полиции, мне пятьдесят лет, живу я в этом городе и я очень хочу с тобой еще встретиться. Приезжай, я буду ждать.
И когда Маша уже садилась в поезд, он схватил в охапку, развернул ее к себе и поцеловал в губы так, что у нее перехватило дыхание.
«Боже, не хочу уезжать. Как я не хочу уезжать!» – пронеслось в ее раскаленном мозгу.
Она насильно затащила себя в вагон, села у окна. Микеле гладил по стеклу, как будто гладил ее щеку и твердил:
– Позвони мне, позвони.
Поезд уже полчаса едет, а Маша вся еще там, на том чужом перроне, с тем чужим мужчиной. Щеки ее горели от его чудесных прикосновений, от его горячих поцелуев. Встревоженная его близостью она улыбалась:
– Вот такой вокзал для двоих.
Она думала:
«Конечно же, я ему не позвоню. Уж очень большое расстояние между нами – три часа ехать с двумя пересадками. Да и потом, ведь я замужняя женщина. Как я могу. Только очень жаль, что мой муж не такой, как этот чужой нахал».
Домой она вернулась перед ужином, быстро накрыла на стол. Муж встретил ее с постным лицом и дежурным поцелуйчиком холодными синими губами. А Маше вспомнился обжигающий, как огонь, поцелуй того мужчины на перроне. Муж даже не спросил, как она съездила. Молча сел за стол и начал есть свой инсалат. Маша, как могла, сама все рассказала.
– Ты знаешь, какой красивый город этот Сенигаллия! Ты бывал там когда-нибудь?
– Нет, я почти нигде не был, – кисло ответил Лука.
– Работу я не нашла. Уже поздно. Надо было ехать еще в феврале-марте, уже все места заняты.
Вот и весь их разговор за весь вечер. Маше хотелось рассказать, как там красиво, какое лазурное море и теплый уже песок. Сколько там огромных отелей и ресторанов, и сколько там цветов, буквально целое море. Но муж, быстро поев, включил телевизор и уткнулся в него. Маша с досадой пошла мыть посуду. Через час он пошел в спальню, надел облезлую пижаму, хотя Маша ему купила новую. Но новую нельзя, на запас, когда эта уже порвется на ниточки. Он обвязал шею косынкой, мол, больной, не трогать, и пошел спать. Маша заснуть не могла. Кровь бурлила в ней. Ее разбуженному телу хотелось ласки и тепла. Встревоженная близостью Микеле, она не могла успокоиться. А муж сопел под боком и хоть умри.
Утром позвонила Даша:
– Ма, я не хочу больше жить с этим жмотом.
– Что случилось, ласточка? – спросила встревоженная Маша.
– Ты ведь знаешь, у нас в доме только кухня и всем по спальне, а я хочу внизу сделать зал. Там хорошая пустая комната, нужно только мебели подкупить. Я хочу диван, столик маленький со стульями и большой ковер на пол. Я ему как это сказала, он вытаращил глаза и стал кричать, что у него нет столько денег. Жмот! Я же знаю, что у него есть деньги. Мне его адвокат сказала.
– Дарьюшка, – начала успокаивать Маша дочку. – Во-первых, нельзя сразу столько вещей у него просить. Ты должна понять, что у него воспитание такое – беречь деньги. Его родители всю жизнь прожили лишь бы как, лишь бы с голоду не умереть, зато у них в банке есть деньги. И его так же приучили. Он считает, что так и нужно жить. А во-вторых, не нужно на него кричать, деньги лучше просить в интимной обстановке.
– Так ты за него! – Даша бросила трубку.
Маша вздохнула. Ну что делать. Мы привыкли, чтобы все деньги уходили на жизнь. В России мы жили не богато, но в домах у всех все было для нормальной жизни. А у них в домах может быть лишь бы как, но если в банке есть деньги, ты человек. Ну, как ты объяснишь дочери, если она не может понять их уклада жизни.
Через два дня Даша позвонила и сказала:
– Ма, мы сегодня едем покупать диван и ковер, хочешь с нами?
– Конечно, хочу. И как тебе удалось раскрутить мужа? – спросила она, улыбаясь.
– Очень просто. Я собрала чемодан, взяла Димочку и пошла к дороге. Он побежал следом, выхватил чемодан и сразу же сказал:
– Дашенька, куплю все что хочешь, только не уезжай. Я просто умру без тебя и Димочки.
Маша улыбнулась:
– Моя ты ласточка, ну воюй.
* * *
Уже третий день Маша мучилась, позвонить Микеле или не позвонить. Позвонить или не позвонить.
«Как у Гамлета – быть или не быть?» – думала она.
Но на четвертый день все же позвонила ему.
– Микеле, чао. Это Маша.
– О, Маша! Чао, чао! Как дела? Ты где сейчас? – голос его звучал очень нежно и ласково.
– Микеле, мне нужна работа на побережье. Если ты поможешь мне ее найти, я приеду.
– О, конечно, конечно, аморе мио! – закричал он в трубку.
– Приезжай в субботу, я так хочу тебя снова целовать.
– Нахал, он и есть нахал, – улыбнулась Маша.
– Чао, чао, аморе! – сказал Микеле.
Маша положила трубку и вдруг ожила. Она увидела, что небо уже совсем по-весеннему голубое, что уже щебечут ласточки, а соседний дворик покрылся зеленым бархатом.
Но тут же она подумала:
«А мужу что я скажу? Так и скажу, что поехала смотреть работу», – решила она. Вечером вернулся ссутулившийся от усталости Лука:
– Я нашел для тебя работу, будешь в одном доме убирать. Завтра этот старик приедет, и поедешь к нему с ним на машине, – сказал Лука, после сухого чмоканья в щеку.
– Ой, спасибо! – погладила она мужа по голове.
– Конечно, поеду, и буду работать.
На следующее утро к дому подъехала белая маленькая автомашина, из нее вышел высокий, седоватый и, как Маше показалось, ужасно некрасивый старик.
«Что мне с ним, детей крестить? – подумала Маша. – Да и хорошо, что старый, приставать не будет». Они выехали за городок и через пять минут «дед», как сразу окрестила его Маша, остановил автомобиль возле большого двухэтажного дома, стоящего среди поля.
– Вот мои владения, – сказал дед.
– Этот дом нужно будет убирать один раз в неделю. Я живу здесь с двумя взрослыми сыновьями. Есть, кому кушать, а убирать некому. Уже шестнадцать лет, как умерла моя жена, я сам убираю, как могу.
Маша осмотрела все комнаты. Их было много и не убиралось в них, по-видимому, все эти шестнадцать лет, что дом стоит без хозяйки.
– Да, придется попыхтеть, – подумала Маша, а деду сказала:
– Работы на четыре часа по пять евро в час.
– Хорошо, хорошо, – согласился дед. Он был доволен, потому
