Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну да, охотятся, играют в футбол, теннис и крикет. С ними я еще могу как-то ладить и даже неплохо. Но женщины — это нечто чудовищное. Они ревнивы, злобны и праздны. С ними не о чем говорить. Стоит затронуть какую-нибудь философскую тему, как они тут же принимают вид оскорбленной невинности, словно ты позволила себе нарушить приличия. Да и вообще, что от них ждать? Они совершенно ничем не интересуются. По их мнению, говорить о телесном непристойно, а о духовном позволительно только самодовольным резонерам.
— Не придавайте значения всему, что услышите от моей жены, — улыбнулся Манро своей доброй мягкой улыбкой. — Местное общество ничуть не хуже любого другого в колониях. Люди здесь не блещут умом, но и не такие уж безнадежные глупцы. Главное, они дружелюбны и добры, а это уже немало.
— Мне не надо, чтобы они были дружелюбными и добрыми. Люди должны быть живыми и страстными. Их должна волновать судьба человечества, проблемы духа, а не джин и приправы к завтраку. Они должны жить искусством и литературой. — Дарья резко повернулась к Нилу: — У вас есть душа?
— Не знаю. Это зависит от того, что вы имеете в виду.
— Почему вы покраснели? Разве можно стыдиться своей души? Без нее мы ничто. Расскажите, какая у вас душа. Вы мне интересны, и я хочу знать.
Нил совершенно растерялся от такого напора со стороны малознакомого человека. Он впервые оказался в подобной ситуации, но поскольку был серьезным юношей, то на прямой вопрос всегда старался по мере своих сил давать исчерпывающий ответ. Его немного смущало присутствие Манро.
— Не знаю, что вы называете душой. Если определенную нематериальную или духовную сущность, созданную Творцом и на некий земной срок заключенную в бренное тело, тогда на ваш вопрос я отвечу отрицательно. По-моему, тот, кто способен к трезвому осмыслению очевидного, не может разделять столь дуалистического воззрения на природу человека. Если же под душой вы подразумеваете некую совокупность физических элементов, образующих то, что мы называем личностью человека, тогда конечно же душа у меня есть.
— Вы очень милый юноша и на редкость хороши собой, — улыбаясь, проговорила Дарья. — Нет, под душой я понимаю и томление духа, и вожделения тела, и то высшее и вечное, что есть в нас. Скажите, что вы читали в дороге? Или только играли в теннис на палубе?
Нил оторопел от столь нелогичного вопроса и, если бы не добродушная непосредственность хозяйки, был бы даже шокирован. Заметив его растерянность, Манро спокойно улыбнулся, и морщины, идущие от крыльев носа к уголкам рта, превратились в глубокие складки.
— Я много читал Конрада.
— Для души или для ума?
— И для души, и для ума. Я восхищаюсь им.
Дарья театрально всплеснула руками.
— Этим поляком! — воскликнула она. — Как вы, англичане, могли позволить болтливому шарлатану обвести вас вокруг пальца? Он же воплощение легковесности, типичной для его соотечественников. Этот поток слов, длинные вереницы предложений, напыщенность, аффектация, претендующая на глубину. Когда продерешься сквозь все эти нагромождения словес и наконец выуживаешь мысль, то что же обнаруживаешь? Пустую банальность! Конрад напоминает мне посредственного актера, который напялил романтический костюм и с пафосом декламирует драму Виктора Гюго. Минут пять кажется: да, вот образец героики, но вскоре все ваше существо восстает и вы уже готовы кричать. Фальшь! Одна лишь фальшь!
Нилу еще никогда не приходилось слышать, чтобы об искусстве и литературе говорили с такой страстью. Бледные щеки Дарьи пылали, а светлые глаза сверкали.
— Конрад, как никто, умел передать настроение, — возразил Нил. — Когда я читаю его книги, то могу осязать, обонять, видеть и чувствовать Восток.
— Вздор! Что вы знаете о Востоке? Кто угодно скажет вам, что Конрад допускал чудовищные неточности. Спросите Ангуса.
