— Ты еще, верно, не видел, как горят люди? — Лорхен улыбнулась.
Михаил снова бросился вперед, но не смог пробить преграду. Кричала девочка минут пять. Кричала так, что Михаила охватил ужас. Он застыл в ступоре, судорожно глотая воздух, но был не в силах отвернуться от развернувшейся картины.
— Зачем..? — слова найти было трудно.
— Это «истина». А теперь ты расскажешь мне «правду», про то, что ты не виноват. Что это случайность…
— Но… разве это не так?
— Это полностью твоя вина! — рявкнула Лорхен. Она приблизилась к Михаилу и с силой схватила его за шею. — Посмотри, что ты наделал!
К горлу подкатил ком и Михаил разрыдался.
— Хочется, наверное, искупить свою вину? — ехидно спросила Лорхен. — Знаю, что хочется. Тогда, как говорится, «зуб за зуб». Родные девчушки хотели, чтобы ты медленно-медленно горел в аду на раскаленной сковороде. А мне дали роль шеф-повара: просили, чтобы я побольше масла подливала. И дровишек подбрасывать не забывала… Так что? Пойдем на встречу пожеланиям трудящихся?..
Лорхен вдруг вспомнились слова матери девчушки, сказанные на похоронах: «Я накануне вечером никак не могла уложить ее спать. Очень сердилась по этому поводу… А теперь… теперь она спит и никогда не проснется… никогда…»
Лорхен поймала себя на все той же часто возникающей мысли, что она ничего не чувствует. Никакие события, кроме «работы», ее уже давно не волнуют. Вот и эта тень маленькой девочки — ей же, Лорхен, ведь сейчас абсолютно все равно когда, как и почему она умерла. Тем более, что вычислители показывали её «нить», ведущей к тупиковой «ветке» большой Игры. К чему пустые затраты — это простая экономика, ничего личного. Так просто надо для дела.
Как надо было и тогда, когда она, Лорхен, участвовала «Акции Тиргартенштрассе 4». Или как ее тогда называли национал-социалисты: «Программа умерщвления «Т-4». Таким образом тогда боролись с лишней обузой, в лице умственно отсталых. Контроль, так сказать над популяцией. Вычислители указали на этот сектор, как самый вероятный очаг будущего «коллапса» подсистемы.
«Санитары леса, мать их!» — Лорхен вздохнула, глядя на красное лицо Михаила, на лбу которого вздулась крупная вена…
27.
Жара просто убивала. Михаил измождено опустился на сухую пыльную землю.
Уже третьи сутки он брел по безжизненной пустыне. Без еды и воды… И уже третьи сутки за ним по пятам шли голодные шакалы. На ночь, когда относительная прохлада окутывала землю, Михаил искал валун как можно побольше, чтобы под его прикрытием пересидеть ночь. Изредка он отгонял палкой наиболее храброго из шакалов, решившего проверить силы Михаила.
— Пошел вон, сволочь! — зло бросал тот. Но каждый вечер он говорил эту фразу все более слабо.
«Сейчас, — думалось Михаилу, — главное совсем с ума не сойти».
Хотелось спать, но страх быть съеденным заживо, еще кое-как поддерживал Михаила в боеготовности.
«Чего эта Лорхен от меня добивается?» — злился Михаил.
Он уже сомневался на счет девочки. Скорее всего, он участвует в неком подобии процесса инициации, целью которого…
— Да хрен его знает! — выматерился Михаил. — Хрен его вообще что-то понять!
На четвертый день, он наконец-то добрел до оазиса. Под пальмой виднелся прикрытый колодец.
Но воды в нем не было.
— Не может быть! — Михаил с силой швырнул кожаное ведро. — Суки!
«Успокойся! — попытался он сам себя подбодрить. — Дохлый я им точно не нужен. Это ж, в конце концов, не общество садистов».
Рядом затрещали кусты и на поляну вышел, шатаясь, такой же оборванец, как и сам Михаил.
Чуть присмотревшись, он сообразил, что это девушка. Короткой стрижки и штаны ввели его в заблуждение на счет мужского пола.
— Пить! — еле-еле проговорила она по-французски.
Девушка рухнула на песок. Михаил вздохнул и попытался ее поднять. Руки не слушались. Только с третьей попытки он смог кое-как оторвать ее от земли. Подтянув ее в тень пальм, он пощечинами привел ее в чувство.
