— А зачем тогда брался? Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Он и не хотел браться, вы разве не помните? Мы его целый вечер уговаривали.
— Но ведь согласился же. Значит, должен выполнять обещание.
— А он ничего и не обещал.
— Ты спорить со мной, что ли, будешь?
— Не имею такой вредной привычки. Просто напоминаю, как все было.
— Хочешь сказать, что рассчитывать нам больше не на что?
— Скорее всего.
— А, может, он хитрит?
— А какой смысл?
— Да мало ли. К примеру, уехать собрался, отношения напоследок не хочет портить. Ему здесь не жить, так что без разницы, кто жулик.
— Я об этом как-то не подумал.
— Тут есть, кому думать. Мы тоже, знаешь ли, не лаптем шиты.
Директор вновь перепутал поговорки. Хотел сказать: «не лаптем щи хлебаем», а на языке вертелось: «не лыком шиты» — вышло наложение.
Происходило это оттого что фольклор из деревенского языка активно вытеснялся сериальными штампами. Одиннадцать телеканалов, которые сельчане могли смотреть днем и ночью, усердно пичкали наивных зрителей фразами типа: «разборка», «респект», «уважуха», «догадайся с трех раз», «по полной программе», «даже не думай» и т. д. Самобытный деревенский язык подменялся вездесущим словесным хламом. Директору подобная интервенция откровенно не нравилась, и он упорно ей противился. Правда, иногда путал поговорки. Напоминать их было некому.
Нажав на тормоз, он остановил машину посреди поля. Сидевшие на пашне вороны кинулись врассыпную. Ничего хорошего в своей жизни они от людей не видели. И вряд ли сегодня могло быть как-то иначе.
— Приспичило? — поинтересовался главбух.
— У тебя копия списка с собой? — вышел из кабины шеф и, подняв с дороги камень, ловко метнул его в птичью стаю.
Вороны каркнули, убедившись в собственной прозорливости.
— Того, что Петровичу отдали?
— Само собой, естественно.
— Да здесь, в портфеле. Достать?
— Вынимай. Старик свою работу сделал, теперь мы и без него разберемся.
— Это дальновидно, — согласился главбух, щелкнув замызганной пряжкой.
Глава 11
В кабинете Мошкина, кроме самого хозяина, находились: стол, шкаф, черный сейф, Полынцев и задержанный. Последний сидел на стуле, положив ногу на ногу, обняв колено закованными в браслеты руками.
— Просто захотел отдохнуть, — пояснял он цель своего отъезда. У нас прохладно, там жарко — почему бы не погреться.
Мошкин, вытянув под столом длинные ноги (от чего сидевший напротив Полынцев вынужденно поджал свои), выпускал изо рта колечки табачного дыма, метко пронзая их острыми вопросами.
— А почему побежал?
— Чтоб сюда не попасть.
— Почему был уверен, что попадешь?
— Потому что ученый. Уголовный кодекс постатейно штудировал.
— Практически?
— Да уж, не по бумажкам — натурально.
— Почему твой отъезд оказался столь срочным?
— Я давно собирался на Юг. Просто по времени совпало.
— С чем?
— С вашими делами.
— Странное совпадение, не так ли?
— Ничего странного.
— А в том, что ночью перестрелка на пляже была, тоже ничего странного?
— А что тут странного — обычная разборка.
— Я не то хотел сказать. В том, что ты выстрелов не слышал — ничего странного?
— Нет, естественно. Я по ночам сплю, как убитый, хоть из пушки пали.
— Интересно, почему ты на рабочем месте спишь, когда должен территорию охранять.
— Потому что я спасатель, а сторожем только подрабатываю.
— Это не оправдание.
Полынцев не вступал в беседу, молча попивая чай из потемневшей от заварки кружки.
Договор с Мошкиным был таков: один ведет первую часть допроса, пытаясь выяснить степень откровенности задержанного, другой — вторую, используя информацию, полученную от медсестры Нины. Градус правдивости пока равнялся нулю. Впрочем, было бы странно, если бы все убийцы кололись на первых вопросах. Сначала они, как правило, запираются, проверяют, что известно следствию, а уж потом… может быть… И то — не факт.
— Значит, говоришь, эти странности тебя не смущают? — перемешивая дым со словами, выдохнул Мошкин.
— Абсолютно.
— А то, что убитый старик оказался судимым?
Глаза спасателя тревожно забегали.
— Судимый?
— Совершенно верно.
— Ну, так что, — хмыкнул атлет, пытаясь скорчить безразличную мину. — Мало ли вокруг судимых? Теперь всех ко мне в друзья надо записывать?