— Конечно, Конрад не во всем сохранял достоверность, — согласился Манро со свойственной ему рассудительностью. — Борнео, каким он описал его, не имеет ничего общего с реальностью. Конрад смотрел на остров с палубы торговой шхуны, но даже то немногое, что он увидел, не смог воспроизвести правдиво. Но так ли это важно? Не думаю, что литература должна быть рабой фактов. По-моему, это совсем немало, если писателю удается нарисовать целый мир, мрачный, зловещий, романтический и героический — мир человеческой души.
— Ты сентиментален, мой бедный Ангус, — вздохнула Дарья и вновь обратилась к Нилу: — Читайте Тургенева, читайте Толстого, читайте Достоевского.
Нил совершенно терялся, не зная, как вести себя с Дарьей Манро. Пренебрегая традиционными ритуалами знакомства, подразумевающими определенную последовательность в сближении, она держалась так, будто знала его всю жизнь. Подобная торопливость ставила Нила в тупик. Знакомясь с новым человеком, он старался соблюдать осторожность. Бывал приветлив, но не спешил заводить дружбу. И никогда не пускался в откровенности без веских на то причин. Но раскованность и прямота Дарьи обезоруживали его. Она обрушивала на собеседника самые сокровенные мысли и чувства с безрассудством мота, швыряющего золотые монеты толпе. Из всех знакомых Нила никто так себя не вел. Изъяснялась Дарья с поразительной свободой и никогда не выбирала слова. О естественных функциях человеческого организма говорила так, что краска заливала щеки Нила. Дарья только смеялась над ним.
— Какой же вы ханжа! Что тут неприличного? Если мне надо принять слабительное, почему нельзя назвать вещи своими именами, а если мне кажется, что и вам оно не помешает, почему бы не сказать об этом прямо?
— Теоретически вы, вероятно, правы, — соглашался Нил, неизменно рассудительный и во всем следовавший логике.
Дарья расспрашивала его об отце и матери, о братьях, школе и университете. Рассказывала ему и о себе. Ее отец, генерал, погиб на войне, мать была урожденной княжной Лужковой. Когда власть захватили большевики, им с матерью удалось бежать с Дальнего Востока в Иокогаму. Здесь они едва сводили концы с концами, продавали драгоценности и все ценное, что сумели увезти с собой. В Иокогаме Дарья вышла замуж за русского эмигранта. Брак оказался несчастливым, и через два года она с мужем развелась. Когда мать умерла, оставив Дарью без средств к существованию, пришлось самой позаботиться о себе. Ее выручила американская организация помощи безработным. Дарья преподавала в миссионерской школе. Служила в больнице. Нил приходил в бешенство и в то же время мучительно краснел, когда Дарья рассказывала, как мужчины пытались воспользоваться ее беззащитностью и нуждой. Она не скрывала от него подробности.
— Скоты, — негодовал он.
— Все мужчины таковы, — пожимала она плечами.
Однажды, чтобы защитить свою честь, ей пришлось воспользоваться оружием.
— Я поклялась, что убью его, если он сделает хотя бы один шаг, и, честное слово, я пристрелила бы его, как собаку.
— Боже! — ужаснулся Нил.
В Иокогаме она встретила Ангуса. Он приехал в Японию в отпуск. Ангус буквально покорил ее своим прямодушием и благородством, добротой и серьезностью. Он не был дельцом, он был ученым, а наука — это молочная сестра искусства. С ним Дарья могла забыть о невзгодах и обрести покой. К тому же она устала от Японии, а Борнео манил ее, как неведомая загадочная страна. Они были женаты пять лет.
Дарья дала Нилу романы русских писателей — «Отцы и дети», «Братья Карамазовы», «Анна Каренина».
— Вот три вершины нашей литературы. Читайте. Это величайшие произведения, непревзойденные в мировой литературе.
Подобно многим своим соотечественникам, Дарья не признавала никакой другой литературы, как будто десяток романов и повестей, довольно средняя поэзия и несколько неплохих пьес перечеркивали литературу всех времен и народов. Нил был очарован и смущен.