— Пить, — снова проговорила она спекшимися губами.
— А нету! — усмехнулся Михаил.
— Пожалуйста. Я вам отдам… все что хотите… дайте пить…
— Сам ищу.
Михаил встал.
Девушка вдруг оказала чудеса эквилибристики: непонятно как вскочила с песка и вцепилась Михаилу в горло. Где-то с минуту они возились, прежде чем ему удалось утихомирить девушку.
— Послушайте, мадам… или мадемуазель… я в таком же положении, что и вы. Нет у меня ни воды, ни еды… и вообще, я четвертую ночь почти не сплю толком. Потому очень зол. И могу, ненароком, зашибить!
Девушка немного успокоилась и тут же зарыдала…
28.
Ночь прошла в относительном спокойствии. Шакалы не решились пойти в оазис и где-то пропали.
Михаил полудремал, глядя на скрутившуюся калачиком девушку. Она с момента драки не проронила ни слова. Лежала и тихо всхлипывала.
А утром впала в какую-то прострацию. И как Михаил не пытался ее поднять, ни на что не реагировала.
— Да что ж мне с тобой делать? — Он устало пробовал ее поднять. Но, пройдя пару шагов, тяжело рухнул на колени.
Было два выхода: либо сидеть с ней тут, либо самому двигаться дальше к следующему оазису.
Михаил еще раз попытался растормошить девушку, но тщетно.
— Твою мать! — устало выругался он и присел рядом с ней.
Совесть требовала, чтобы он не бросал девушку, а разум говорил, что иначе они подохнут оба.
— А так есть шанс! — убеждал он.
— Но это не правильно! — неуверенно проговорила совесть.
— Не правильно? Она тебе кто? Жена? Сестра? Может, мать? Если она не хочет идти, то это ее дело. Её путь. Твой путь — иной.
— А как же милосердие?
— Вот что я тебе скажу про милосердие, — разум усмехнулся: — Возьми вон тот камень и размозжи ей голову. И она не будет мучиться, а ты продолжишь свой путь.
— Миша, ты вообще нормальный? — совесть аж подскочила.
— Я? Я-то — нормальный. А вот ты, судя по всему, совсем уже!.. Голову напекло?
«Стой! Стой! — Михаил огляделся. — Это испытание. Должно быть им. Мне только надо найти правильное решение».
Михаил потер виски. Но решение в голову не лезло.
Хотелось пить. И еще спать.
Когда он снова закрыл глаза, проваливаясь в дрему, в оазис вошли шакалы…
29.
Что влажное прошлось по щеке. Михаил еле-еле смог приоткрыть глаз и увидел острые клыки.
— Охренеть! — он вскочил, и шакал отпрыгнул в сторону.
Михаил огляделся. Картина была нелицеприятной: четверо тварей терзали тело девушки.
— Пошли прочь! — Михаил схватил палку и попытался отогнать животных.
Они отскочили, но тут же осмелев от вкуса крови, бросились в атаку.
«Вот тебе и испытание!» — мелькнуло в голове.
Михаил успел отбиться от первого шакала, но второй и третий сбили его с ног, впиваясь зубами в бедро и руку.
Небеса не разверзались, и Лорхен не появлялась. И Михаил ощутил, как ком подступил к горлу.
Дрался он отчаянно. Так отчаянно он не бился никогда. Он уже переступил ту грань, отделяющую его от возврата к жизни, включив все резервы. Михаил это сознавал и потому хладнокровно «разрешил» своему телу включить их. Он был уверен, что когда все закончится, то умрет.
Шакалы отступили с большими потерями: четверо зверей, скрючившись, валялись на песке.
Михаил дождался, когда они скроются, и тяжело рухнул на песок, поднимая в воздух пыль. И тут же на остывающее тело накатилась боль. Болело все: руки, ноги, ребра, спина…
Михаил поднял голову. Дышать было очень тяжело.
«Но ничего, — успокоил он себя. — Дышать осталось не так уж долго».
Он рассмеялся своей шутке и тут же закашлялся.
Михаил дополз до тела девушки и с удивлением обнаружил, что она еще дышит.
— Помогите, — прохрипела она.
Вытирая кровь со своих глаз, Михаил перевернул девушку.
— Помогите, — снова проговорила она. Смотреть на нее было больно.
В лице ее читалось страстное желание жить. Но помочь Михаил был не в состоянии.
