в Россию делал все возможное, чтобы не оказаться, как случалось в молодости, в тюрьме или ссылке, не подвергать свою жизнь риску. К тому времени у большевиков не наблюдалось затруднений с документами: за два года пребывания в России вождь сменил несколько паспортов. Один у него оказался на имя грузина Чхеидзе, другой, последний, по которому второй раз эмигрировал, — на имя финского повара, а у супруги — на имя американской подданной…
В Питере супруги жили порознь, полагая, что таким образом проще уйти из-под наблюдения полиции. Встречались, как влюбленные, в кафе «Вена», брали извозчика, ехали по Невскому проспекту на санях к Николаевскому вокзалу, снимали номер в гостинице напротив вокзала, тогда это была гостиница «Северная», сейчас, кажется, «Московская». Ужинали в ресторане…
Молоды были еще, романтика! Однажды ехали на рысаке и увидели на улице идущего пешим ходом Юзефа, то есть Феликса Дзержинского. Пригласили прокатиться, посадили дорогого товарища на облучок, рядом с кучером… Эх, прокатились! Спустя десять с небольшим лет возьмет дорогой Владимир Ильич в руки руль и покатит на всех, кто не успеет отвернуться от колес его державной машины. Шофером другой, карательной машины станет давно ему любезный Юзеф и, как любитель быстрой езды, с «бешенной энергией» начнет колесами, красными от крови, осуществлять на практике вожделенную диктатуру пролетариата.
Но это действо — впереди, а тогда в Питере вся работа Ленина протекала подпольно, тайком от всех. Только однажды выступил под именем Карпова на многолюдном митинге в зале Народного дома графини Паниной, известной тогда в столице империи каждому, кто грезил о свободе, своими передовыми взглядами. (В 1917 году правительство «товарища Карпова» вышвырнет ее на «свалку истории», лишив и дома, и должности, и т. д.) Перед громадной аудиторией оратор было заволновался, с трудом преодолел нахлынувшее непрошеное чувство.
Перед ним выступал кадет, член конституционно-демократической партии, ратовал за свободу. Взяв власть, Ленин объявит поголовно всех членов этой партии, вместе с которыми когда-то выступал на митингах, врагами народа, закроет все ее газеты, журналы, комитеты, объявит кадетов вне закона и начнет их физическое истребление, несмотря на то, что никогда ни один член этой партии не призывал «браться за оружие».
Тогда в Народном доме Карпов-Ленин покорил магнетической волей аудиторию, так разволновал собравшихся, что кое-кто после окончания митинга разорвал красные рубахи и, сделав из них флаги, зашагал по улицам.
Такая вот была в дни первой русской революции жизнь, достойная не одной серии фильмов, которые могли бы быть не менее интересны, чем известные «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году».
За два года жизни в России, в 1905-1907-м, полиция так и не арестовала Владимира Ульянова. Она все силы бросила на поимку боевиков, тех, кто ходил по улицам с револьверами и бомбами. С ними вождь не ходил, хотя, как выясняется, стрелять учился.
Живя в Питере, Ленин инкогнито не раз выступал публично: на заседании Петербургского Совета, в Вольном экономическом обществе, Союзе инженеров, в школе перед учителями, где ему возражал социалист-революционер, наконец, на разных собраниях, которые проводились на квартирах, как когда-то на Арбате, где впервые Петербуржец успешно выступил против народника «В.В.».
В годы первой русской революции полиция не обращала особого внимания на подобные собрания, митинги и заседания в разных обществах, Народных домах потому, что все они разрешались законом. Очевидно, не установила она личность оратора Карпова, не установила, как пишет Крупская, «местожительства Владимира Ильича». Надежда Константиновна думала: произошло это потому, что полицейский аппарат тогда был, по ее словам, «еще порядочно дезорганизован».
Но эта «дезорганизация» не помешала арестовать на питерском вокзале Марата — руководителя московских большевиков, причастного к восстанию в Москве, как и других вожаков, арестовать всю военную организацию большевиков перед началом мятежа в крепости Свеаборг вместе с Менжинским, будущим вторым человеком ВЧК, главой ОГПУ после кончины Юзефа-Дзержинского.
Не арестовали Владимира Ильича, он же Чхеидзе и т. п., по-видимому, потому, что не было у полиции явных улик против него. Нелегальную газету с призывами к вооруженному восстанию Ленин издавал за границей. Оружия, как Красин, в подпольной химической лаборатории не изготавливал, не занимался покупкой и транспортировкой оружия. Дома, как Максим Горький, бомб и прочего снаряжения для убийств не хранил. Умел, как никто другой, прятать концы в воду. Сверхосторожный человек!
Пользуясь всеми благами объявленных царским манифестом свобод, называя обещанную Конституцию иллюзией, он в то же время постоянно произносил антиправительственные речи, публиковал статьи, заседал в редакциях, на диспутах и партийных собраниях. Но главное внимание сосредоточил на конспиративной работе, на провокации вооруженного восстания. «В подполье мы залезли. Плели сети конспиративной организации», — пишет Н.К. Крупская, устроившая встречи боевиков с их главарем Никитичем, то есть Красиным. Ну а его работа направлялась тайно Ильичом.
Когда после вооруженного восстания правительство весной 1906 года усилило слежку за политическими противниками, Ильич отправился из столицы в соседнюю Финляндию, зажил с другими руководителями партии на даче, где до них обитали… социалисты-революционеры, изготовлявшие здесь бомбы. На этой даче не раз бывал легендарный Камо, щеголявший по улицам в экзотическом кавказском костюме. «Этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли бесстрашный боевик был в то время каким-то чрезвычайно цельным человеком, немного наивным и нежным товарищем», — такими словами описывает законченного террориста в мемуарах жена Ленина, рассказывая, как однажды принес он ей гостинец от жившей на Кавказе тети — засахаренные орехи, а также завернутый в салфетку арбуз, который напуганные обыватели приняли за бомбу.
Возлюбила Камо и мама Надежды Константиновны, Елизавета Васильевна. Она, эта мама, «заботливо увязывала ему револьверы на спине» всякий раз, когда возвращался нежный племянник кавказской тети из Финляндии, где жил Ильич, в соседний Питер. А ездил так матерый боевик часто, перевозя на себе оружие.
Какие задания давал во время душевных встреч Ильич «легендарному» Камо — покрыто мраком. Ясно одно: за каждое такое задание полиция могла отдать под суд.
Знаем мы, что Камо «страстно был привязан» и к Ильичу, и к Никитичу. О некоторых криминальных подвигах легендарного боевика, в которых явно замешан наш вождь, речь впереди.
Как никто другой, Ленин идеализировал, превозносил рабочий класс, чуть ли не обожествлял его. Ему казалось, что все представители этого класса являются носителями не только «классового инстинкта», но и абсолютного добра на земле, выразителями истины в последней инстанции, что своим стихийным чутьем они могут все понять, судить и рядить без профессиональной подготовки и образования, способны руководить всем обществом на самых верхних ступенях государственной пирамиды. Нет, Ленин не говорил, как ему приписывают, что каждая кухарка может управлять государством.
