– Значит, поторопимся. – Не успела Эвангелина открыть рот, чтобы высказаться по поводу беспредела, творящегося в ее постели, как Хели приподнял женское бедро и заполнил собой лоно. Девушка не смогла сдержать стон и прогнулась в спине. Вторжение вызвало боль, но не критичную. Удовольствие оказалось намного сильнее. – Так-то лучше.
– Спиру, я опоздаю.
– Правильно, к фамилии привыкай, но думаешь ты не о том.
– А о чем, по-твоему, следует?
Эва быстро приноровилась к ритму. Безрассудство фонтанировало в ее крови, заставляя забыть о важном. Но вполне возможно, что именно происходящее в эти мгновения и было самым важным.
– Обо мне, конечно.
– А ты о чем собираешься думать?
– У нас, мужчин, все это проще.
– Так о чем?
– Об этом, – мужчина смял отяжелевшие полушария, приласкал соски. – Об этом, – сжал ягодицы. – А еще об этом, – хрипловато выговорил, сгибая женские ноги в коленях и проникая еще глубже, удерживая за бедра и насаживая Эву на себя все быстрее.
Разве могла она думать о ком-то другом, когда собственные губы горячечно шептали: «Хели»?
Эва не сопротивлялась, когда мужчина вместе с ней перевернулся на живот. Она тотчас забилась под ним, удерживаемая тяжестью навалившегося тела, а Хели сделал еще несколько толчков и глухо зарычал, придя к завершению.
Так и лежали какое-то время, пока Эва вдруг не вспомнила, зачем вообще прилетела в Черногорию.
– Хели, я неприлично опаздываю. Мне срочно нужно в душ.
– Полежи еще так. Ну, хоть немного!
– Потом полежу, обещаю.
– Потом – само собой. Чем чаще и дольше, тем лучше.
– Для чего?
– Для зачатия. Ребенка от тебя хочу. Много детей.
– Прямо сейчас? Послушай, давай отложим это до…
– Обеда?
– Хели!
Он скатился с Эвы, и в тот же миг девушка почувствовала себя покинутой.
«Как глупо! Неужели у всех влюбленных так же?»
Эвангелина вскочила с кровати и помчалась в ванную. Принимала душ быстро, но не думать о высказанном Хели желании не могла. Но если она не будет вылезать из декретного отпуска, что станет с ее карьерой?
Девушка выскочила из душа, в чем мать родила, быстро напялила на себя шорты и майку. Хели, возлежавший на ее кровати совершенно нагой, выглядел великолепно. Как же не хотелось оставлять его здесь!
Он, видимо, заметил ее колебания, потому что неожиданно для девушки заявил:
– Беги. Я позже подойду.
И станет смотреть, как она с Чупреем…
Эве стало не по себе, но она припомнила, как давно мечтала получить хоть какую-то роль, и выдавила улыбку.
– Тогда увидимся. – Эва сунула под мышку стопку листов. – Дверь запереть не забудь.
Запыхавшись, она примчалась в импровизированную гримерку, где ее встретили две пары глаз. Любопытных.
«К чему бы это?» – подумала Эва, раскрывая потрепанный сценарий.
Когда лицу и волосам придали должный вид, костюмерша с поджатыми губами протянула ей на выбор три пары кружевных трусиков с бирками. Эвангелина держала в руках ничего не скрывающие «стринги» и «бразилианы», и не решалась сорвать бирки.
Даже если в этом ее увидит только Юрка…
– А бюстгальтер?
– По сценарию не положено. И вообще – сколько можно выбирать? – Костюмерша пожевала верхнюю губу. – Что бы вы ни надели, особой разницы не будет.
Не согласиться с ней Эва не могла. Она взяла «бразилианы» и поплелась за ширму. Сняла свою одежду, сорвала бирку и натянула невесомые трусики. Они ничегошеньки не скрывали. Вздохнув, девушка набросила сверху висевший на плечиках халат, завязала потуже поясок и побрела к месту действия.
