне подходит. Она умеет вести себя в обществе, с ней спокойно, она всё делает правильно. Она предсказуемая и комфортная. Взять хотя бы тебя.
Слюна застревает в горле, от его пристального взгляда становится не по себе. Вот знаю же, что гад ползучий и всё равно волнуюсь.
— Я после тебя, Аня, таблетки от головы пью. Ты каждые пять минут преподносишь мне новые сюрпризы. Не спорю, ты интересная и впечатляешь тем, как всё схватываешь на лету, часто даёшь дельные советы по работе, у тебя ловкий ум и, как оказалось, красивая фигура. Ты вообще красивая, но…
Мои щёки вспыхивают пунцовым заревом.
— Но кто с тобой свяжется, Ань? Кто в здравом уме захочет жить на жерле вулкана? Разве что твой Федя.
Мне, конечно, не нравится про «кто свяжется», но про то, что «красивая», — очень даже.
— Федя хороший и никогда бы не выставил меня шмарой перед собственной матерью.
— Он ест свои сопли.
— Что?!
— Я попросил службу охраны найти на него компромат и собирался показать тебе. Меня раздражает то, что он преследует тебя и мешает нам двигаться к намеченной цели. И охранники обнаружили вот это.
Он лезет в карман за телефоном.
— Сидит и потихоньку катает, пока никто не видит.
— Фу, Герман. Фу, фу, фу! Не показывай мне это.
Скривившись, отворачиваюсь. Вжимаю голову в плечи и дёргаюсь, продолжая гримасничать. Какое-то время мы с боссом посмеиваемся, переглядываясь. Меняю тему:
— Твоя мама отлично выглядит. Троих мальчиков родила, все как на подбор. При этом стройная, в отличной форме. Красивая.
— Спасибо. Гавриил и Гордей от другой женщины. Отец ушёл от матери, женился снова.
— Она любит их как своих, никогда бы не сказала. — Оборачиваюсь, выискивая мать тритона.
— Мама вырастила всех нас, потому что вскоре погибла вторая жена отца. Когда это случилось, она взяла на себя опеку над моими братьями по отцу. Затем мы подросли, и отец снова женился. В третий раз. Бросив маму повторно, вот такая грустная история.
— И этот человек ратует за брак и оставит наследство только семейному сыну? Тоже мне поборник морали, — вскинув руками, закатываю глаза, фыркаю.
— Ну вот. Опять ты начинаешь.
— Я молчу, — провожу рукой по губам, закрывая рот на замок.
В этот момент на балкон выходит Гавриил. Мы затихаем. Он обнимает нас обоих одновременно, повисая на наших плечах.
— Ну не ругай её, братец. По выражению твоего лица я сразу понял, что вы ссоритесь. Посмотри, какая она классная.
В который раз смущаюсь, краснея под пристальным взглядом тритона. Чувствую, он на меня смотрит.
Глава 26
Покинув балкон, тритон усаживает меня в кресло, и дальше начинаются скучные разговоры о работе. Учитывая, что он передо мной извинился, я стараюсь особо не влезать в его беседы с родственниками. Веду себя как порядочная невеста. То есть сижу и улыбаюсь.
Благодарна Герману, что он хоть и разговаривает с братьями, но стоит рядом с моим креслом и особо не сюсюкается со своей Сабиной. Порой их взгляды встречаются, и меня это очень-очень раздражает, но, по крайней мере, он не ведет себя так, будто я пустое место и здесь только для мебели.
Это вызывает во мне уважение. Но то, что происходит дальше, невозможно представить даже в самом страшном сне.
Приступ начинается внезапно, поздно вечером, когда мы уже собираемся ехать домой. Боль сосредотачивается в области пупка, дальше над пупком и постепенно разливается по всему животу. Меня тянет в туалет, и, к своему стыду, я буквально бегу в уборную фиктивной свекрови, где у меня случается самое что ни на есть настоящее расстройство стула.
