- Кажется, нас завалило, - флегматично произнес Домард, фыркнул, выдувая кровь из ноздри, и прибавил шагу. Коридору, казалось, не будет конца.
И вот наконец Франц увидел Домарда Георга фор Белкина, вернее, то, что от него осталось. Шмяк, хруп, шмяк, хруп!.. Георг был покрыт кровавой коркой и раздавленными тельцами нападавших на него животных. Но он все еще не сдался. Сидел на полу, привалившись спиной к стене, до подмышек погруженный в холм трупиков, и из последних сил продолжал давить четырьмя изувеченными пальцами ползающую по нему нечисть. Движения его были механическими и монотонными - как у робота.
- Горги! - закричал Франц. - Мы пришли! Георг не реагировал. Он не слышал и не видел Франца фор Францевича и его слуг.
- Господи! Спаси и сохрани!
У Георга фор Белкина не было ни глаз, ни ушей. Губ и носа - тоже. Непонятно только, как в этом искалеченном теле еще держится жизнь, за счет каких сил фор Белкин не потерял сознания при такой боли и ужасе, в полном одиночестве и без надежды на спасение.
Егерь вместе с начальником охраны подняли Георга и поволокли к выходу из штрека. Целую минуту на них никто не нападал. Затем на четверку набросилась подкравшаяся по боковому коридору стая лунных койотов.
Один из них успел прыгнуть - взлетел, замолотив по воздуху передними лапами. Его спинные "паруса" раскрылись, и он врезался в голову начальника охраны. Тот не удержал равновесия и рухнул на спину, повалив вместе с собой и Георга фор Белкина. Разинутая двенадцатидюймовая пасть вцепилась в забрало шлема. Клацнули бритвенно наточенные клыки, пытаясь прогрызть пласталь. На минуту начальник охраны выбыл из строя. Егерь попытался поднять раненого и тоже не стрелял.
Пятьдесят три секунды Францу одному пришлось сдерживать нападение стаи обезумевших от магии животных. Койоты, почуяв слабину, беспрерывно прыгали, порой забираясь на чужие спины. Домард сжигал их на лету, и уже мертвые обгорелые, дымящиеся - тела все еще летели, грозя свалить с ног...
Когда четверка вышла к завалу у выхода из пещеры, снаружи доносился приглушенный грохот - это Францева "галоша" расстреливала многопудовые глыбы, отрезавшие пещеру от ущелья. Домард связался с обер-механиком по рации и приказал вызвать спасателей.
Помощь пришла лишь через полчаса, так как вызванную летучую платформу "юнкерс-П" Службы Спасения протаранила "пчелка" без опознавательных знаков. Платформу восстановили с помощью спасательских Магин и расчистили воздушное пространство в радиусе двадцати миль. И только тогда "юнкерс-П" опустилась в ущелье.
5
В сауне царили густые ароматы траволечебницы и влажного сеновала. Целиком и полностью починенный Георг сидел в чане с горячей водой, настоянной на всевозможных лекарственных травах, хотя нынешнее тело Домарда не нуждалось ни в чем, кроме хорошего ужина. А стол уже был накрыт в малой гостиной.
Срочно вызванный в замок главный эксперт магических машин при Правительстве Луны не обнаружил в работе Магин Фра-Фра ни малейших неполадок. Ведь в эти минуты магинные батареи и фор Францевича, и фор Белкина действительно были в полном порядке, а в прошлых грехах Посредники так и не признались, хотя допрашивали их с пристрастием.
Главный эксперт только театрально разводил руками. При этом от денег он отказываться не собирался. А между прочим, разовый его гонорар равен месячному заработку лунного инженера.
Георг умер и, пройдя чистилище, наконец-то попал в рай. Позади были ужас и боль туннеля, которые помнило его обновленное, без единого шрама тело. Эти ужас и боль сидели у него в голове. Нельзя описать словами, что чувствуешь, когда тебе выгрызают глаза, обгладывают подбородок, откусывают фалангу за фалангой... Это похоже на фантомные боли при ампутации, только наоборот. Пытка страшной памятью, которую Георг попросил Франца сохранить ему, когда обрел дар речи. Если ничего не помнить, то все окажется зря.
...Ужин был скромным: кроме жареных цесарок, копченой лососины и заливного судака стол украшали всего лишь пяток салатов, тушеная тыква с изюмом, какой-то особенный лебединый паштет и ломтики манго в сиропе. Фра-Фра пожертвовал ради такого случая парой бутылок отличного бордо двадцатилетней выдержки, но Георг налегал исключительно на армянский коньяк "КС". Рядом была выставлена батарея запотевших бутылок боржоми - правда, здешнего, лунного разлива. Теперь эту водицу возят с Земли исключительно цистернами. Слишком дорогое удовольствие таскать туда-обратно стекло и пластмассовые ящики.
Поначалу ели молча. Было как-то не до разговоров. Обслуживали себя сами - Франц отослал слуг. Ничто не должно мешать торжеству живота, да и лишние уши сейчас вовсе ни к чему, даже если доверие к этим ушам абсолютное. Человек далеко не всегда властен над собой, а уж на Луне в особенности...
Наконец червячок был заморен, и Георг почувствовал, что напряжение отпускает его. Страшные воспоминания о пещере поблекли, потеряли прежнюю остроту. Хозяин откусил кончик огромной коричневой сигары с золотым королевским гербом, зажег ее от кремневой зажигалки (тысяча селенов, если не больше), откинулся на спинку стула и довольно прищурился. Георг видел, что на самом деле старик по-прежнему охвачен тревожными мыслями.
- Ну что, побеседуем? - ленивым голосом осведомился фор Францевич.
Фор Белкин кивнул, он тоже откинулся на спинку стула, которая тотчас приняла очертания его фигуры, чтобы стало еще удобней.
Фра-Фра явно хотел поделиться с ним самым сокровенным, но то ли никак не решался, то ли не сумел еще как следует сформулировать это самое-самое. Он начал издалека и за первые десять минут монолога изрядно утомил Георга, который поймал себя на том, что пропускает мимо ушей добрую половину сказанного.
- Порой мне кажется: мы сами себя поймали в ловушку. Ведь мы не живем, а все время играем. Нет ничего искреннего, естественного, ничего настоящего. Всюду бутафория, живем в декорациях, наши поступки - одна лишь поза. Мы делаем ужимки и прыжки - иного не умеем и не хотим. И не мыслим даже. Не это ли симптомы вырождения лунной цивилизации?.. А когда постоянно играешь, трудно отличить, та ли это игра, которую некогда начал, или кто-то уже навязал тебе новые правила, перевел игру в новую плоскость, а ты этого даже и не заметил.
Францу стало жарко. Он скинул покрытый позументами камзол, расстегнул ворот белоснежной батистовой рубашки. Густые седые волосы его были всклокочены, взгляд сверлил противоположную стену, и казалось, что драгоценные гобелены пятисотлетней давности вот-вот задымятся, словно бумажка под лупой в солнечный день.
- Почему селенит так легко закрепощается? Сам себя заковывает в тесный панцирь неукоснительных правил, категорических императивов и сакральных ритуалов? В силу стандартизованного, стереотипного воспитания, которое не учит главному - думать. В силу недостаточно широкого образования, которое не прививает тягу к свободному самовыражению, не учит подвергать критическому анализу все и вся. В силу социальных привычек, то бишь освященных обществом традиций...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
