— А как он их поливает?
— Черт ее знает — через шланги какие-то. У стариков своя наука, мне такое неинтересно.
— А про дело-то ничего больше не говорил?
— Ну, как же, — спохватился директор. — Почему я и решил сюда заехать. Вовка ему, когда сказал: мол, думал, что мы с тобой сегодня опять по дворам пойдем. Дед ему ответил: была, мол, необходимость — ходил. А теперь, вроде как, отпала — дома сижу. Чуешь, чем пахнет?
— Как-то, честно говоря, не очень.
— Что ж ты такой тупой-то? Раз необходимость по дворам ходить отпала, то, что это значит?
— Да Бог его знает — отпала и отпала. Какая нам забота? Его дело разбираться. Правильно он Вовку за любопытство шугнул. Еще не хватало, чтоб всякая шелупонь во взрослые дела нос совала.
— Это ясно, что правильно. По дворам-то он как ходил?
— Пешком, думаю, как еще.
— Слушай, ты где-то такой умный, что спасу нет. А тут буквально, как пень дубовый.
— От вас благодарности не дождешься. Работаешь, работаешь, не покладая рук, а у вас все претензии. У меня отчет на носу. В голове одни цифры. Не до задачек.
— Он же по нашему списку ходил, который ты же сам и составил. Соображаешь?
— Да это я понимаю — не дурак какой.
— Ну и слава Богу, а то уж думаю, совсем тебе поплохело.
— Имеете в виду, что дело сделано, что ли?
— Само собой, естественно! А иначе, почему бы он остановился.
— Тогда почему он нам ничего не сказал, если вор уже найден?
— Может, не успел, может, сейчас скажет. Подождем.
Директор и сам не понимал, почему старик до сих пор хранил молчание. По всем приметам выходило, что имя вора ему давно известно. Нормальный человек уже раструбил бы о своих успехах на всю округу и потребовал за достойный труд соответственную награду. Раскрыл, мол, ваше преступление в кратчайшие сроки, готовьте, мол, земляки, щедрые подарки. Но дед почему-то молчал. Это было немного странно. Какая тому причина? Хотел как следует все проверить: мол, семь раз отмерь — один отрежь, или что-то другое? Похоже, мудрит, старый хрыч, чего-то выкручивает. Ни цену ли себе набивает? Вот, мол, какое сложное было дело, не знаю, как и рассчитываться со мной станете. Хотя, нет, Петрович не такой, он за бесплатно работает лучше, чем за деньги. Прежней формации мужик, такого и захочешь, не исправишь.
— Думаете, сейчас все тайное станет явным? — радостно, словно ребенок, которому пообещали фокус, поинтересовался бухгалтер.
— Ты телевизор поменьше смотри, — осадил его директор, — а то начинаешь, как там, разговаривать.
Это была абсолютная правда. Многие сельчане, сами того не замечая, с удовольствием повторяли фразы из рекламных роликов (впрочем, горожане поступали точно так же). Человек — существо социальное. Для того чтобы заставить простых граждан подражать преступникам, достаточно запустить в эфир сериалы о бандитской жизни — проверено.
Петрович вышел из калитки, держа в руках пустые ведра.
— Здрасьте, вам. Неужто соскучились?
— Есть немного, — осклабился директор. — А что, не рад нас видеть?
— Рад, рад. Милости просим. Сейчас в огороде закончу, чаем вас напою.
— А, может, есть повод, чего-нибудь покрепче выпить?
Старик остановился, пожав плечами.
— Да вроде бы нет такого повода.
— Как нет? — проглотил улыбку директор.
— А что, должен быть?
— По моему разумению — должен.
— Поделись, а то я никак не соображу.
— Ты по нашему списку работать перестал?
— А вы что за мной шпионили?
— Да нет, так предположили просто.
— Подумали, что я вора нашел, и потому перестал?
Директор взглянул на главбуха: вот, мол, человек, сразу все понял, не то, что некоторые тугодумы. Но вслух сказал совсем другое.
— Не то, чтобы подумали, но так… мало ли.
— Немного рановато.
— Так, значит, не нашел еще?
— Еще нет…
* * *
Полынцев бежал за спасателем след в след, стараясь не выпускать его из виду. В прятки ему играть не хотелось, в догонялки — пожалуйста.
Телефон в кармане зазвонил не в самый подходящий момент. Конечно, можно было бы не брать трубку — причина более чем уважительная — но, с другой стороны, почему бы и не взять? Дыханье, вроде бы, позволяет.
— Слушаю тебя внимательно, кто бы ты ни был! — бодро гаркнул он, резко выдохнув.
