себя инфлюенсером, способным влиять на отношение общества к тому или иному явлению (это как раз случай Дюрера). Я регулярно просматриваю блоги об искусстве и истории, авторы которых пишут о политике или правах секс-меньшинств, потому что считают это важным: если у меня есть аудитория, я должен нести ей свои ценности, должен быть самоназначенным агентом влияния той социальной группы, с которой себя идентифицирую или которой сочувствую, чтобы делать этот мир лучше – в соответствии с собственными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо.
Художников, которые придерживались такой позиции и от чистого сердца несли свои идеи в массы, было особенно много в Британии XVIII века. К примеру, Уильям Хогарт свято верил в то, что искусство обязано выявлять и исправлять пороки общества. С этой целью он, помимо прочего, сочинял поучительные истории и переводил их в формат своего рода комикса без слов. Серия из нескольких картин рассказывала, например, о том, что брак по расчёту – это плохо. Разберём первую картину цикла «Модный брак» (Marriage A-la-Mode){65}, посвящённого именно этой проблеме. Богатый чиновник выдаёт дочь за отпрыска обедневшего дворянина. Отец жениха скептически оценивает предложенный за такой мезальянс мешочек золота и укоризненно тычет в фамильное древо: мол, смотрите, наш род существует со Средних веков, не стоит ли такая родословная ещё одного мешочка? В это время дочь богача умывается слезами, а юный дворянин с признаками сифилиса (чёрным пятном на шее) предаётся самолюбованию и нюхает табак. В ногах у него сидят собачки – традиционный символ супружеской верности. Для вящей доходчивости метафоры Хогарт усадил собак в те же позы, что и молодожёнов, и сковал цепью.
История, упакованная в серию из шести картин, закончится тем, что юрист, который в первом явлении нашёптывал что-то девушке, станет её любовником, убьёт её неверного мужа и будет за это повешен. Она примет яд и оставит после себя больное дитя, которое, очевидно, не сможет продлить род.
Хогарт продал все шесть картин серии за 126 фунтов, но перед этим он выполнил гравюры, графические копии живописных работ, которые издал большим тиражом и продавал по гинее за комплект. Серия не только пользовалась спросом и обеспечила художнику доход, но и, что намного важнее для самого Хогарта, несла в массы его светлую идею: женитесь по любви, а браки по расчёту давайте оставим в прошлом!
Агенты влияния в науке и распространители идей панславизма
Термин «агент влияния» вошёл в обиход в годы холодной войны и знаменовал усиление информационных боёв. Агентами влияния могли быть журналисты и писатели, люди с большой аудиторией, которые формировали у этой аудитории положительный образ одной из сторон конфликта. Однако информационные войны велись задолго до XX века и не только в области политики. При противостоянии магического мышления и научного подхода, космополитизма и национализма всегда на сцену выходили агенты влияния.
Эдьютейнмент XVIII века: как из эксперимента сделать захватывающее шоу
Следующее за Хогартом поколение английских художников подарило миру Джозефа Райта, амбассадора промышленной революции в искусстве. Мы уже говорили о том, что в искусстве размер имеет значение, и до XIX века крупным форматом был представлен солидный жанр – историческая живопись. Райт писал картины большого размера, около двух метров на полтора, и посвящал их науке. Таким образом он возвеличивал и популяризировал научные открытия.
Райт состоял в Лунном обществе, в которое входили прогрессивно мыслящие аристократы, промышленники, учёные. Каждое полнолуние они встречались и обсуждали достижения науки и техники. Чтобы донести эти достижения до общества и пробудить интерес к науке, потеснить религию при помощи чудес нового времени, Райт и писал картины вроде «Эксперимента с птицей в воздушной помпе»{66}. Дело происходило в середине XVIII века, кинотеатров ещё не было, спецэффекты не изобрели, и люди удовлетворяли жажду зрелищ, посещая ярмарочные шоу бродячих шарлатанов, алхимиков и… учёных. Последние продвигали достижения науки в народ, а Райт посвящал этому монументальные полотна и таким образом занимался просветительской деятельностью.
Учёный на картине похож то ли на волшебника, то ли на самого господа бога. Седовласый, с всклокоченными волосами, с лицом, которое лишь наполовину освещено пламенем свечи, он повелевает жизнью и смертью. Его левая рука лежит на ручке насоса, которым он откачал почти весь воздух из стеклянной сферы с белым попугаем внутри. Правая рука учёного и его взгляд устремлены к нам, за пределы живописного пространства: таким образом Райт ломает четвёртую стену и вовлекает нас в драму несчастной птички. Попугай вот-вот задохнётся, но ещё не поздно закачать в сферу воздух и спасти невинное создание. Страсти кипят, дети рыдают, пламя свечи волнующе дрожит, диск луны затянут облаками в лучших традициях фильмов ужасов. Наука – это страшно… увлекательно!
Способ, который использовал в своём искусстве Джозеф Райт для популяризации науки, сегодня называется эдьютейнментом[55]. В последнее время всё больше говорят о том, что обучение проходит более успешно, когда в нём используется элемент развлекательности. Мои лекции и книги основаны именно на этом, так что мы с Райтом в некотором роде коллеги.
Культурный антиглобализм: как остановить поклонение Западу
В последние годы XIX века чешский иллюстратор Альфонс Муха был самым высокооплачиваемым художником Парижа. Его театральными афишами и рекламными плакатами украшались городские стены, оформленные им книги продавались лучше других, а календари, панно и прочая массовая печатная продукция издавались неслыханными тиражами. Муха был королём декоративного искусства, его утончённых красавиц можно было встретить на стенах кафе, богатых домов и бедных квартир. Однако деньги и слава не уберегли художника от творческого кризиса. В 1902 году впервые за много лет он посетил Чехию и понял, что родину надо спасать, – и кому это делать, если не ему?
Как многие представители богемы на рубеже веков, Муха увлекался эзотерикой. В его мастерской проходили спиритические сеансы, что не отменяло его истовой приверженности католической вере и членства в масонской ложе. Прожив семнадцать лет в Париже, он остался убеждённым чешским националистом и панславистом, и, хотя его искусство во многом определило модерн – стиль, популярный далеко за пределами Франции, он был категорически против экспансии французской культуры в его родную Чехию. Например, в 1902 году Муха возмущался видом Петршинской башни в Праге – уменьшенной копии Эйфелевой башни.
Муха был солидарен с членами Сокольского движения: зародившееся спустя два года после появления Альфонса на свет, оно было формально спортивным, а по сути националистическим и панславистским. Муха неоднократно рисовал афиши для ежегодных слётов «соколов», однако этого было, очевидно, недостаточно для того, чтобы препятствовать поклонению Западу и увеличить популярность национальной мифологии, истории и культуры. План, который разработал и 18 лет пытался реализовать художник, был масштабным, благородным и утопичным. Причина его провала не в
