и скажу, что завтра приступаем.
— Неужели все дали? — не поверила Галина. — На этих козлов и баранов?
— Я же тебе говорил, Галочка! — весело воскликнул Герман. — У них у всех глаза прямо загорелись, когда я это предложил… Никто даже не раздумывал — каждый сразу сказал: прекрасно, когда приступаем?..
— Ну вот, — улыбнулась Галина, — значит, удачно ты задумал с Маршаком. И о детективе жалеть нечего…
— Ах, да, — спохватился Герман, — как же с Виконтовым-то теперь быть?
— Оставь Виконтова на потом, — ласково сказала Галина, приблизившись к Герману. — Давай сосредоточимся на съемках. Мне тоже не терпится сыграть эту самую Кошку…
— Ты будешь самой изящной кошкой мирового кино! — закружился с ней на месте Герман.
— Мур-мяу, — подтвердила Галина.
40
Вот уже месяц продолжались съемки. Герман, увлеченный работой, и впрямь почти позабыл о Виконтове. По крайней мере, в разговорах с Галиной он его больше не упоминал.
А однажды случилось то, чего никак не ожидали ни Герман, ни Галина.
Герман бодро шел по мосфильмовскому коридору, направляясь в кабинет директора Владимира Сурина. С директором Герман хотел заранее переговорить о том, чтобы его фильму «Кошкин дом» дали первую категорию.
«Детское кино надо поддерживать, — проговаривал про себя Герман то, что он сейчас скажет Сурину. — И потом — это Маршак. Классик советской литературы. Картину по его произведению должен увидеть каждый октябренок, всякий пионер и любой комсомолец…»
Но в нескольких шагах от кабинета директора Герман замер. Он услышал доносящиеся оттуда голоса. Герман хотел было развернуться и зайти позже, но что-то заставило его подкрасться ближе к двери и, затаив дыхание, прислушаться.
Через несколько секунд он с удивлением понял, что директор ведет с кем-то разговор о нем, о Германе Графове.
— Можете говорить все по существу, товарищ майор, — услышал он голос Сурина. — От меня никто ничего не узнает. Почему вас интересует этот Графов?
— Сначала ответьте на мой вопрос, — сказал майор, голос которого показался Герману знакомым. — Какого вы о нем мнения?
Сурин шумно вздохнул.
— Герман Графов, — директор побарабанил пальцами по столу. — Знаете, я не ошибусь, если скажу, что Герман Графов — худший наш режиссер.
— Худший на всем «Мосфильме»? — уточнил майор.
— Во всей Москве, — поправил директор. — А возможно, и во всем Союзе.
— Зачем же вы его держите? — недоуменно спросил майор.
— Что значит «держите»? — усмехнулся Сурин. — Графов закончил соответствующее учебное заведение. У него диплом кинорежиссера. Мы взяли его на работу, и вот он работает. Просто так у нас не увольняют, как вы знаете.
— Значит, то, что он худший, это лично ваше мнение?
— Не только, — сказал директор. — Это более или менее общее мнение. Но я бы не сказал, что это меня так уж заботит. Кто-то ведь должен быть худшим. И без Графова, знаете ли, хватает у нас скверных режиссеров…
— Ну хорошо, вы невысокого о нем мнения как о профессионале, — подытожил майор. — А в человеческом плане?
— На брудершафт я с ним не пил, — строго ответил Сурин, — так что здесь ничего не могу сказать… А в чем, собственно, дело, вы можете объяснить?
— Могу, — ответил майор. — К нам в милицию поступило анонимное письмо относительно этого самого товарища Графова, режиссера студии «Мосфильм».
— То есть анонимка? — воскликнул директор. — А разве анонимки у нас принимают к сведению?
— Мы все принимаем к сведению, — строго ответил майор. — Конечно, мы не одобряем анонимных писем, но и не рассматривать их не имеем права. Довольно часто такого рода… послания помогают раскрыть преступление.
— Что вы говорите, — пробормотал Сурин. — И что, Графова в этом письме обвиняют в каком-то преступлении?
— Вас это удивляет? — спросил майор.
— Не то чтобы… Как я уже сказал, близко я с Графовым не знаком.
— Может быть, вы считаете, что работник кино не способен на преступление?
— Черт его знает, — хмыкнул Сурин. — Актеришка, конечно, способен. Такие случаи бывали. Но чтобы режиссер… Впрочем, режиссером того же Графова можно назвать с натяжкой, так что… Нет, ну а в чем все-таки его обвиняют?
— В убийстве, — отчеканил майор. — Даже в целой серии убийств.
41
Повисла тягостная пауза, после которой Сурин проговорил:
— Нет, товарищ майор, знаете, это уже слишком…
Милиционер усмехнулся:
— Стало быть, киношник на такое не способен. Это вы хотите сказать?
Директор шумно вздохнул:
— Не берусь судить, но Графов точно не способен.
— Вы же его плохо знаете.
— Достаточно для того, чтобы понимать, что он здесь ни при чем.
— Эх, товарищ директор, — протянул майор. — Если бы все было так просто… Если бы и вправду заранее можно было утверждать: этот способен, а этот — не способен… Такой подход значительно облегчил бы нашу службу. Но он, увы, не работает.
Сурин снова вздохнул:
— И скольких, по-вашему, человек убил Графов?
— Возможно, он никого не убивал, — ответил майор. — Но раз нам об этом заявили, пусть и в анонимной форме, мы обязаны проверить данную версию.
— Думаю, вы зря тратите время, — сказал Сурин.
— Искренне надеюсь, что вы правы и ваш режиссер невиновен, — сказал майор. — Ну что ж, всего доброго…
Стоящий за дверью Герман отшатнулся, понимая, что сейчас столкнется с майором нос к носу. К тому же он уже опознал этого милиционера. Это был тот самый майор Жаверов, который беседовал с ним в цирке после гибели Тефина.
Однако директор еще на некоторое время задержал Жаверова в своем кабинете. Герман, сделав два шага назад, все-таки продолжил прислушиваться.
— Товарищ майор, а кого, собственно, убили? — спросил Сурин.
— Нескольких кинорежиссеров, — спокойно ответил Жаверов.
— Вот как! — удивленно воскликнул директор. — И как же это, интересно, прошло мимо меня? — недоуменно добавил он.
— А я вам сейчас перечислю имена этих жертв. Жнейцер, Тефин, Хучрай, Мумунин, Оганисян.
— Генрих, — чуть слышно прошептал сам себе Герман в это мгновенье.
— Вы считаете, что всех их убили? — усмехнулся тем временем Сурин.
— А вы как считаете? — спросил майор.
— Да что тут считать… И так известно. Жнейцер покончил с собой, Тефина растерзали тигры, Хучрай скончался от сердечного приступа, Мумунин попал под машину, а Оганисян умер от рака.
— И тем не менее нельзя исключать, что их могли убить, — настаивал Жаверов.
— Очень любопытно, — усмехнулся Сурин.
— Вы зря смеетесь, товарищ директор, — строго сказал майор. — Возьмем самоубийство Жнейцера. Да, возможно, он по собственной воле принял яд, чтобы умереть. Но ведь его могли и отравить! Точно так же Тефина могли запереть в клетке с тиграми, а Мумунина намеренно сбить машиной…
— А Хучраю подстроить сердечный приступ?
— В анонимном письме говорится, что Хучрая до смерти напугали…
— Бред! — не выдержал Сурин. — Кто —
