Только тут я замечаю, что около кровати стоит новенькая медицинская каталка, накрытая свежей простыней.
— Товарищи, коллеги, что происходит, а? — спрашиваю первого встречного, как оказалось — дежурного травматолога.
— Вы, наверное, наш новый хирург из Санкт-Петербурга? — Травматолог представляется Семеном Игоревичем Бабцовым и неожиданно спрашивает:
— А вы, Дмитрий Андреевич, часом, даром убеждения не обладаете?
— А вы, для начала, скажите, что тут стряслось?
— А-а-а-а-а! Помогите! — продолжает орать беременная Анна, ни на кого не обращая внимания.
— Рожает девка! Тяжело рожает! — выпрямляется гинеколог. — Вы хирург?
— Хирург. А в чем проблема?
— Проблема в том, — бородач вытирает обагренные руки о скомканную простыню, — что сия дама в родах. Отошли воды, начались потуги, головка врезалась в родовые пути, а она, видите ли, не желает рожать!
— Как так не желает?
— А вот так! Не тужится и нам не дается, уселась прямо на ребенка, зажала ноги и все тут! Хотели на каталку ее перекинуть да в родзал скоренько отвести, а она вцепилась в кровать — и точка! С места не сдвинешь!
— Уже все дежурные врачи, что есть, со всей больницы сбежались! — подтверждает травматолог. — Всяко пробовали: нет, и все тут!
— А чего она хочет?
— А вы сами у нее спросите.
— Анна, чего бузишь? Чего рожать не хочешь? — как можно мягче, дружелюбнее обращаюсь я к роженице.
— Ы-ы-ы-ы! — на новый лад вопит девушка, пройдясь по мне совершенно равнодушным, стеклянным взглядом.
— А что это у нее между ног торчит? — вздрагиваю я, разглядев что-то в Анниной промежности.
— Что, что! Головка это! — злится гинеколог.
— Головка? — в ужасе переспрашиваю я. — У нее что, ребенок там застрял? Так что вы все стоите и ничего не делаете? Ребенок же погибнуть может!
— Может, — соглашается травматолог.
— А что мы, по-вашему, тут все делаем? — бросает врач-неонатолог. — Битый час эту дуру уговариваем перелечь на каталку и поехать в родзал. Так нет, как села, так и сидит не шелохнувшись! А ребенок уже на выходе!
— А-а-а!
— Анна, — опять подступаюсь я к ней, — послушайте меня, мы хотим вам помочь произвести на свет вашего ребеночка. Он уже идет к нам в этот мир! Не упрямьтесь, лягте на каталку и расслабьтесь! Помогите своему дитю появиться на свет божий!
Но моя речь не имеет ровным счетом никакого успеха, по крайней мере, у роженицы. Она замолкает, стиснув зубы, вцепляется в спинку кровати и с каким-то остервенением принимается раскачиваться взад-вперед.
— Да-а-а! — тянет бородатый гинеколог. — Вот это психоз! Ничего ее не берет! Мы уже ей столько успокоительного вкатали: слона свалить можно, а ей хоть бы хны! Хирург такую славную речь толкнул, что чуть я сам на каталку не взгромоздился, а она и ухом не повела!
— Борис Аркадьевич, — причитает акушерка, придерживающая роженицу, — у нее опять схватки начались! Что делать? Ребенок лезет наружу!
— Кошмар! — Терапевт закрывает лицо руками и отворачивается.
— Надо психиатра вызвать из дома! — брякаю первое, что пришло в голову. — Есть же у вас в больнице психиатр?
— Есть! Уже вызвали, едет!
— Ребеночек же погибнет! — ревет акушерка, размазывая крупные слезы по толстым щекам. — Гляньте, уже между ног головка торчит! Она же, дуреха, душит его!
— Мужчины, давайте применим силу! — не своим голосом ору я во все горло. — Чего стоим-то! С одной бабой не можем справиться? Затаскивай ее на каталку и в родзал! А вы, — анестезиологу, — дайте ей наркоз! Ну? Раз-два, взяли! — И, показывая пример остальным докторам, взялся за безумную Анну.
Преодолев сопротивление ополоумевшей женщины, мы хватаем ее за руки, за ноги и, приподняв, укладываем на каталку. Затем, придерживая со всех сторон руками, везем в родилку. Анна кусается, царапается и обзывается разными непечатными словами. А между ног у нее уже хорошо вырисовывается покрытая липким пушком и кровавой слизью детская головка.
Слава богу, все завершилось благополучно. Мы влетаем в родзал, катя впереди себя каталку с вопящей роженицей. Анестезиолог, не медля ни секунды, подкатывает наркозный аппарат и, сломив сопротивление, надевает на лицо роженицы маску. Через пару минут Анна сдается на милость гинекологов. Все лишние выходят в коридор.
