– Я выполнила свое обещание, господин Драгонман, провела конфиденциальное расследование насчет семьи Мулен. Вывод ясен и однозначен. Жаль вас расстраивать, но родители чисты. Малон действительно их ребенок – с самого рождения, какой бы странной ни казалась такая формулировка.
Запертые на замок пляжные кабинки, проплешины на месте разобранных и увезенных летних кафе, закрытые ресторанчики на приморском бульваре навевали унылые мысли, но Марианна предпочитала меланхолию осени летней суете. Недоставало одного – уютной террасы под навесом, где можно пить кофе и смотреть на плывущие на заднем плане корабли. А на переднем – глаза Василе Драгонмана цвета золотистого круассана.
– Нормальная семья, – продолжила она. – Обычная супружеская пара. Димитри Мулен отсидел несколько месяцев в тюрьме, но это было давным-давно. С тех пор он образцовый муж и отец, идеально интегрировавшийся в жизнь своей деревни.
Василе кисло улыбнулся:
– Ну, если вы так определяете образцового отца…
Марианна не повелась на провокацию.
– С какого бы конца мы ни взялись за эту проблему, господин Драгонман, истина конкретна: Малон не может НЕ быть их сыном…
– Я понял… – психолог кивнул, – спасибо, что попытались.
На некоторых кабинках висели большие черно-белые постеры в стиле «Ревущих двадцатых»[34], фотографии «Титаника», трансатлантических лайнеров и нарядных парочек на мосту. Сто лет назад Гавр был чертовски романтичным местом.
Марианна скользила рассеянным взглядом по афишам, задавая себе идиотские вопросы.
Интересно, Василе холостяк? У него роман? Нравится ему прогуливаться с женщиной по берегу океана? Мерзавец отлично скрывает свои чувства! Стоит на своем, как ребенок, не желающий признавать, что сирен и единорогов на самом деле не существует.
Он медленно повернул к ней голову:
– Можете назвать свое самое раннее воспоминание, майор?
– Что, простите?
Психолог улыбнулся:
– Обожаю этот тест! Каждый должен однажды пройти его. Ну же, подумайте. Я спрашиваю не о том, что вам рассказали, а о событии, отпечатавшемся в мозгу.
– Ясно…
Марианна на мгновение прикрыла глаза, отгородившись от внешнего мира, потом сказала:
– Вы застали меня врасплох, так что за точность не ручаюсь… Думаю, это воспоминание о поездке на ферму моей тети. Я смотрела, как она доит корову, притащила стульчик и попробовала повторить ее движения. Кажется, я никому об этом не рассказывала…
– Сколько вам было лет?
– Не уверена… Четыре? Нет, скорее пять, а может, даже шесть, ведь это случилось весной.
– То есть первые пять-шесть лет жизни похожи на «черную дыру», и, если вы хотите что-нибудь узнать о том времени, приходится верить на слово другим людям. Рассматривать альбомы с фотографиями. Доверять маме, которая как-то раз, после воскресного обеда, вдруг расчувствовалась и пустилась в воспоминания. О пространственных ориентирах – детском садике, доме няни, месте, куда вы впервые поехали на каникулы, – вы тоже слышите от других людей…
Психолог помолчал, подставил лицо морскому ветру и продолжил:
– Малону Мулену нет и четырех, майор! Он неизбежно забудет все, что уже пережил и переживет за последующие долгие месяцы, останутся только призраки. Я ведь объяснил вам, что память ребенка такого возраста подобна глине, которой взрослые могут придать любую форму. Я хочу верить, что Малон, как вы и сказали, сын Аманды и Димитри Мулен, но в таком случае к проблеме нужно подходить иначе. Воспоминания оказались в голове мальчика не случайно.
– Как это понимать?
– До трех лет ребенок не осознает себя. Его «я» растворено в том, что на нашем профессиональном жаргоне называется коллективное бессознательное. Мама, папа, няня воспринимаются им как продолжение себя… Это значит, что когда Малон говорит о прежней маме, о том, что помнит о своей жизни с ней, мы можем быть уверены в одном: его воспоминания реальны. Они существуют у него в мозгу. Сначала их туда поместили, а потом холили и лелеяли. Сделать это мог только человек из его коллективного бессознательного. И этот человек постарался, чтобы Малон не забывал. Он последний свидетель. Хранитель тайны. А следовательно…
Василе замолчал, уставившись на ретроафишу на соседней кабинке: усач в котелке приподнимал вуаль на шляпке хорошенькой, стриженной под мальчика полуобнаженной девицы.
– Следовательно, – продолжил психолог, – если некто приложил столько усилий, чтобы Малон помнил, значит, другие заинтересованы в том, чтобы он забыл…
– Родители?
