приводит Чурсин. Охотник из села Гагеран, убив оленя, остается на ночлег в
лесу. Пока он, разделав тушу, разжигает костер и готовит еду, из оврага
появляется алажен. Демоница усаживается возле охотника и повторяет все
его действия: он ест кусок мяса, и она следует за ним, он отрезает кусок
оленьего сала – и алажен берет кусок сала. Тогда охотник подносит спичку к
своей ноге. Алажен, следуя его примеру, тоже поджигает свою ногу, шерсть
на ней вспыхивает, и, крича от боли, демоница убегает в лес. Спустя время
алажен возвращается с целой группой сородичей. Охотник в испуге
забирается на дерево, а алажены, не заметив его, жарят оленя, едят мясо, а
оставшуюся его часть сжигают и расходятся. Спустя время охотник умирает.
Место, где это произошло, отмечает автор, так и называется – Госюта чол,
т.е. «котловина сожженного оленя» (Чурсин, ук.соч.: 15).
В данном сюжете алажен выступает в роли лесной демоницы,
посягнувшей на охотника. Но все-таки основная ее функция –
предотвращение продолжения человеческого рода, и наибольшую опасность
она представляет для рожениц и новорожденных младенцев.
82
У талышей в подобной ипостаси выступает и другая демоница – шаша. В
женском обличие, но размером меньше кошки, шаша пробирается к ребенку
на шестой день ( шашаруж) или шестую ночь ( шашашав) от рождения,
садится у головы новорожденного и начинает душить. Поэтому было принято
охранять ребенка на шестые сутки: группа женщин сидела у колыбели,
накрыв младенца рыболовной сетью и поддерживая свет всю ночь. У входа в
комнату оставляли хлеб с маслом, чтобы отвлечь шаша от дитя, на случай,
если женщины все-таки заснут (там же). Шаша, живописно изображенная в
сказаниях и имеющая собственные черты (например, маленький размер), на
первый взгляд, воспринимается как слабая, возможно, локальная ипостась
алажен, ибо сфера ее влияния входит в домен универсальной демоницы, а
функции обеих аналогичны. Может показаться, что персонаж этот
отпочкавался в определенный период от алажен и получил отдельное
развитие – явление довольно распространенное в народных верованиях.
Тем нем менее, шаша, скорее всего, – оригинальный образ: его нет ни у
одной новоиранской народности, в том числе у очень близких талышам
гилянцев и мазандаранцев. Вряд ли уместна параллель с домашним духом
шуэ ( šüe) у лакцев и кялхоров или шое ( šöe) у гуранов, имена которых
восходят, возможно, к древнеиранскому *xšaθra-pati. Талышское шаша никак
нельзя возводить к указанным праформам. Вполне возможно, что
соотнесение имени этой демоницы с числом шесть вторично и, скорее всего,
обусловлено омонимией двух лексем. Более того, не исключено, что и сама
мифологема шестого дня, его особой нагрузки в данном контексте –
результат вторичной референции. Данное явление имеет множество
параллелей: некий персонаж, в силу переосмысления его имени в народном
сознании, получает новые функции и трансформируется в новый характер
сообразно предполагаемому восприятию значения его имени. Это, тем более,
возможно в случае с демонизированными божествами, чьи покрови-
тельствующие функции трансформируются в прямо противоположные
демонические качества.
Итак, если шаша действительно изначально сепаратный образ, то он
должен быть исконным талышским соответствием региональной демоницы –
ал, адаптированной талышским народным пандемониумом явно позднее. В
этом случае напрашивается параллель с хурритской богиней šaoška или
šawoška, закономерно подвергшейся демонизации. Интересно, что шаошка,
или, скорее, шаош- ( ка-, по всей видимости, суффикс) ведает, помимо
прочего, плодородием, матримониальными отношениями и т.д. (см. подробно
83
Haas 1994: 345-352; Seidl 2001), что в результате демонизации закономерно
должно дать антагониста продолжения жизни – функционально абсолютное
совпадение с талышской демоницей шаша. Таким образом, шаша вполне
может быть древним элементом, трансформированным из хурритского
субстрата.
