Вопрос был далеко не праздным, ведь вчера вечером Мандарин переселился к следователю. Этому предшествовали драматические события, которые лишь подтверждали старую, как мир, истину: любовь с первого взгляда существует.
Через день после отъезда Вересня из Ольгино ему позвонил Додик и попросил о встрече.
– Давай в конце недели. У меня очень много дел.
– Ты мне друг? – Додик прибегнул к провокационному приему, чего раньше за ним никогда не наблюдалось.
– Хорошо. Сегодня вечером увидимся.
– Сейчас. Мы увидимся сейчас. Немедленно. Куда мне подъехать?
– А что случилось?
– Вопрос жизни и смерти. Я даже отгул взял.
Они встретились через полчаса, неподалеку от метро «Академическая». В этом районе Вересень бывал нечасто и вряд ли заглянул бы сюда в ближайшую пару лет, если бы не дело Крис. Кристины Бирман, уроженки города Апатиты Мурманской области, 1988 года рождения. Кристина снимала квартиру на улице Верности, что – в контексте ее ремесла – выглядело довольно забавно.
Следователь Речкалов, с которым Вересень увиделся накануне, оказался спокойным и обстоятельным мужиком предпенсионного возраста. И, кажется, хорошим профессионалом, чьему опыту и чутью не было никаких оснований не доверять.
– Несчастный случай, – заявил Речкалов, как только Вересень посвятил его в свои сомнения. – Однозначно. Несчастный случай, нелепая смерть. Дело уже закрыто. Да и в тот вертеп я сунулся для очистки совести.
Под «вертепом», конечно же, подразумевался отель «Викинг».
– Тело обнаружили случайные прохожие в семнадцать сорок пять. Сразу после того, как произошло несчастье. Девица им практически на голову свалилась с высоты двенадцатого этажа. В спортивных штанах, футболке и с тряпкой в руке.
– С тряпкой? – удивился Вересень.
– Ветошь для мытья окон. Если точнее – фибровая салфетка красного цвета, 50 на 50 сантиметров. Была зажата в пальцах.
– Семнадцать сорок пять, – Вересень покачал головой. – Поздновато для мытья окон.
– Мыть окна никогда не поздно, – парировал Речкалов. – Девица выпала из окна кухни. На подоконнике стояло ведро и кое-какие химикаты. Одно из стекол было уже вымыто.
– А что с телом?
– Травмы, характерные для падения с большой высоты. Расположение тела относительно стены дома указывает на то, что она именно выпала. Никто ее не выбрасывал. Да и входная дверь закрывается на ключ, захлопнуть ее, уходя, невозможно. И невозможно закрыть дверь снаружи, если внутри, в замок, вставлен ключ.
– Он был вставлен?
– Да. Балкона в квартире нет, так что и этим путем не уйдешь. Я-то вначале тоже подумал – дело тут нечисто. Учитывая личность девицы и характер ее работы, так сказать, – Речкалов выразительно посмотрел на Вересня. – Но версия насильственной смерти отпала сразу. В нее не стреляли и следов борьбы в квартире обнаружено не было.
– Что с отпечатками?
– Кроме отпечатков самой Бирман – еще несколько, принадлежащих разным людям. В наших базах их нет, – так что, скорее всего, друзья или знакомые, не связанные с криминалом. Соседи сталкивались с ней нечасто, никаких хлопот она не доставляла. Квартира была тихой.
– Ничего интересного в вещах не нашли?
– Абсолютно. В основном – тряпки и косметика, брошюры по йоге, проспекты туристических компаний. Был еще ноутбук, и нам удалось установить сайты, которые она посещала. Кулинария, мода, путешествия – стандартный набор.
– А личная переписка?
– Типичная для девиц ее возраста. Поскольку смерть была естественной, перепиской особенно не занимались. Просмотрели лишь последние по времени письма. Это в основном подтверждение оплаты мобильного телефона.
– Кстати, – оживился Вересень. – Телефонные контакты вы проверили?
Речкалов вынул из кармана платок, промакнул им лоб и пристально взглянул на Вересня:
– Почему вас так интересует эта девица, Борис Евгеньевич? Мне бы хотелось от вас большей откровенности. Все-таки, в одном ведомстве работаем. И цели у нас общие.
– Никакой особой тайны нет. Я расследую убийство Вернера Лоденбаха, гражданина Германии. Дело крайне запутанное, чтобы не сказать больше. Так вот, уже установлено, что Лоденбах и ваша подопечная Кристина Бирман встречались. Возможно даже – состояли в близких отношениях.
Вересень намеренно сделал ударение на слове «близких», и обстоятельный мужик Речкалов поморщился.
– Как вы понимаете, Владимир Афанасьевич, у меня были веские основания полагать, что эти смерти связаны между собой.
– Факты – упрямая вещь, – запыхтел Владимир Афанасьевич. – А они говорят, что в смерти девицы Бирман нет криминальной подоплеки. Но бог шельму метит. Вот он и пометил.
