– Задов ночью у Кощея все деньги просадил подчистую. Потом его видели в круглосуточном ломбарде. Он там свой браунинг закладывал,– доложил Малюта.
– Казенное оружие разбазаривать?! Не позволю! Под арест мерзавца! На гауптвахту! – процедил Владимиров, хищно прищурившись.
– Не выйдет. Пистолет именной. Махно лично вручал,– злорадно возразил Скуратов и по памяти процитировал именную гравировку на браунинге: – « Активному саботажнику за правое дело и лучшему гармонисту народной армии Гуляй-Поля» . Вот такой коленкор выходит. Вещица личная, никаких прав у нас нет.
– Батька очень любил художественную самодеятельность,– раздался голос с крыльца.
В дверном проеме бани стоял Задов в чистой тельняшке и начищенных до самоварного блеска лакированных сапогах. На раскрасневшемся после парной лице выступали бисеринки пота. Лева всем своим видом излучал умиротворение и благожелательность. Наверное, поэтому он решил поделиться воспоминаниями. А может, что-то нахлынуло на сердце. Порой так бывает. Задов обычно не любил рассказывать о своей службе в банде Махно, впрочем, как и о любых других эпизодах своего героического туманного прошлого. Событий было много, а рассказать нечего.
– …Однажды хлопцы сняли с поезда скрипача. Пока в ставку везли, где-то смычок потеряли. Нестор Иванович говорит ему вежливо: «Играй, дорогой. Играй и пой!» А этот музыкант оказался без понимания революционного и жизненного момента. Заупрямился и в ответ блеет, что никак не может пиликать без смычка. Мы дали ему палочку от полкового барабана. Тот ни в какую не соглашается. Не могу, и все тут! Хоть тресни! Батька достал из кобуры маузер и элегантно так помахал дулом у скрипача под носом. Со стороны посмотреть – настоящий дирижер…
– А что дальше было? – полюбопытствовал командир отряда у бывшего анархиста.
Лева пожал плечами:
– Скрипач схватил скрипочку и начал играть. Ах, как он играл! Виртуоз! Играл и пел, а хлопцы рыдали, как дети. Даже я всплакнул. Показалось, душа свернулась, а потом развернулась, воспарила и улетела далеко в небеса, и летела в вышине вместе с ангелами,– закончил Лева рассказ и шагнул с крыльца.
Прочная на вид ступенька подломилась, и экс-махновец кубарем полетел вниз. Полет прервался в небольшой, но глубокой луже. Свежевымытый и постиранный Задов поднялся на ноги и двинулся назад в баню, грязно ругаясь. Ругань ненадолго стихла, когда Лева на ходу принялся стаскивать через голову испачканную тельняшку.
Когда за ним с треском захлопнулась дверь в предбанник, Скуратов продолжил свой рассказ:
– Так вот. Задов проигрался у Кощея в пух и прах. На деньги, вырученные в ломбарде за пистолет, взять реванш не удалось. Словом, не отыгрался. На прощание устроил безобразный дебош с битьем посуды после того, как Бессмертный отказался открыть ему бессрочный и беспроцентный кредит. Кощей сказал, что клиентов уважает, но себя ценит еще больше. Интересная вещь! Лева в запале перевернул несколько игровых автоматов. Когда он кантовал деревянные ящики, внутри них кто-то верещал и орал благим матом.– Малюта многозначительно поднял вверх указательный палец.
– Тонкая работа! Заморская! Искусные механики-кудесники сделали эти автоматы,– задумчиво протянул Владимиров. Было непонятно, иронизирует он или восхищается новомодными методами Кощея по отъему денег у населения Лукоморья.
Скуратов только крякнул и, собрав бороду в кулак, закончил рассказ о ночных похождениях сослуживца:
– И последнее. Когда тролли-охранники, вышибалы по совместительству, турнули нашего мерзавца взашей, Кощей сказал, что Задов насквозь пропитался неудачей. Вот Лева, недолго думая, решил отмыться в бане от невезения. Трется, скребется веничком, бока охаживает. Думает, это ему поможет.
– А почему так рано?
– Так он спать и не ложился.
Из бани донесся протяжный вопль, приглушенный дверью. Похоже, кто-то много плеснул на каменку или пролил на себя кипятку.
– Пусть сходит к отрядному священнику. Латын любую порчу враз снимет,– предложил Владимиров.– А пока пойдем накатаем ответ начальству в Главк о проделанной работе.
Две мощные фигуры неспешно направились в сторону здания штаба. Из бани ругань лилась сплошным потоком. Лева не делал остановок и даже не переводил дыхание. Видать, его припекло не на шутку. Русская баня всегда славилась жаром и паром.
