Девушка ощутила трепет от его слов.
Она словно пребывала в гипнотическом сне.
Все в мире исчезло для нее, кроме его глаз и его близости.
Нечеловеческим усилием воли она разбила охватившее ее наваждение и произнесла не своим голосом:
— Вы… пугаете меня.
— Каким образом?
— Вы превращаете то, что подразумевалось как легкое и забавное времяпрепровождение… во что-то серьезное и… непреодолимое.
— Так оно и есть, и нам не избежать этого, Одетта, ни вам, ни мне.
— Нет… неправда, — пыталась противиться она, — но слова будто застревали в горле.
Она не замечала, как бежит время, отражая подозрения графа.
Она только чувствовала, что между ними происходит другой разговор, в котором слова излишни.
Наконец граф расплатился по счету, и они вышли к ожидавшему их экипажу.
Вечер подошел к концу. Теперь нужно попрощаться и покинуть спутника.
Больше они никогда не увидятся.
Но ей почему-то хотелось побыть возле него подольше.
Хотелось отсрочить неизбежное.
Всю дорогу от ресторана граф молчал.
Он просто сидел в углу экипажа, откинувшись на спинку сиденья.
Свет уличных фонарей, мимо которых они проезжали, выхватывал время от времени его лицо, казавшееся серьезным и даже слегка угрюмым.
Одетта не знала, что бы такое ему сказать, о чем он помнил бы долго после расставания.
Напрасно.
Ничего не приходило на ум.
Абсолютно ничего, кроме странного ощущения его близости.
Когда девушка вспомнила, что они уже давно должны были подъехать к улочке, примыкающей к посольству, она поняла — кони направляются в сторону Елисейских полей.
Она бросила вопрошающий взгляд на графа.
— Куда вы меня везете?
— Я хочу вам кое-что показать, — ответил он и вновь умолк.
Они проехали еще немного.
Вскоре лошади остановились, и Одетта поняла, что они приехали в Буа.
По обеим сторонам дороги выстроились деревья.
Лакей спрыгнул на землю и открыл дверцу экипажа.
Граф вышел первым и помог ей сойти на высушенную солнцем, мягкую, покрытую растущим под деревьями мхом землю.
Он взял ее за руку и повел за собой по маленькой тропинке, скрытой под нависшими ветвями.
Над ними сверкали звезды, высоко в небе плыл месяц, заливая весь мир серебристым светом.
Они продолжали идти, пока тропинка не свернула.
Внезапно их взорам предстал каскад.
Водяные струи бурно низвергались в окаймленную цветами чашу бассейна, наполненную чудесными лилиями.
Лунный свет превращался в ослепительные искорки при движении воды.
Одетта инстинктивно потянулась лицом к небу, чтобы взглянуть на месяц в сонме звезд.
Неожиданно граф обнял ее и привлек к себе.
В долю секунды она поняла, что он собирается сделать, и вздрогнула — так было в ее грезах.
Его губы прильнули к ее губам, и два человека тотчас же стали частью волшебного мира, сотканного из мелодии падающей воды, лунного света и звезд, сверкающих высоко в небе.
Он еще крепче прижал ее к своей груди.
Ока чувствовала, как внутри нее медленно движется вверх что-то теплое, необыкновенное, проходит сквозь сердце и грудь, через гортань, касается губ и принадлежит теперь не только ей, но и ему.
Это было нечто таинственное, что пробуждало в ней томление не только при встрече с графом, но гораздо раньше.
Такое чувство она уже испытывала к Принцу из своих фантазий, воплощавшему любовь, которую она искала, но не верила, что найдет.
Граф выпил эту любовь из ее губ.
Их сердца забились в унисон.
Любовь заполнила собою всю ночь — это было сродни полету на Луну вдвоем.
Любовь, которая вначале выражалась только в словах, стала частью ее самой.
Любовь ослепила и ошеломила ее до такой степени, что она больше не могла думать — лишь чувствовать.
Губы ее спутника становились все настойчивее, пока искорка огня не разгорелась у нее внутри.
Никогда раньше она не испытывала ничего подобного.
Любовь словно пламя вспыхнула в ночи и залила все вокруг волшебным светом.
Все происшедшее слегка пугало и смущало ее, и она, что-то пролепетав, спрятала лицо на его плече.
— Любимая, — сказал он срывающимся голосом, — скажи, разве мы можем противиться этому?
Одетта вся дрожала — но не от страха, а от страсти, звучавшей в его голосе.
Он пальцами приподнял ее подбородок и заглянул в глаза — в их глубине плескались звезды.
— Ты так прекрасна! — вымолвил он. — Но то, что я чувствую к тебе — гораздо больше, чем красота. Ты — моя, и я не могу тебя потерять!
Потом он снова целовал ее долго, медленно и жарко.
Эти поцелуи настолько захватили ее, что ей казалось — Одетты больше не существует, есть другая женщина, которая всецело принадлежит ему.
Незаметно пролетел час, а может быть, даже целое столетие.
Они ехали обратно.
Одетта утонула в его объятиях, ее голова покоилась у него на плече.
Они молчали, потому что не нуждались в словах.
Они были так близки, что казалось, будто два человека слились воедино.
Вскоре лошади остановились на том же самом месте, где граф ожидал ее в начале вечера.
Одетта пошевелилась.
Пора расставаться.
Она испытывала почти физическую боль, как будто отрезала какую-то часть себя, которая стала отныне принадлежать ему.
— Я не могу вынести расставания, — произнес он с неподдельной грустью. — Когда я увижу тебя снова?
Только сейчас Одетта вернулась к действительности.
Она забыла обо всем на свете: кем была, что намеревалась делать и куда должна возвратиться.
Ее голова все еще была наполнена звездами.
Как спуститься на землю и ясно размышлять о чем-либо, если счастье пульсирует в каждой жилке?
Но вот она промолвила шепотом:
— Мне… мне н-надо… идти!
— Понимаю, драгоценная моя, — сказал граф, — но, прежде чем уйти, ты должна сказать мне, когда я увижу тебя снова. Ты пойдешь со мной на ленч?
Этот простой вопрос заставил Одетту вспомнить о сложности нынешней ситуации.
Она помотала головой.
— Тогда ты снова со мной пообедаешь. Я должен поговорить с тобой, Одетта, ты не можешь этого не понимать.
И как будто отвечая на ее вопрос, продолжал:
— О нашем будущем — нашем будущем вместе.
— На это… сейчас… нет времени, — запинаясь, молвила Одетта.
— Да, я знаю, — согласился граф. — Завтра, когда мы встретимся, я поцелую тебя, и ты унесешь меня к звездам. Но мы также должны быть разумными, моя дорогая.
Одетта вспомнила о том, как пыталась быть разумной и к чему это привело.