Вообще-то ал ( āl) – целый класс демонов, антагонистов человеческого
рода, в основном выступающих в женской ипостаси и засвидетельствованный
в народных верованиях, в том числе, и неиранских народов, как мусульман,
так и христиан, и распространенный, помимо собственно Ирана, в Средней
Азии, Афганистане, на Кавказе, в некоторых частях России (на юге России и
в Сибири). Это наиболее часто встречающийся персонаж во всех восточных
народных пандемониумах ( ol, hāl, xāl – в Таджикистане и Афганистане,
almasti (albasti), almaste, almasteyka – у тюркских народов Средней Азии,
alk‘, al – у армян, ali – у грузин, yāl – у луров и бахтияр , āl-i baхtak – у заза и
т.д.
Ее внешность варьируется в локальных традициях, в основном сохраняя
характерные черты – большую обвислую грудь, заброшенную за плечи,
огромные горящие глаза, густую растрепанную копну рыжих (красных,
черных) волос, длинный нос. Методы защиты от демоницы также составляют
довольно устойчивый комплект – от металлических острых предметов и
ароматных трав до свежих внутренних органов домашних животных (барана
или козы), оставленных во дворе дома, и пустых люлек в комнате роженицы,
призванных сбить демоницу с толку. Практически повсюду ал можно
поймать (проще всего, схватив за глиняный нос) и приручить, приколов к ее
одежде иглу или булавку. В некоторых традициях ал может вступать в брак c
человеком, но вычислить ее легко, так как от обычной женщины ее отличает
боязнь огня, очага (изначально образ ал связан с водой).
Разные традиции возводят ал к первой женщине, созданной для Адама,
который, будучи сотворенным из глины, не мог ужиться с ней якобы из-за ее
огненной натуры (хотя, как уже отмечалось, в абсолютном большинстве
преданий прослеживается водная природа этой демоницы). С тех пор, как Ал
была заменена Евой, она возненавидела весь человеческий род и всеми
способами мешает его продолжению. Существует и маргинальная версия,
объясняющая ненависть Ал к людям тем, что некогда женщина выплеснула
вечером кипяток на улицу и случайно ошпарила детеныша ал – с тех пор ал и
мстит людям (Arakelova 2003a).
84
Наиболее распространенная ошибка в интерпретации вариантов имен
демоницы – попытка возвести его к тюркскому al – «красный» (Чурсин,
ук.соч.: 12 и др.). На самом же деле, генезис данного персонажа в равной
степени интересен и драматичен, поскольку ал – не что иное, как
демонизированный Ахура-Мазда ( ōhrmozd), глава древнеиранского пантеона.
Теоним almèsti (от Ahura Mazda), который однозначно является прототипом
almasti, засвидетельствован в одном из согдийских документов, где almèsti
определяется как царь и верховный бог (Olufsen 1904: 36, 67-368, Hansen
1986: 256-257). Все же выше перечисленные формы – āl (ol, xāl, yāl) –
результат вторичного усечения от almèsti (Arakelova 2003a: 24, cм. также
Asatrian 2001: 154) .
Среди элементов народной религии обычно отмечают дендролатрию и
пережитки астральных культов.
Что касается дендролатрии, то священными деревьями у талышей
считались бук и дуб, а также платан (азатовое дерево) (см. подробно Марр
1922: 6). Ранние исследователи отмечали и конкретные экземпляры,
являвшиеся объектами особого почитания — священный дуб в Машхане и
на вершине Вахмаку близ селений Рази и Пиады (Чурсин, ук.соч.: 9), бук на
высоте Уля Шавеш, священная роща азатовых деревьев (платанов) близ села
Веравула и т.д. (Марр, ук.соч.: 6). Места со священными деревьями, как и
всякую святыню, называют оджах. Недопустимо срубать даже ветку такого
дерева.
Священные деревья часто обвешивают платками, лоскутами. Касается это,
однако, не всегда самого феномена дендролатрии. Порой дерево выступает
неким посредником между сакральным миром и человеком — в нем, скорее,
заявлена сакральность места, где оно произрастает (могила святого, целебный
источник и проч. — например, отмечаемые Чурсиным деревья и кустарники
у минеральных источников) (Чурсин, ук. соч.: 9-10). Впрочем, обвешивание
