139–141. СТИХИ О КАВКАЗЕ
Г.В. Завадовской
1. «Я воспеваю горные вершины…»
Я воспеваю горные вершины,Страну высоких подвигов —Кавказ, Полет орла, Ермолова сединыИ молнии его суровых глаз.
Я воспеваю голубые горы,Что на пути поэта, средь стихов,Вдруг возникают, как большие хоры,Как музыка и как органа рев.
Как очутилась ты средь гор? Не знаю.Ты — тишина и буря, две сестры.Сиянье женских глаз и пальмы рая,Я встретил их, уже сходя с горы.
2. «Шумит Арагва в каменном ущелье…»
Шумит Арагва в каменном ущелье,Прекрасным шумом потрясая слух,Дымит аул и дремлет от безделья,На водопой ведет овец пастух.
И дева гор легчайшею стопоюС кувшином на плече к ручью идет,Сосуд наполнив звонкою струею,Она о русском пленнике поет.
И на почтовой станции Печорин,Пока меняют слуги лошадей, —Разочарован, бледен, непокорен,В пустых мечтах о Персии своей.
А Лермонтов, в строю, в фуражке белой,В армейском сюртуке без эполет,Все смерти ищет, райского предела,Но смерти для бессмертных в битве нет.
А мой Кавказ? Где выси перевала,Арагвы шум, полет орла, свинец?Кто мой Мартынов? Кто царица бала?Ведь каждому из нас — такой конец.
3. «Цвела в Тифлисе роза, как в теплице…»
Цвела в Тифлисе роза, как в теплице,И украшали нежной чернотойГрузинскую красавицу ресницы,Которым нет подобных под луной.
На холмах Грузии она взрастала,Соперничала там с ЛопухинойИ на балах наместника блисталаПленительной и смуглой худобой.
И сам старик — в алмазах, в звездах, в ранах,Крутил свой длинный белый ус, вздыхал,Когда она, вся в голубых воланах,Под музыку входила в бальный зал.
Трепещет дева слабою тростинкойСредь горных бурь, где слышен пушек гул.Она клонилась тоненькой грузинкой.К ней русский воин руки протянул.
И в шуме бала, в музыке из рая,Ту красоту воспел в стихах поэт,Те длинные ресницы прославляя,Те перси смуглые в семнадцать лет.
142. «Пример солдата — верность, постоянство…»
Пример солдата — верность, постоянство.Стояла крепость — пороху заряд,Утес империи и христианства,Максим Максимыч, пушка, горсть солдат…
И помните, как в дымной сакле Бэла,Когда в ауле пировал народ,Для молодого офицера пела,Его сравнила с тополем высот,
Как с возвышенья крепостного валаКазалась ей печальною земля,Как плакала она и умирала,Последний вздох с возлюбленным деля.
Вы помните, как лучшие страницыОдной строкой другая превзошлаНа белой грибоедовской гробнице:— Зачем пережила любовь моя…
Не пленники с поникшими главами,Не табуны коней в большом числе,А девушка с персидскими глазами,Которую увозят на коне.
Пою, Кавказ, твою войну за этоИ гор твоих туманных молоко,За то, что лиру русского поэтаОни настраивали высоко.
143. «С кем вы теперь, о горы вдохновенья?..»
С кем вы теперь, о горы вдохновенья?Какой поэт на вас глядит в слезах?Все продолжается орлов паренье,Прославлен в смуглой красоте Аллах,
И дева гор с кувшином за водоюИдет, как раньше, к милому ручью,Но стал печальным голос за горою,И битва жизни кончилась вничью.
Набег был неудачен для героя:Светила слишком яркая луна,В аул вернулась половина строя,И смерть в сраженье — храбрецу цена.
Витает высоко душа поэта —Прекраснее нет цели для стрелка.И со свинцом в груди — Арагва? Лета? —Он слушал, как шумит стихов река.
Но покидая мир (в дорогу сборы!),Где пленником томился столько лет,Благодарил он голубые горыЗа страсть, за голос девы, шум побед.
Журчит ручей, подобен горной флейте,И наполняет влагою сосуд.О девы гор, несите, не пролейте,Нести кувшин — такой прелестный труд.
1938
РОЗА И ЧУМА (1950)
144. «Когда средь бури сравниваю я…»
Когда средь бури сравниваю яСвою победу с пушкинскою славой,Мне кажется ничтожной жизнь моя,А сочинение стихов — забавой.
Зима? Воспета русская зима.Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье,И в тех стихах, где «розы и чума»,Мы как бы слышим вечности дыханье.
Горам подобна высота стола,И утешеньем служит за горами,Что ты слезу с волненьем пролилаИ над моими темными стихами.
1946
145. «Свой дом ты предпочла тому…»
Свой дом ты предпочла тому,Кто новый мир открыл,Ты выбрала себе тюрьмуВ краю приморских вилл.
Но в этом доме (моря гладьИ очень много роз)Чего-то будет не хватать,Каких-то бурь и слез.
О, льется времени вода,А нам забвенья нет!Ты не забудешь никогдаО том, что был поэт!
О, как шумел над головойПечальный ветер скал,Когда он говорил с тобойИ руки целовал!
Порой, в невероятных снах,Где все наоборот,Услышишь ты, как в облаках,Прекрасный голос тот.
Проснешься ты как бы от гроз,И будет в тишинеПодушка, мокрая от слез,Что пролиты во сне.
1939
146. «Как две планеты…»
Как две планеты —Два огромных мира:Душа с душоюВстретились, коснулись,Как путники среди пустынь Памира,И вновь расстались, разошлись,Проснулись.
Но мы успели рассмотреть в волненьеВсе кратеры, все горы и долины,Песок тех рек и странные растеньяНа берегах из розоватой глины.
И, может быть… Как в тихом лунном храмеИ в климате, насыщенном пареньем,Заплаканными женскими глазамиИ на меня смотрели там с волненьем?
И удивлялись, может быть, причинеТакой зимы, тому, что — снег, что хвоя,Что мы в мехах, фуфайках и в овчине,Что небо над землею голубое.
1939
147. НАЕЗДНИЦА
Ты птицею в тенетах трепетала,Всего боялась — улиц, замков, скал.Пред зеркалом прическу поправляла,Как собираясь на придворный бал.
Ждала тебя, как в книге с позолотой,Как в сказке, — хижина и звук рогов,Волненья упоительной охотыИ шум метафорических дубов.
Как ножницами вырезаны листьяДеревьев, что торжественно шумят,Как римские таблички для писаньяПокрыты воском, как латынь звенят…
Наездницей летела ты в дубравы,Шумели бурно книжные дубы,И, может быть, сиянье милой славыУже касалось и твоей судьбы.
1940
148. «Все гибнет в холоде зиянья…»
Все гибнет в холоде зиянья:Корабль в морях, цветок в руке,Все эти каменные зданья,Построенные на песке.
Все хижины и небоскребы,Нью-Йорк и дом, где жил поэт.Подвалов черные утробыОстанутся как страшный след.
Но, может быть, в литературеХоть несколько моих листковСлучайно уцелеют в буре,В которой слышен шум дубов.
И женщины прочтут с волненьемСтихи о том, как мы с тобойС ума сходили в упоенье —В бреду, в постели голубой.
1941
149. «Ты жила…»