– За что? – изумился Вересень.
– За разнузданность и асоциальный образ жизни. А если вы считаете меня недостаточно компетентным…
– У меня нет никаких сомнений в уровне вашей компетентности. Но отработать все версии я просто обязан.
– Лоденбах… Где-то я уже встречал эту фамилию, – Речкалов постучал безымянным пальцем себе по лбу – звук получился такой, как будто бы невидимый кий разбил невидимую пирамиду. – Вот только где?
– Телефонный контакт? Ноутбук? Записная книжка?
– Не было у нее записной книжки… Вспомнил! Визитка! У этой шалав… у этой, с позволения сказать, девушки в сумочке нашлось с десяток визиток. И визитка Лоденбаха в том числе.
– У вас блестящая память, Владимир Афанасьевич, – мелко польстил Вересень. – Я могу взглянуть на визитку?
– Думаю, проблем не возникнет. А что касается телефона… Незадолго до смерти ей звонили. Примерно за полтора часа или около того. Некая Марина Данилова.
– Подруга?
– Вот и я так подумал. И встретился с этой Мариной. Оказалось, они даже незнакомы лично. Косвенно это подтверждает тот факт, что в журнале входящих звонков значился только номер. Данилова разыскивала своего приятеля, с которым у Бирман, по ее утверждению… м-м… были шашни.
– Что за приятель?
– Какой-то нищий актеришко. Она так переживала, что я посоветовал ей объявить дружка в розыск, если не найдется.
– Не похоже, чтобы среди тех, с кем встречалась Бирман, были нищие актеры. Не того полета птица.
– Эти птички летают на разных высотах, уж поверьте моему жизненному опыту. Иногда могут и к земле прибиться, чтобы гнездо свить.
«Прибиться к земле» (в контексте всего происшедшего) показалось Вересню чересчур циничным замечанием. Да и Речкалов всячески демонстрировал свою неприязнь к покойной Кристине Бирман. В этом было что-то глубоко личное: слабый отсвет когда-то пережитой драмы, – как если бы притязания Владимира Афанасьевича были отвергнуты девушкой, похожей на Крис. С поправкой на время, разумеется.
Визитка, которой разжился Вересень, не добавила лишних красок туманному образу Лоденбаха. Она являла собой образец скромности, хотя и была напечатана на хорошей бумаге с тиснением: только имя и фамилия, без указания места работы, и пара телефонов. Как и следовало ожидать, оба телефона были неактивны.
Абсолютно бесполезная вещь.
Была ли она такой же бесполезной в период близких контактов Лоденбаха и эскорт-девицы?
…Зачем он отправился на улицу Верности, к дому Крис, Вересень объяснить не мог. Трагический инцидент произошел почти месяц назад, и в съемной квартире не осталось от нее ни вещей, ни воспоминаний. Вещи забрали родственники из Апатитов, приехавшие за телом Кристины Бирман; не исключено, что в квартиру уже заселились новые жильцы. Вересню же оставалось смотреть на окна (два крайних от торца) и прикидывать, о чем думала Крис в последние секунды своей жизни. Поняла ли она до конца, что с ней произошло?
Нелепая случайность, так говорит старый, побитый жизнью пес Речкалов. И у Вересня нет никаких оснований не верить ему. Хотя прижизненные фотографии Кристины такой фактор, как случайность, исключали в принципе. С них на Вересня смотрела очень привлекательная темноволосая девушка с надолго запоминающимся взглядом: в нем сошлись показная невинность (так свойственная порочным натурам) и холодный расчет. Представить эту бестию с фибровой (50 на 50 сантиметров) тряпкой в руках не получалось, хоть тресни.
Именно здесь, у места гибели Крис, Вересня и застал звонок Додика.
А вскорости появился и он сам, на кургузой машиненке «ДЭУ Матисс», раскрашенной в корпоративные цвета сети «Эльдорадо».
Вид у Додика был неважнецкий: волосы всклокочены, под воспаленными красными глазами – темные круги; заросший двухдневной щетиной рот изогнут скобкой. Увидев щетину, Вересень забеспокоился: Додик никогда не позволял себе появляться небритым на людях. «Вопрос жизни и смерти», – так он сказал по телефону.
Боря немедленно склонился к смерти, и на смену обеспокоенности пришел самый настоящий ужас. Что, если дурные вести касаются Мандарина? Расставание с дурацким парнем лишь на поверхностный взгляд прошло безболезненно. Вересень торжественно пообещал коту навещать его хотя бы раз в месяц, а (если хозяева не будут против), то и чаще. Он поцеловал Мандарина в маленькую и теплую макушку, потискал напоследок и аккуратно спустил с рук. И в сердце его немедленно поселилась черная тоска, а жизнь потеряла добрую половину своей привлекательности. Вересень сильно надеялся на фактор времени и на собственное благоразумие: в конце концов, это не женщина, не лучший друг, с которым расстаешься навсегда, – всего лишь кот.