Спасатель обернулся, думая, что слова относились к нему. Убедившись, что это не так, попытался, пользуясь моментом, прибавить скорость. Полынцев, без видимых усилий, сделал то же самое.
— Андрюха, у меня здесь глухо, — быстро доложил Мошкин. — Как там у тебя?
— Все в цвет.
— Да ну?
— Ну да.
— И что ты делаешь?
— Физзарядку.
— На фига?
— Чтобы цвет догнать.
— Ты бегун, и без зарядки догонишь, если понадобится.
— Уже понабилось.
— Бежишь, что ли?
— Пока плетусь: говорю же — разминаюсь.
— За ним, что ли?
— Нет, блин, — от него!
— Не врешь?
— А смысл?
— Понял, лечу к тебе. Где вас искать?
— Не знаю, пока бежим на противоположную сторону от ж/д путей.
— Все, вылетаю!
— Смотри, по дороге куда-нибудь не залети. Бандит твоей жизни не стоит.
— Тронут заботой, буду скор и осторожен. Держись, друг — я мигом!
— До встречи, сокол.
— До встречи, страус.
Убрав трубку, Полынцев сделал пару выдохов, восстановив чуть сбившееся в разговоре дыхание. Тренированный организм тут же заработал в прежнем режиме.
Когда-то на марш-броске ему пришлось тащить на плечах ящик с боеприпасами и оружие ослабшего товарища. Вот тогда он дох и блевал на ходу. После этого любую пробежку без груза считал прогулкой в удовольствие. Как, например, сейчас. Прохладная погодка, ровный асфальт, легкие ботинки — песня, а не погоня.
Спасатель взбежал по ступенькам на виадук и тяжелой поступью загромыхал по железному настилу. Прохожие шарахнулись к перилам, уступив ему дорогу. Полынцев прошмыгнул следом уже по расчищенному коридору.
На противоположной стороне путей показались чумазые ремонтные мастерские, над ними возвышались большие паровозные ангары. Для игры в прятки — полнейшее раздолье. Спасатель направлялся именно туда.
Однако за время напряженной погони культурист, как и следовало ожидать, изрядно утомился: движенья его стали слабы и медлительны. Полынцев решил, что пора переходить к завершающей фазе операции. До ангаров оставалось совсем немного, а играть в прятки ему, по-прежнему, не хотелось.
Резко прибавив скорость, он пружинисто прыгнул вперед и впечатал каблук в широкую спину беглеца. Тот, получив удар, немедленно ускорился, от чего споткнулся и, взмахнув руками, с разгона обнял землю. Сумка еще какое-то время летела автономно, но, потеряв поддержку хозяина, тоже финишировала неподалеку. Полынцев выхватил из-за пояса наручники, рассчитывая, пока суд да дело, пристроить их по назначению. Правда, не успел. Культурист, на удивление, быстро восстановился и, вскочив на ноги, принял боксерскую стойку.
— Кегли опустил и засунул в наручники! — громко приказал Полынцев.
— С какой стати! — просипел атлет, тяжело дыша.
— Ты задержан, быстро опустил кувалды!
— За что?
— За убийство.
— Тьфу… Я так и думал.
— Потом будешь думать — грабли сунул в кандалы быстро.
— В каком убийстве?
— Викторина вопросов закончена. Ты руки опускать будешь, нет?
— Нет. Докажете свои доказательства.
— Следствие докажет.
Бороться с силачом Полынцеву не хотелось. Хоть и усталый, хоть и ватный после кросса, а в захват попадешь — изломает. Сделав резкий подскок, он зарядил левым прямым в подбородок, а правым хуком — в скулу атлета. Пропустив оба удара между рук, тот, будто удивившись, замахал ими, словно веслами.
Полынцев отскочил в сторону, но тут же вернулся назад с ударом ногой в живот.
Попал, будто в доску — никакого эффекта. Зато на отходе получил дюжими кулачищами в грудь.
Это были не самые приятные ощущения. Испытывать их повторно не было ни малейшего желания. Пока тяжелые руки культуриста возвращалась на место, Андрей снова прыгнул вперед и зарядил ботинком в пах, а правым прямым — в челюсть атлета. Какой-то из двух ударов, очевидно, прошел. Спасатель, замычав, согнулся…
* * *
Директор и главбух уезжали от Петровича в растрепанных чувствах. Имя преступника тот не назвал и ничего утешительного не сообщил.
— По-моему, старик испекся, — сказал директор, переключая скорость. — Посмотрел, что не тянет, как раньше, и опустил руки.
— Ему бы уж пора испечься — давно за семьдесят перевалило.
— А зачем тогда брался? Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Он и не хотел браться, вы разве не помните? Мы его целый вечер уговаривали.
— Но ведь согласился же. Значит, должен выполнять обещание.
