многих сирийских городах правили тираны, которые были так или иначе связаны с Парфией. Попытки сместить их, как правило, приводили к тому, что они начинали искать защиты в Парфии, и это провоцировало вторжения парфян.
В следующем году, когда Антоний находился в Египте, парфяне вновь перешли Евфрат и вторглись в Сирию большими силами. Во главе парфянского войска были Пакор и Квинт Лабиен{324} — посол, которого накануне сражения при Филиппах Брут и Кассий отправили в Парфию просить о помощи{325}. Узнав о репрессиях, которыми победители подвергли побежденных, Лабиен остался в Парфии. Собственно, именно он и уговорил Орода напасть на римские провинции в Сирии, пока Антоний предпочитает объятия Клеопатры государственным дел.
Нападение Пакора и Лабиена на Апамею закончилось неудачей, но затем им сопутствовал успех. Дело в том, что многие близлежащие гарнизоны укомплектованы старыми солдатами Брута и Кассия, и они охотно переходили на сторону Лабиена. Это предопределило дальнейшую судьбу Саксы. В решающем сражении он был легко разбит парфянской кавалерией, превосходящей верных ему солдат не только числом, но и боевыми качествами; при этом его люди продолжали перебегать к Лабиену. Отчасти этому способствовали обращенные к ним послания, которые направлялись в римский лагерь привязанные к стрелам. Саксе не оставалось ничего, как, воспользовавшись ночной темнотой, бежать в Антиохию и без боя отдать противнику Апамею.
Монета с изображением Квинта Лабиена
На этом, однако, Лабиен и Пакор не успокоились и, разделив войско, пошли — первый на север в погоню за Саксой, а второй — на юг, в направлении Палестины. Лабиен выдавил Саксу из Антиохии и настиг его в Киликии. Оказавшись в безвыходном положении, Сакса сдался и был казнен. Лабиен же продолжил поход по Малой Азии и захватил почти все малоазийские города, почти не встретив сопротивления. Исключение составили Мидаса, Алабанда и Стратоникея в Карни, причем знаменитый оратор и правитель Миласы Гибрей попал в число личных врагов Лабиена, поскольку, когда узнал, что тот выпустил монеты с надписью LABIENVS PARTHICVS IMP (ERATOR) («Лабиен парфянский император»){326}, сказал: «А я провозглашаю себя карийским императором». Поэтому после захвата Миласа подверглась страшному разорению, и особенно досталось дому Гибрея, который, впрочем, успел сбежать на Родос{327}. Алабанда также вынуждена была открыть ворота. А вот Стратоникея выдержала долгую осаду, но так и не сдалась{328}. Позже Октавиан Август особо отметил Стра-тоникею за ее отпор парфянам{329}. Но это был частный случай.
В остальном дела Лабиена шли весьма успешно. По сути, он сделался властителем большей части Малой Азии, дойдя, возможно, до Лидии и Ионии, и даже стал собирать налоги с захваченной территории. Здешний наместник Луций Мунаций Планк бежал на острова{330}.
В это время Пакор, продвигавшийся по побережью, и один из его полководцев Барзафарн, шедший восточнее, через территорию, где стояли римские гарнизоны, встретились на юге. Некоторые города — например, Сидон и Птолемаида — встречали их с почестями. Таким образом, ими была захвачена вся Сирия, за исключением Тира, взять который Пакор без поддержки с моря не сумел{331}.
Не менее важные события происходили в Иудее, где закончилось владычество священнического рода хасмонеев. Иудейский царь и первосвященник Гиркан II правил только номинально. Реальная же власть находилась в руках Фазаеля и Ирода (будущего Ирода I Великого), сыновей Антипатра Идумейского, который проложил им дорогу к трону, когда во время борьбы Помпея с Цезарем оказался на стороне победителя и поставил царя под свой полный контроль. С этим никак не хотел согласиться племянник Гиркана Антигон, но все его попытки захватить власть — формальную у дяди и настоящую у сыновей Антипатра — терпели неудачу. В наступающих парфянах Антигон увидел свой шанс и предложил им за помощь 1000 талантов и 500 иудейских женщин. Поскольку он и раньше демонстрировал лояльность парфянам, Пакор решил помочь ему и направил в Иудею отряд всадников под командованием своего тезки виночерпия Пакора. Появление парфян привело к тому, что иудеи в массовом порядке стали переходить на службу к Антигону. В конце концов объединенное войско Антигона и парфян разбило неприятеля и пошло на Иерусалим.
Бывший в это время в городе автор апокрифической Книги Еноха выражал надежду на то, что Иерусалим станет препятствием для коней парфян и завоеватели начнут воевать между собой{332}. Но надежде этой не суждено было сбыться. Виночерпий Пакор вошел в город с 500 всадниками, причем не как завоеватель, а как посредник между двумя группами иудеев. Состоялись переговоры, в результате которых Гиркан и Фазаель отправились договариваться дальше к парфянскому военачальнику Барзафарну. Пока ничего не вызывало подозрений противников Антигона: чтобы их исключить, виночерпий оставил при Ироде в Иерусалиме 200 всадников и 10 «благородных» — представителей знати, служивших в армии в качестве катафрактов, отправив остальную кавалерию сопровождать Гиркана и Фазаеля. Барзафарн уважительно принял их и вместе с ними направился навстречу царевичу Пакору, но, когда они достигли Экдиппы на побережье, парфяне объявили Гиркана и Фазаеля пленниками.
Тем временем виночерпий Пакор решал сложную задачу пленения Ирода. Он пытался выманить его за пределы городских стен, но до Ирода уже дошло известие о том, что произошло с братом, и он не поддавался на обман. В конце концов он с большей частью своей семьи бежал ночью из города, отбился от погони и достиг крепости Масады у юго-западного побережья Мертвого моря. Парфяне же удовлетворились тем, что разграбили Иерусалим и его окрестности.
В результате всех этих событий Антигон стал царем в Иерусалиме, ненадолго восстановив фактическое правление Хасмонейской династии. Разумеется, что при этом он целиком и полностью зависел от парфян. Фазаель покончил с собой, а Гиркан был увезен в Парфию{333}. Антигон сам нанес Гиркану увечье — откусил ему уши, чтобы он, согласно иудейскому закону, не мог более претендовать на место первосвященника{334}.
Таким образом, практически все азиатские владения Рима перешли к Парфии или, во всяком случае, испытывали исходящую от нее угрозу. Парфянское влияние хорошо иллюстрируется поспешностью, с которой царь набатейских арабов Малику I подчинился требованию парфян изгнать Ирода со своей территории{335}. Марк Антоний знал об этом,