– Вполне вероятно. Можете записать меня в идиоты, но все, что рассказывает этот мальчик, наводит на одну-единственную мысль: ему в голову намеренно вложили этакие маячки, чтобы в нужный момент мозг их активировал.
Василе так увлекся, что даже губы дрожали. Марианну это очаровало, заинтриговало и почти убедило.
Увы, в его рассуждениях имелся один, но капитальный недостаток.
По его гипотезе выходило, что некто, наделенный макиавеллиевской изобретательностью, встроил воспоминания в мозг Малона и беспрестанно рассказывает ему о другой, прошлой жизни.
Тут-то и таится главная заковыка.
Малыш без колебаний назвал имя таинственного манипулятора. Гути, плюшевая игрушка!
Бред.
Марианна несколько долгих секунд прислушивалась к себе, пытаясь понять, верит ли хоть чуть-чуть в сверхъестественную выдумку Малона Мулена. Ей совсем не хотелось обидеть Василе шуткой или насмешкой. Вопреки всякой логике, она решила отнестись к опасениям психолога серьезно. Ну или хотя бы сделать вид.
– Значит, Малону что-то грозит и воспоминания призваны его защищать?
– Возможно. Чем еще объяснить панический страх перед дождем? А то, что он вечно мерзнет? Но в остальном картинки слишком точны и ничем не напоминают обычную травматическую память.
Порыв ветра взлохматил волосы Марианны. «Прическа a la дохлый осьминог, рожа красная, пальто застегнуто до подбородка… Дивно сексуальные детали отлично дополняют разбитый нос!» – с иронией подумала она.
– Давайте укроемся вон там, – Драгонман кивнул на пляжную кабинку, которую перекрашивал муниципальный рабочий, – я вам кое-что покажу.
Два на два метра, запах сырости странным образом контрастировал с жарким воздухом. «Увы, целоваться с тобой в этом укромном уголке он явно не собирается, подруга!» – мысленно посетовала Марианна.
Василе опустился на колени, достал из рюкзачка карту масштаба 1: 25 000 и разложил на песке. Чтобы не наступить на глянцевую бумагу, Марианне пришлось вжаться спиной в дощатую стенку. Карта была исчерчена цветными стрелками, заштрихованными геометрическими фигурами и разноцветными кругами.
– Я попытался разобраться… – он поднял глаза на собеседницу, – материализовать рассказы Малона. Видите, не такой уж я и чудак, использую дедуктивно-гипотетический метод. Как и полиция, верно?
Логика психолога позабавила Марианну, но и показалась убедительной: сотрудники комиссариата действительно часто опирались в расследованиях на свидетельства разного уровня надежности.
– По словам Малона, – продолжил Василе, – прежний его дом стоял на берегу моря, которое он видел из окна комнаты. Я заштриховал все обитаемые прибрежные пространства. Их не так много, если исключить скалы, природные заповедники и промышленные зоны. Кроме того, Малон каждый раз упоминает пиратский корабль. Я обвел кружками все места, откуда можно заметить корабль. Неважно какой – рыбацкую шхуну или танкер-гигант. На карте отмечены все виды на рыболовецкий порт и бухты. Я не исключил даже деревянные лодки на игровых площадках в Мар-Руж, Сен-Франсуа и Блевиле. Видите, майор, если соединить прямыми линиями места на побережье и дома, откуда можно увидеть корабль, получается огромная территория, в нее входит большая часть исторического центра Гавра, восстановленного Огюстом Перре.
– А как насчет остального? Кажется, Малон утверждает, что жил рядом с лесом, где водились людоеды и чудища, так?
Ничуть не смутившись, психолог указал на зеленые участки карты:
– Тут у нас выбор богатейший. Лес Монжон – само собой, сады вокруг форта Сент-Адресс, лес у въезда в туннель Женнер… Но совпадений нет, вернее, их слишком много. Стоит подняться на возвышенность – и издалека увидишь море.
– А ракеты?
Василе включился в игру. Он был очень рад, что Марианна запомнила детали, его глаза горели азартом, смущая женскую душу.
– Насчет ракет у меня ноль идей. Аэропорт Гавр-Октевиль расположен в километре от моря, достаточно близко к торговому центру «Мон-Гайар», но Малон категоричен: не самолет, а именно ракета. Никаких следов замка с четырьмя круглыми башнями я тоже не нашел. Ближе всего расположен замок д’Орше, но у него одна башня. А у замка Гадель в Сент-Адресс их восемь… Я на всякий случай учел всё, что напоминает донжон или небольшой замок, в том числе водонапорные башни, и отметил их синими крестиками.
