class="p1">Автор этой инструкции преступлений требует от «революционных отрядов», то есть кучки людей, конкретно: «энергичный человек с 2–3 товарищами» начинает дело, «забираясь на верх домов, в верхние этажи и т. д., осыпая войска камнями, обливая кипятком и т. д.».
Вот так писал тайные инструкции бывший присяжный поверенный в годы первой русской революции, которые трансформировались в инструкции ВЧК-ОГПУ-НКВД.
Тридцатипятилетний молодой мужчина с «проворными ногами», по словам одной из его сестер, мастерски убегавший от филеров, живя в теплой буржуазной квартире по подложному паспорту, призывал сограждан выйти на улицы и убивать полицейских, нападать на них кучей на одного, а если оружия нет, то взбираться на крыши и бросать в вооруженных солдат камнями, поливать их из верхних этажей кипятком!
Разве не веет от этих призывов фанатизмом?
И чем его можно объяснить и оправдать — не знаю.
Сквозь синие очки
…В начале весны 1906 года поезд опять доставил жившего по подложному паспорту вождя из Питера в Москву.
На вокзале его никто не встречал, Ильич из конспиративных соображений никого не уведомил о приезде. С Каланчевской площади направился на квартиру в Большой Козихинский переулок вблизи Тверской, где жил учитель городского училища на Арбате Иван Иванович Скворцов, большевик, член легальной литературно-лекторской группы при МК РСДРП. Через него намеревался связаться с руководством глубоко ушедшего в подполье Московского комитета, зализывавшего раны после катастрофы в декабре 1905 года.
Хозяин квартиры Скворцов-Степанов, будущий редактор газеты «Известия», несколько раз принимал дорогого гостя, который просил подробных рассказов все о том же подавленном московском восстании. Поселили вождя на квартире врача, некоего «Л», фамилию его так и не удалось установить, несмотря на усилия следопытов, изучавших жизнь Ленина в Москве. В те мартовские дни 1906 года заночевал он однажды на Большой Бронной, в доме 5, у своего знакомого артиста Малого театра И.М. Падарина. Охранке не могло прийти в голову, что в квартире известного артиста императорского театра, члена партии кадетов — конституционных демократов привечают революционера, больше всех повинного в кровавой драме, что разыгралась на улицах Москвы.
Как вспоминал о тех днях Скворцов-Степанов: «С жгучим вниманием относился Владимир Ильич ко всему, связанному с московским восстанием. Мне кажется, я еще вижу, как сияли его глаза и все лицо освещалось радостной улыбкой, когда я рассказывал ему, что в Москве ни у кого, и прежде всего у рабочих, нет чувства подавленности, а скорее, наоборот… От повторения вооруженного восстания нет оснований отказываться».
Тысяча с лишним убитых студентов, рабочих, женщин, детей, солдат, множество раненых; похороны, стенания родственников покойных, свежие могилы. И лицо, озарявшееся улыбкой!
В те дни посетил Ильич давнего знакомого врача Мицкевича, бывшего члена «шестерки» студентов, которые в конце XIX века организовали группу, от которой пошла история московской партийной организации, увлекшей народ на баррикады.
Жена Мицкевича, принимавшая гостя, засвидетельствовала, что он был полон оптимизма, предостерегал товарищей, чтобы они не впадали в уныние, доказывал, что наступило временное вынужденное затишье перед новыми неминуемыми боями.
Московские партийцы сделали все возможное, чтобы в «красной Москве» вождь не провалился, не был арестован. По-видимому, больше одной ночи он ни у кого из тех, кто предоставлял кров, не ночевал, чтобы не попасть в поле зрения дворников и полиции. В те дни Ленин верил, что партии удастся вызвать всплеск еще одной мощной революционной волны. Ильич полагал, что она снова в том же году высоко поднимется.
В Большом Девятинском переулке прошла конспиративная встреча главного теоретика большевизма с боевиками и членами так называемого военно-технического бюро, то есть практиками. Одни из них предпочитали оборонительную тактику, другие — наступательную. Вождь внимательно слушал обе стороны и, естественно, поддержал сторонников активных действий.
«Декабрь подтвердил наглядно, — писал Ленин в статье „Уроки Московского восстания“, — еще одно глубокое и забытое оппортунистами положение Маркса, писавшего, что восстание есть искусство, и что главное правило этого искусства — отчаянно-смелое, бесповоротно-решительное наступление». Этим искусством Ленин как мало кто обладал.
Судя по дошедшим до нас сведениям, Ильич в мартовские дни 1906 года перемещался по городу с утра до ночи, с места на место, с одной конспиративной квартиры на другую, с одного совещания на другое. На том из них, которое назначалось в Театральном проезде, в помещении Музея содействия труду, вся эта кипучая деятельность оборвалась. Помешал околоточный, который, завидев скопление людей, поинтересовался, есть ли разрешение на многолюдное собрание.
— Наверху полиция. Мне удалось вырваться. Надо немедленно уходить, — такими словами встретил спешившего на заседание вождя один из участников совещания, успевший уйти от греха подальше.
Пришлось Ильичу спешно ретироваться уз Москвы. О тех днях, проведенных в городе, на стенах зданий напоминает несколько мемориальных досок: они на доме на Остоженке, где на конспиративной квартире собирался московский актив партии, на Большой Сухаревской, где на квартире фельдшерицы Шереметевской больницы странноприимного дома заседал Замоскворецкий райком, на доме в Мерзляковском переулке, где проживал присяжный поверенный некто В.А. Жданов, член литературно-лекторской группы…
Никому из артистов, врачей, фельдшериц, адвокатов, которые предоставляли жилища для собраний, ночевок вождя, в голову не приходила мысль, что Ленин, придя к власти, вышвырнет их из уютных гнезд.
Рассказывая о проживании Владимира Ильича по чужим квартирам, Надежда Константиновна не раз подчеркивала, что он при этом испытывал большое неудобство, переживал, что приносит порой незнакомым людям беспокойство своим поселением.
«Ильич маялся по ночевкам, что его очень тяготило. Он вообще очень стеснялся, его смущала вежливая заботливость любезных хозяев». Вот еще одно подобное замечание: «Часами ходил из угла в угол на цыпочках, чтобы не беспокоить хозяек», которые за стенкой играли на рояле, обдумывая во время таких хождений на цыпочках строчки новой работы, анализирующей опыт пережитой революции.
И вот такой стеснительный, предупредительный, истинно интеллигентный, вежливый человек придумал невиданное в Москве решение жилищной проблемы после захвата власти. После чего навсегда умолкли игра на рояле и веселое щебетание женщин — хозяек чистеньких квартир, которые вскоре после революции перестали быть физически чистыми, а их квартиры превратились в перенаселенные коммуналки с общей ванной, общим туалетом на несколько десятков жильцов.
Да, отплатил предупредительный и обходительный постоялец черной неблагодарностью и московскому доброжелателю с Бронной, актеру Падарину, и врачу «Л», и питерским либералам — зубному врачу Доре Двойрис с Невского проспекта, и зубному врачу Лаврентьеву с Николаевской улицы, адвокату Чекруль-Куше, папаше Роде, домовладельцу, отцу подруги Надежды Константиновны, любезно предоставлявших крышу и стены для партийной явки. Отблагодарил всех прочих, сочувствовавших революции, сполна. За что они боролись — на то и напоролись. Остались после 1917