– Сколько можно одеваться? – встретил ее восклицанием Кипятковский. – Арич, вы же не в корсет облачались. – Режиссер еще раз оглядел кровать, где должна сниматься сцена близости между главным героем и его любовницей, затем участников процесса и повернулся к остальным членам съемочной группы: – Все выходим. Арич и Чупрей раздеваются и ложатся. Юрий ложится на спину и до края плавок накрывается покрывалом, Эвангелина устраивается поверх всего этого, изящно и максимально сексуально, к камере спиной и немного боком, чтобы можно было снять грудь. Арич целует героя, уговаривая его не нервничать, проводит по его животу рукой и ныряет ею под покрывало, чтобы зритель подумал, сами знаете, что. Чупрей сначала не реагирует, затем говорит свои реплики, потом хватает любовницу за затылок и начинает яростно целовать. Яростно! Как видите, ничего сложного нет. Раздевайтесь. Даю вам пять минут. После этого мы заходим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ошеломленная Эва не выдержала:
– Но я не могу поверх покрывала!
– Это еще почему?
– Вы обещали, что это будет более целомудренно.
– Что с того, что обещал? Никто не заставляет вас заниматься настоящим сексом.
«Настоящим сексом?!»
– Но…
– Мне надоело это слушать. Все выходят, вы раздеваетесь.
Присутствующие быстро покинули комнату, а Эва и Чупрей продолжали стоять друг против друга по разные стороны кровати.
Девушка не могла заставить себя раздеться. Перед внутренним взором маячил Хели.
– Эва, я все понимаю, но Кипятковский может выгнать тебя из проекта.
– Может.
Вот только она не может перед всеми имитировать близкие отношения с нелюбимым. Что, если Серж вдруг решит, что ему и этого мало и заставит ее показать грудь полностью? Или принудит Юрку ласкать ее при всех? Или вообще потребует снять с себя все? И Хели увидит ее такой с другим.
Эвангелина вдруг поняла, что не сможет с другим не только спать, но и имитировать интимные отношения.
– Возможно, мне удастся уговорить Кипятковского, и тебе разрешат лечь под покрывало.
– Я люблю его. А он будет на все это смотреть. Наверное, я – плохая актриса.
– Не наговаривай на себя. Это Серж начудил. У него только рейтинг в голове.
В этот момент распахнулась дверь. В комнату ввалился Кипятковский, оператор вкатил камеру, а зеваки с огромным интересом вытянули шеи, в предвкушении «клубнички».
– Не понял?! – Кипятковский сложил руки на груди. – Это что – бунт?
– Серж, я думаю… – начал Чупрей, но Эва его перебила.
– Я не стану сниматься голой.
– Не совсем голой. Ладно, голой. Это еще почему?
– Не стану, и все. Я на такое не подписывалась.
– Чего?!
И хотя Кипятковский постепенно переходил от стадии злости к стадии ярости, Эвангелина выпрямилась и четко вымолвила:
– Голой сниматься не буду. Считайте, что это – мои условия.
– Даже если прямо сейчас пулей вылетишь из моего сериала?
«Эх, снялась-то только в одном поцелуе. Зато в каком!»
– Даже тогда.
Режиссер смерил ее взглядом с ног до головы, повернулся спиной и крикнул:
– Перерыв!
* * *
Хели выдержал недолго, хоть ему совсем не хотелось наблюдать за съемками. Боялся не сдержаться.
Раздраженный, Спиру спустился вниз через полчаса. Есть не хотелось, и он ограничился чашкой горячего «эспрессо». От суеты держался подальше, устроившись на диванчике у дальней стены. С замиранием сердца следил за тем, как сквозь толпу прошла Эвангелина – женственная и соблазнительная, да так, что Хели стало неудобно сидеть. Но потом он вспомнил, ради чего все это, и снова занялся аутотренингом. Раз уж он обещал, то не имеет права подвести любимую. Проще было уйти вовсе, но сил на это не осталось.
Когда в холле снова стало людно, и все зашептались, Спиру понял, что актеров оставили одних. Мужчина поставил чашку на ближайший столик и силой заставил себя сидеть на месте. Длилось мучение минут пять, но самое неприятное еще предстояло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Режиссер вошел в комнату, и свита потянулась за ним, сотворив в проеме пробку.
«Ох уж это человеческое любопытство, чтоб его!»
Хели закрыл глаза и откинул голову на спинку диванчика. А ведь это лишь начало. Что же, он собирался выдержать все – ради Эвы, ради общего счастья.