— Вы похожи на Алешу, Нил, — сказала Дарья, глядя на него добрыми и ласковыми глазами. — Только шотландская суровость, подозрительность и осторожность не позволяют раскрыться вашей душе во всей ее красоте.
— Ничего подобного, вовсе я не похож на Алешу, — смутился Нил.
— Вы не знаете себя. Не пытались себя понять. Почему вы стали натуралистом? Из-за денег? Да их было бы у вас гораздо больше, если бы вы сидели в конторе вашего дядюшки в Глазго. Мне чудится в вас что-то особенное, нездешнее. Я бы вам в ноги поклонилась, как отец Зосима Дмитрию.
— Ради Бога, не делайте этого, — улыбнулся он, слегка покраснев.
Но когда Нил прочитал романы, которые дала ему Дарья, он уже меньше удивлялся ее странностям. Они многое объяснили. Нил увидел в ней черты, свойственные многим героям русской литературы, но совершенно чуждые женщинам, которых он знал в Шотландии, — его матери или двоюродным сестрам из Глазго. Его больше не удивляло, что Дарья допоздна засиживается за чаем, целыми днями лежит на софе и читает, выкуривая одну сигарету за другой. Она могла бездельничать с утра до вечера, но при этом совершенно не страдала от скуки. В ней причудливым образом сочетались вялость и страстность. Дарья нередко повторяла, пожимая плечами, что, в сущности, она восточная женщина и только по прихоти судьбы родилась в Европе. Действительно, в ее движениях, по-кошачьи грациозных, проскальзывало что-то восточное. Неаккуратна она была донельзя и словно бы не замечала, что повсюду валялись окурки, старые газеты, пустые коробки. Но Нил уверял себя, что в Дарье есть что-то от Анны Карениной, и как бы переносил на нее жалость, которой проникся к этому пылкому несчастному созданию. Вскоре Нилу стала понятна и заносчивость Дарьи. В ее презрении к женщинам из местного общества не было ничего удивительного. Чем ближе он знакомился с ними, тем больше убеждался, что они действительно заурядны. Дарья отличалась от них живым умом, образованностью, а главное — необычайно тонкой натурой, рядом с ней все местные дамы казались совершенно бесцветными. Разумеется, Дарья не искала их дружбы. По дому она расхаживала в саронге и рубашке, однако, отправляясь с Ангусом на званый обед, одевалась с такой роскошью, что это было почти неуместным. Ей доставляло явное удовольствие демонстрировать пышную грудь и красивую спину. Она румянила щеки и подводила глаза, точно актриса на сцене. Хотя Нил с досадой замечал, как ее провожают насмешливыми или возмущенными взглядами, но в глубине души признавал, что она ведет себя нелепо. Конечно, на таких вечерах Дарья выглядела великолепно, но если не знать, кто она, можно было бы подумать, что ей недостает респектабельности. Однако с некоторыми ее привычками Нил никак не мог смириться. Взять хотя бы ее волчий аппетит. Его коробило, что за столом она съедала больше, чем они с Ангусом, вместе взятые. Откровенность ее суждений об отношениях между мужчиной и женщиной нередко шокировала его. Дарья не сомневалась, что в Шотландии он напропалую крутил романы, и добивалась от Нила подробных рассказов о всех его похождениях. С врожденной шотландской хитростью и осторожностью он парировал ее наскоки и уклонялся от ответов. Дарья поднимала его на смех.
- Тогда и теперь - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Сотворение Святого - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Статья закона - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- На чужом жнивье - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Романтичная девушка - Уильям Моэм - Классическая проза
- Сокровище - Уильям Моэм - Классическая проза
- Собираясь в гости - Уильям Моэм - Классическая проза
- Жена полковника - Уильям Моэм - Классическая проза
- Несостоявшиеся жизни - Уильям Моэм - Классическая проза
- Три толстухи на Антибах - Уильям Моэм - Классическая проза