— Да брось ты на парня напраслину наговаривать, — сказал Капустин. — У всех свои заскоки. Я бы тоже смотал куда-нибудь в Орловскую область от всего подальше, место бы ему освободил, и пускай они тут все армагеддонятся с такими же…
— Капустин, слушай меня внимательно! — строго оборвал его Потапенко. — Кургузкин так и не смог найти никаких следов офицеров внутренней службы Восьмичастного и Циферблатова. Личные дела всех сотрудников и вольнонаемных ОЛП N45, карточки контингента — тоже. Один раз ему почти повезло! Совершенно случайно он наткнулся на ордер, выдававшийся какому-то полковнику Восьмачастному на получение квартиры в высотке на Котельнической набережной. Но… раньше же не было мобильников с фотокамерой! Порядку-то куда больше было. Поэтому на его официальный запрос ему так же официально сообщили, что такого ордера не было и в природе быть не могло. Кургузкин все понял и больше не настаивал. А уже после него, знаешь, сколько было ориентировок на уничтожение всех доносов, где упоминались эти самые пресловутые «желтые глаза»? Я со счетов сбился! И недавно потребовали опять все уничтожить, наряду с корреспонденцией, где упоминается слово «олигарх». Но буквально на днях приходит ко мне новое письмо, там опять эта фраза из письма 43-го года! «А глаза у него на свету желтые»! Я его тебе туда же, в папку сунул. Ну, успехов тебе, земляк! За ватрушки и пирожки — спасибо тебе, как всегда. С такими ватрушками, Капустин, верится только в лучшее!
Тяжело вздохнув, майор Капустин закрыл за ним дверь на ключ и подошел к большому английскому сейфу, чтобы надежнее спрятать примятую дерматиновую папку, еще хранившую тепло объемистого живота Потапенко. Он всегда себя считал человеком действия, мало доверяющим душевным терзаниям и неуверенности, так часто посещавших окружавших его людей. Однако, закрыв за Потапенко дверь, он почувствовал, что его одолевают мрачные и тяжелые раздумья о будущем.
Боец
В их с трудом складывавшейся троице именно себя Ямщиков не без оснований считал человеком действия, мало доверяющим душевным терзаниям и неуверенности, так часто посещавших Флика и Седого. Однако, закрыв за собою дверь купе, он почувствовал, что его одолевают мрачные и тяжелые раздумья о будущем.
Флика в купе, естественно, не было. По коридору из конца вагона разносился визгливый бабский смех. Ясно, что все эти мымры вновь собрались вместе и Флика к себе увели. В тамбуре мимо него проскочили две какие-то бабы, нагруженные бутылками с пивом и судками из вагона-ресторана. Ямщиков слышал, как, закрывая дверь тамбура, одна кочерыжка сказала другой, понизив голос: «Это тот… весь в маслище, про которого…» Конец фразы утонул в громком ржании на весь вагон. Потушив сигарету, Ямщиков с раздражением сделал нехитрые выводы, что вначале они все вместе вот так же ржать будут, потом напьются, а потом опять примутся рыдать на весь состав. Дуры.
Седой встретил его молчанием, не предвещавшим ничего хорошего. В полумраке купе он смотрелся особенно дико, нацепив, вдобавок к черным очкам, наушники радиоплеера. Ямщиков тоже присел на нижнюю полку напротив, хотя молчать вдвоем с насупившимся Седым становилось невмоготу. В коридоре нетрезвым голоском ржал Флик, и, откидываясь к дерматиновой обивке стенки нижней полки, Григорий деловито прикинул по обстановке, когда он сам бесповоротно съедет с катушек.
— Значит, капитан Григорий Павлович Ямщиков, трупы вы специально сожгли, чтобы скрыть следы преступления, — неожиданно сказал Седой, снимая наушники. — Вот, значит, какая петрушка…
Ямщиков почувствовал, как что-то внутри него, собравшись в комок, стремительно валится вниз.
— А я-то пытаюсь прикинуть, к кому же из нас Могильщик приходил? — тихо продолжил политинформацию Седой, выключая радиоплеер.
— Он же Флика за задницу щипал, — с неловким хохотком попытался обратить в шутку наезд Седого Ямщиков. — Значит, к Флику и приходил.
Голос у него почему-то сел, наверно, от курения в промороженном, покрытом инеем тамбуре. Поэтому шутка повисла льдинкой в сгущавшейся атмосфере грядущей разборки. Создавать подобное сгущение из любой мелочи Седой был редкий умелец. Ямщиков про себя в очередной раз отдал должное мастерству попутчика, чувствуя сосущую пустоту в области левого подреберья.