Только тут я замечаю, что кисти рук и оба предплечья у меня покрыты бордовыми полосами — следами от ногтей. А на запястье отпечатались и следы человеческих зубов. И когда только успела хватануть?
— Коллеги, вы не знаете, к кому меня вызывали? — интересуется невысокий, полный, лысеющий доктор, с характерной бородкой клинышком.
— Психиатр прибыл! — шепчет мне на ухо травматолог. — У него халат вечно зеленый, все никак не созреет.
— Как раз вовремя! — так же шепотом отвечаю я.
— Где у вас гинекология?
— Во-о-он там! — показываю на родзал. — Только ваша пациентка пока спит.
— Что значит — спит? Мне сказали, что она буйствует, ведет себя неадекватно. У рожениц такое бывает!
— Извините, коллега, но ваша помощь несколько запоздала.
— Я прибыл, как только получил вызов! Что мне сейчас делать? Прикажете ехать домой?
— Подождите немного. Ей не так давно дали наркоз, так как она вела себя, мягко говоря, нервно. Возможно, когда проснется, вы ею и займетесь, — советую я.
— Ладно, я подожду! — кивает психиатр и идет в ординаторскую.
— Мальчик! Живой! Три двести! Семь баллов! — выходит из родзала усталая, но счастливая сестра-анестезист.
— А мама Аня как?
— Пока спит, а дальше видно будет.
— Тут психиатр нарисовался!
— Это замечательно! Его консультация не повредит.
Проблема исчерпана, и я возвращаюсь в свою комнату. Пытаясь заснуть, снова слышу хлопанье автомобильных дверей и пьяные, недовольные голоса. Но меня это уже мало волнует: опыт предыдущей бессонной ночи настоятельно рекомендовал мне залезть с головой под одеяло и не обращать внимания на посторонние шумы.
Как ни странно, ночь я провел довольно терпимо, можно даже сказать, выспался. Никто мне не мешал, если не принимать во внимание особо голосистую даму, что привезли на освидетельствование почти в шесть утра. Она орала так, что стая воробьев, ночевавшая на соседних деревьях, испуганно снялась с насиженного места и улетела от греха подальше.
Сегодня суббота, а значит, день нерабочий — но не для хирурга. С утра поднимаюсь в реанимацию. Осматриваю вчерашнего прооперированного мною пациента и отмечаю положительную динамику в истории болезни.
— Дмитрий Андреевич, вам заняться, что ли, больше нечем? — спрашивает дежурный анестезиолог Витя, крепкий парень лет тридцати.
— А что вас так смущает, Виктор Петрович? Я выполняю свой долг, вот и все. Вижу, дежурный травматолог сегодня не удосужился и пару строчек черкнуть.
— Зовите меня Виктором, не люблю, когда по отчеству — сразу как-то старше становлюсь. Мне заведующий передал, что вы в некотором смысле большой оригинал. В свой выходной день прийти и посмотреть больного? Это выше всяких похвал!
— Виктор Петро… извини, Витя, так это как раз нормальное отношение к своей работе! Святое дело осмотреть пациента после операции, и, — я многозначительно поднимаю палец, — не забыть сделать об этом запись. И не важно — суббота, воскресенье, праздничный день… Больные не должны от этого страдать!
— Полностью с вами солидарен, — весело смотрит на меня доктор. — Жаль, что, кроме вас, из хирургов этого никто пока не понимает.
— Пока жареный петух в одно место их не клюнет, и не осознают!
— Вот-вот, мы ей устали объяснять. Остальные-то врачи согласны, а Зинаида Карповна уперлась и ни в какую не желает перестраиваться. Все на нас кивает: раз, говорит, у вас лежит, то вы и пишите!
— Так, выходит, все дело в заведующей?
— А в ком же еще?
— Если дело только в ней, я попытаюсь этот вопрос решить.
— И каким образом, простите?
— Да обычным — поговорю с ней по душам. Насколько я знаю, она завтра как раз дежурит.
— Бесполезное дело! — усмехается Виктор. — Многие уже пробовали, только ничего путного не вышло.
Я не спорю, а, закончив писать, отправляюсь на хирургическое отделение. Предстоит еще осмотреть и перевязать своих больных, собрать перевязочный материал и вернуться в реанимацию для перевязки послеоперационных хирургических пациентов. Жаль, что я вчера не удосужился поинтересоваться у перевязочной медсестры, куда та складывает необходимые инструменты и где держит перевязочный материал. Пойди разбери в чужом хозяйстве, где что лежит! Нет противнее занятия, чем рыться в незнакомом перевязочном кабинете в поисках необходимого. У каждой хорошей сестры всегда есть свои запасы, и они, как правило, тщательно скрыты от постороннего взгляда.
