Эти дни ничем не порадовали. Только однажды тревога заставила забиться наши сердца. Плавая в паре с Бобом, я заметил странный предмет. Одна половина его была погребена под галькой, вторая выступала наружу. Ощупав его, мы с Бобом с радостным удивлением обнаружили, что это цилиндр, но когда очистили, на выпуклой крышке отчетливо проступили головки заклепок: всего лишь какая-то часть паровой машины…
Ощущение неудачи сделало нас необщительными. В тот вечер мы мало разговаривали между собой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
где я встречаюсь с осьминогом
Шли однообразные дни поисков, мы осматривали шаг за шагом дно около «Минина», все еще надеясь обнаружить какой-нибудь след разыгравшейся когда-то здесь драмы. И он нашелся.
Под водой был Николай, время от времени Боб перегибался через борт катера, опускал в воду металлический стержень и ударял по нему молотком — это означало «работаешь в видимости катера, в сторону не ушел, все в порядке». Если сигнала долго не было, Николай всплывал; над водой показывался коричневый, как тюленья голова, капюшон его гидрокостюма, вспыхивало стекло маски, водолаз внимательно смотрел в нашу сторону, оценивал расстояние и снова нырял.
Но вот Николай всплыл, уцепился за лесенку, подтянулся, вылез по пояс из воды и, протянув сжатый кулак, раскрыл его. На ладони лежало желтое с зеленью колечко. Боб принял его, потер — колечко вспыхнуло золотым огоньком.
— Вот так раз! — удивился он. — Клад, ребята! Место засек?
— Буйком отметил, — тяжело дыша, сказал Николай. — Втроем обшарим? Чем черт не шутит.
Он был таким же, этот очередной день поиска, — прохладный, полный утренней сырости и усталого бормотания волн. Первым в район буйка нырял Боб. Он вернулся с горстью патронов.
— Лежат там россыпью на дне, — объяснил он.
— Никогда таких не видел. К нашей винтовке не подойдут, — сказал Николай.
— Мало ли какие винтовки были тогда, — ответил Аркадий. — Что это за место? Может, где перевернулся плот, а?
Следующими погружались Николай и я.
Мы нашли буек и вдоль тросика, на котором болтался белый пенопластовый поплавок, опустились на дно. Битая галька, перемешанная с черным песком, голубые пушистые водоросли. Даже ежей, обычных ежей с длинными фиолетовыми иглами здесь не было, пустыня, один только свет, слабый, рассеянный.
Около камня, к которому был привязан буек, Николай, отстегнув от пояса нож, начал ковырять дно.
Я отплыл чуть в сторону. По-прежнему ровное галечное поле.
И вдруг прямо перед собой я увидел странную фигуру, похожую на диковинный тонконогий гриб. Вода увеличивала ее, делая зыбкой и неустойчивой.
Два внимательных глаза смотрели на меня из-под шляпы гриба. Животное стояло, опираясь ногами о дно, высоко задрав пульсирующий мягкий живот. Это был осьминог.
Я тоже застыл на месте. Моя неподвижность успокоила животное. Оно не бросилось наутек, а стало отступать боком, не поворачиваясь и не спуская с меня глаз с черными квадратными зрачками.
Осьминог уходил на цыпочках, каждый раз высоко поднимая щупальце и перенося его вперед. Прежде чем поставить ногу, осторожно касался кончиком дна, находил камень, присасывался.
Я сделал неосторожное движение. Колебания воды встревожили животное. Осьминог покраснел. На коже его появились бурые пятна, он толкнулся ногами, оторвался от дна, набрал внутрь себя воды, выбросил ее сильной струей и поплыл. Восемь щупалец сложились в плеть, размахивая ею, животное стало удаляться. Оно плыло, ритмично сокращая тело, набирая в себя воду и выталкивая.
Два окруженных морщинками глаза непрерывно следили за мной.
Я решил было следовать за ним, как вдруг кто-то ухватил меня за ногу. Я испуганно обернулся. Позади меня парил Николай. Он парил, как большая черная птица, и настойчиво показывал пальцем вниз.
Повинуясь его жесту, я наклонил голову и увидел под собой разрытый разбросанный песок, на дне песчаной ямки какие-то комки. Николай взял несколько и жестом показал мне — возьми остальные! Я собрал их, порылся в песке, извлек еще два.
Усталые, озябшие, мы вернулись на остров к Двум Братьям.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
в которой мы изучаем находку
Поутру мы увидели в море черную точку. С Изменного шел сейнер. Он ткнулся носом в гальку, с катера спрыгнули два человека: навстречу нам брел Василий Степанович, за ним семенил Белов.
Сидя на перевернутых ящиках, мы пили, обжигаясь, черный несладкий чай.
— Писем нет? — спросил Аркадий.
— Не приходили. А у вас как дела?
— Нашли кое-что: золотое кольцо, какие-то странные патроны. Да еще вчера очень подозрительные камешки. Предлагаю их разбить: может, внутри что-нибудь есть?
Около палатки, прямо на гальку, постелили клеенку, рядом Боб поставил ведро с водой. Найденные камешки (комочки известняка, глины?) сложили горкой. Аркадий осторожно ковырнул острием ножа первый — камень распался, и на клеенку упал изъеденный ржавчиной, покрытый налетом извести и грязи железный болт.
— Та-ак, — сказал Аркадий.
Василий Степанович и Белов по очереди потрогали его. Болт развалился, как будто он был слеплен из ржавой глины.
Во втором комке оказалось горстка винтов.
В третьем — странно изогнутая, с замочком, двойная дужка.
— Это остатки кошелька, — сказал Белов. — Кожа, естественно, истлела… А вот и монетка… К сожалению, никаких надписей и цифр не сохранилось.
Василий Степанович бережно завернул монетку в тряпочку.
Оставалось еще два комка.
Осторожно разбили первый — в нем был точно такой патрон, какие нашел вчера Николай.
— И последняя попытка…
Аркадий надавил, комок развалился на части.
— Ого!
На ладони у Аркадия лежал корпус небольших наручных часов. Стекло утеряно, механизм сгнил…
— А я думал, еще найдем золото, — сказал Боб.
— По-моему, эти часы дороже золотых. — Белов взял корпус и поднес его к глазам.
— Вы опять говорите загадками. — Аркадий уже сердился. — Люди в панике покидали судно, стычки и драки, мало ли что было потеряно. Ну обронили в воду часы. Ну и что?
— Да, но часы наручные, небольшого размера, корпус из нержавеющей стали, штампованный.
Белов сказал последнее слово тихо, почти безразлично, но я заметил, как вытягивается у Аркадия лицо.
— А ну-ка, дайте. — Василий Степанович взял корпус часов, внимательно осмотрел, удивленно пожал плечами. — А ведь и верно, такие часы до революции не выпускали, им лет сорок-пятьдесят от силы.