— Не в друзья, а в сообщники, — уточнил Мошкин. Итак, что мы имеем. Странную глухоту — это, во-первых. Странную поспешность выезда — это, во-вторых. Побег от милиционера — это, в-третьих. И, наконец, странное совпадение криминального прошлого. Всего четыре пункта. Все случайны?
— Да.
— И тебе нечего нам рассказать?
— Нет.
Затушив окурок в пепельнице, Мошкин выразительно посмотрел на Полынцева.
— Что ж, передаю вам слово, дорогой коллега.
* * *
Разогнав ворон, директор взял из рук главбуха список работников фермы.
— Так. Кого мы с тобой здесь пометили?
— Сначала шоферов и трактористов.
— Само собой, естественно, что шоферов. Значит, кто у нас первый?
— Ну, вот же галочка, — указал бухгалтер на верхнюю строчку. — Колокольников.
— Точно, Колокольников, мать его свинарка. Так… А к кому первому Петрович пошел в гости?
— К нему и пошел. Вы еще про петуха рассказывали.
— Точно. Вовку потом волшебному пенделю обучал. Есть такое дело. Кто там дальше следующий? Ага, Горбунов. А к кому Петрович пошел во второй раз?
— К нему, к Горбунову. Вам еще палкой тогда досталось.
— Не мне, а Горбунову за ружье.
— Ему от Петровича, а вам от Вовки.
Главбух напомнил этот случай с плохо скрываемым удовольствием. Жаль, что палка была маловата, да мальчонка слабоват, а иначе, получилась бы хорошая зарубина. Начальству иногда полезно получать по голове — мозги проясняются.
Директор почесал ушибленное место. Своим здоровьем, можно сказать, за информацию заплатил. Только кто этот подвиг оценит.
— Верно, — кивнул он, нахмурившись. — Точно по списку дед шел. Кто там дальше следующий?
— Колосков, потом, Хабибулин.
— У Колоскова он когда был?
— Не знаю, вы об этом не рассказывали?
— А почему?
— Вам должно быть дальновидней.
— Точно. Потому что мне об этом сказала почтальонша Тамарка. Мол, я пошла куда-то там, а Петрович — к Колоскову. Добро, есть такое дело. Кто там дальше следующий?
— Хабибулин, я уж говорил.
— Во-от. А про Хабибулина мы ничего не знаем, потому что до него он уже не дошел.
— Это когда Вовку вором назвал?
— Ну, да. Тогда же сказал, что необходимость, мол, отпала — ходить больше незачем. Значит, какой вывод?
— Колосков?
— Само собой, естественно.
— Получается, что сами дело раскрыли.
— Получается, что сами.
— Тоже кое-что можем.
— Да уж не глупей Петровича.
— Что будем делать?
— Колоскова с машины снять, зарплату не выдавать. И чуток выждем, может, старик сам все расскажет.
* * *
Полынцев отставил в сторону кружку с чаем, вытащил из кармана сигареты, чиркнул зажигалкой.
— Так говоришь, совпадения случайны?
— Абсолютно, — кивнул спасатель.
— И стрельбу ты не слышал, и деда не знал?
— Да.
— А вот теперь, слушай меня внимательно. Я сейчас расскажу факты, которых будет достаточно для того, что б загнать тебя в глубокий трюм. На какой срок — зависит от тебя. Чем дольше упираешься — тем он длинней. Понятно излагаю?
— Не надо меня лечить, начальник, я ваши пилюли пробовал.
— Слышь, ты, бык! — вспыхнул Полынцев. — Про леченье будешь малолеткам во дворе тереть, а здесь дуло залепил и в горстку съежился!
Спасатель, злобно поджав губы, стал похож на хищника, сидевшего перед дрессировщиком на цирковой тумбе.
— Может ему плохо сидится? — предположил Мошкин. — Может, захотелось постоять? На растяжке.
Полынцев глубоко затянулся, успокаиваясь.
— Итак, первый вопрос в зачет: стекло в медпункте от чего разбилось?
— От ветра.
— Ответ неправильный. Следующий вопрос: дырка на плакате откуда появилась?
Атлет опустил голову, подобрав ноги.
— Не знаю.
— Ответ неправильный. Еще одна попытка: пулю из стенки кто выковыривал?
— Раскололась, сучка, — прошипел спасатель.
— Кто из вас сучка — сами разбирайтесь, а меня интересует один вопрос. Что за война случилась на пляже?
— Не знаю я, не знаю! — нервно вскрикнул атлет. — Стекло — да. Пуля — да! Но кто был на пляже, не знаю.
Здесь было важно понять — задержанный сочиняет очередную байку или говорит правду. Если последнее, то новая версия, основательно накренившись, приготовилась громко рухнуть. Впрочем, разговор только завязался, сейчас ключевое значение приобретали нюансы, на которых преступники обычно режутся.