— Я-то думаю, кто же из нас кровью меченый, раз от него так воняет, что у меня сразу нюх отшибло? — свистящим шепотом произнес Седой. — Понятно, почему к нам сразу этого Мишатку с кладбища потянуло… Может, Флик прав? Может, в пятом купе действительно сары едут? А что удивительного? В этом случае вся наша маскировка — детсадовские игры. Они нас по запаху крови чуют.
Он встал и наклонился почти над непроницаемым лицом Григория, будто стараясь сквозь черные очки разглядеть на его лице кровавые отметины. Ямщиков судорожно попытался проглотить сухой комок, потом глухо ответил: «Нет, Седой, никакие это не сары. Скорее всего, это… какие-нибудь следователи прокуратуры. Им точно я нужен. Сразу надо было сказать… Да тут с Фликом такое… Прости, скорее всего, это я привел за собой хвост…»
Все-таки надо было отдать должное Седому. Хоть и не шибко хотелось, но надо было отдать. Как только Ямщиков перестал запираться и почти раскаялся, Седой начал судорожно соображать, как можно поправить дело.
— Это просто ужас какой-то, до чего мы докатились… Факельщик теперь — никчемная баба, а какой из меня теперь — Нюхач? Ведь это я должен был учуять саров и вывести вас на след, я! Что происходит, Грег?
— Обычное дело происходит, — смирившись с неизбежным, понуро ответил Ямщиков. — Уже обычное. Долго объяснять.
— Нет, ты все же попытайся объяснить! — Там сказано, что ты в тюрьме два года сидел… Это как понимать? Я еще удивляюсь, что у меня нюх отшибло…
Седой пожевал губами, демонстративно не глядя на насупившегося Ямщикова. Потом, откинув голову назад, поправил очки и заученно процитировал: «Подсудимые не скрывали подловатой радости… Капитан Григорий Ямщиков сделал характерный жест рукой и громко произнес «Йес!», бросив победный взгляд в сторону журналистов. Выйдя из «клетки», он бросился в объятия радостных сослуживцев. В это время родственники погибших чеченцев громко зарыдали и закричали: «Убийцы!»
— Да пошли они все в жопу! Я выполнял приказ! Мне приказали их уничтожить! С виду они все выглядели обычной разведгруппой… И дверца у них открылась, понимаешь? Задняя дверца открылась! Как бы я на боевом задании не выполнил приказ из штаба? — в отчаянии выкрикнул Ямщиков. Пытаясь еще что-то добавить, он лишь махнул рукой, выматерился вполголоса и, закрыв лицо руками, тоже отвернулся от Седого.
— Может, Гриш, бросим ломать эту комедию?.. Корчить из себя каких-то героев… Зачем? — устало прошептал Седой. — Сойдем на ближайшей станции и, действительно, пошлем это все в жопу. Ну, с какими мы рожами на Армагеддон явимся? Не поймешь ведь теперь, на чью сторону там становиться…
— Ну, ты и сука, Седой! Вот ведь как вывернул! Значит, я все заранее профукал, а он — опять чистенький! Лишь бы на Армагеддон не шарашиться! — резко повернувшись к нему, зло заорал Ямщиков. — Может и тебя пристрелить заодно, а труп с поезда скинуть, чтобы тебе по всяким Армагеддонам не мучаться? Нет, хоть бы ты в душу не лез! Лезет и лезет… Ты можешь понять, как я устал от этого? От того, что моя шкура — повсюду разменная монета!
— Очень мелкая монета, судя по радиопередачам, — строго заметил Седой. — Только махалками своими перед носом не маши! И не надо на меня так фыркать! Расфыркался тут еще!
— Перед носом… у него, — снизив тон, зашипел Ямщиков. — Нос у него, видите ли! Ни хера своим носярой унюхать не может, еще махать у него перед его румпелем нельзя… Сволочь какая! Все сволочи! Продали страну! Меня тоже продали!
— Ты можешь заткнуться, отдышаться и изложить все по порядку? — почти не скрывая удовлетворения, поинтересовался Седой. — Ты же, судя по передачам, все-таки закончил какое-то там высшее общевойсковое командное училище…
— Какое-то там! — передразнил его Ямщиков. — Не какое-то там, а лучшее в России!
— Ах, даже так? — передернул Седой. — Вот с этого и начни. Значит, там вы себя вели замечательно, никого не убили и не сожгли.
По резко потемневшему лицу Ямщикова, Седой понял, что палку в этом направлении лучше не перегибать. Поправив очки, он приготовился внимательно выслушать разъяснения Ямщикова. После непродолжительного молчания тот в общих чертах дополнил содержание радиопередач.
…К своему училищу, законченному им с отличием в батальоне войск специального назначения ГРУ, Ямщиков относился почти восторженно. Седой понял, что с его стороны будет благоразумнее промолчать о том, что он где-то уже слышал фразу, ставшую отчего-то девизом курса Ямщикова: «Не верь, не бойся, не проси!» Как говорится, в другое время, в другом месте…