– Я уже разговаривал с Шамановым. Он сказал, что у Задова рваная карма, а он не швея-мотористка, чтобы штопать такие дыры. Тем более Латын не видит в этом никакого смысла: Лева все равно все порвет и испоганит. Не по злобе, просто натура у него такая.
– Это все отговорки. Латын просто дуется на него, никак простить не может.
Скуратов, соглашаясь, кивнул головой. Лева долго и методично изводил отрядного священника вопросом: «С какой стороны груди взяли ребро у Адама для создания женщины? Слева или справа?» Шаманов обиженно поджимал губы и отвечал, что не намерен метать бисер знаний перед… Левой. Задов хрюкал и задорно визжал озорным подсвинком ему вслед. Потом он поспорил с начальником склада Хохелом на единственный на складе ящик усиленного высококалорийного морского пайка, что сможет вызвать духов стихии. Лето стояло жаркое. В теремках личного состава окна и двери были открыты настежь, создавая иллюзию сквозняка. Задов перегнулся через подоконник и осторожно снял со специальной подставки из красного дерева личный бубен отрядного священника Латына Игарковича. Свидетели, которых была полная курилка рядом со штабом, потом в один голос утверждали, что Лева только пару раз стукнул в бубен, томно закатил глаза и пропел, жеманно грассируя: «Вих-и, в-аждеб-ны-е веют над нами…» Небо сразу затянуло клубящимися тучами. Налетел шквалистый ветер. Пошел дождь, а затем и град размером с голубиное яйцо. В отряде обошлось без особых потерь и разрушений, за исключением пары шишек на головах осмелившихся выглянуть из-под крыши курилки. Но это не в счет. Основной удар стихии пришелся на город. В Лукоморье сорвало крыши со многих домов, причем в первую очередь пострадало толстопузое купечество. Пара каменных дворцов с колоннами была разрушена до основания. Ураганный ветер, местами переходящий в смерч, погулял на славу. Удивительно, но факт: ни одна хижина в районе, где проживала мелкая нечисть и горькая пьянь, даже не покосилась.
Чаша терпения переполнилась. Шаманов пересчитал Задову ребра сначала слева, потом справа. А потом повторил в обратном порядке еще пару раз. Боги не обделили отрядного священника силушкой. В приватных беседах Латын Игаркович назвал это профилактическим мероприятием будущих хулиганских выходок бесшабашного и зачастую не управляемого одессита. Он пояснил любопытным: «Слово материально. Познав слово, овладеваешь материей. Некоторые, особенно одаренные и наглые, по наитию способны повелевать стихиями, ни капельки не задумываясь о последствиях. Такие таланты надо давить в колыбели, пока не подросли. Задов тому яркий пример».
Лева чудом избежал гауптвахты и командирского гнева, укрывшись в лазарете у Дурова. Лежа на больничной койке, он смачно хрустел обертками от шоколадок из морских пайков. Фольгу от фантиков Задов скручивал в колечки и дарил благодарному снежному человеку-женщине. Дрессировщик отрядил свою помощницу ухаживать за пострадавшим. Эскимо души не чаяла в единственном пациенте и не отходила от его кровати ни на минуту. Снежный человек научила играть Леву в шашки, а Задов ее – в подкидного. Оба остались довольны друг другом и крепко подружились.
В лазарете одессита навестили только один раз. Приходил грустный Хохел. Он примчался в лазарет сразу же после визита разъяренных подводников на продсклад. Щирый слезно просил вернуть хотя бы часть морского пайка, стыдливо прикрывая ладонью наливающийся синяк под правым глазом. Бил левша.
Задов прикинулся спящим и, натянув одеяло на голову, громко храпел до тех пор, пока Хохел не ушел, тяжело вздыхая.
Через несколько дней Леву выписали и в авральном порядке отправили в командировку. Никто из командования не обратил внимания на его стенания и жалобы, что он не может дышать полной грудью. От сеанса иглоукалывания у Скуратова он категорически отказался, хотя слава о Малюте как о классном рефлексотерапевте шла далеко за границами отряда. Добровольно за медицинской помощью к заплечных дел мастеру Задов обращаться не собирался.
С тех пор отношения между Задовым и отрядным священником назвать прохладными мог только неисправимый оптимист.
Уже в штабе Владимиров со Скуратовым, посовещавшись, составили отчет о проведенной проверке противодиверсионной обороны объекта.
Никаких брешей нет. Сети не сгнили. А боны… боны выдержат любой шторм, даже девятибалльный. Запечатав донесение, написанное на бересте, в туесок пневмопочты, они остались довольны собой, а заодно и проделанной работой. Командир и его заместитель посчитали свой долг выполненным сполна и немедленно отправились в офицерское кафе отдохнуть от дел праведных. Заодно и червячка заморить не помешает.
