***
Из рук Леонхашарта выпадает чашка. Летит вниз, будто замедленно, расплёскивая вокруг чай. Раскалывается, и этот треск тонет в поднимающемся вое сигнализации.
Леонхашарта пошатывает от прокатившейся волны магии. Поток магии – чужой, немного колючей, странной – иссякает быстро, но всё пространство вокруг дрожит и лихорадит от этого короткого выплеска. Леонхашарт задыхается от накативших на него чувств – не его чувств. И стон сердца мира врывается в его сознание. Тоска сердца мира… мольба…
Второй всплеск магии прокатывается по кольцевому городу и гаснет. Невидяще глядя перед собой, Леонхашарт нащупывает столешницу и опирается на неё, а сам прислушивается к своим обострённым ощущениям, прислушивается к болезненному шёпоту мира… И ему кажется, что эта чужая магия вызывает у Нарака боль не потому, что она чужая, а потому… что мир тоскует по ней. Так же как Леонхашарт тоскует по Насте, когда её нет рядом.
Когда второй половинки нет рядом…
Проходит некоторое время, прежде чем Леонхашарт снова осознаёт себя стоящим на кухне. Он смутно помнит последние несколько минут.
С удивлением вытирает скатившуюся по щеке слезу.
Взяв себя в руки, проходит в кабинет и открывает сайт Архисовета, чтобы узнать подробности случившегося.
Всплывает мигающий баннер в красной рамке:
«Внимание! Произошёл выплеск Эёранской магии.Последствия ликвидируются.Всем сохранять спокойствие.Работу не прекращать».
– Эёранская магия? – одними губами повторяет Леонхашарт, начиная сомневаться в собственных смутных ощущениях.
Но как ни старается, ни с чем иным, кроме тоски по любимой, он почувствованное сравнить не может.
***
Реабилитация себя в глазах себя и окружающих – вот великая цель Шаакарана на это свидание при свечах.
Он готовился.
Придумывал шутки и прекрасные речи.
Он планировал блистать.
Он даже был уверен, что после того, как весь Нарак увидит его сегодня – такого уверенного, прекрасного, соблазнительно поедающего всякие вкусности, по рейтингу Леонхашарт его никогда больше не догонит.
Всё это ровно до того момента, как в студии с накрытым столом появляется Манакриза.
Куда усвистали все запланированные чудесные монологи?
Шаакаран не знает.
Почему блистательность не блистает?
Он тоже не в курсе.
И ничего толковее «Привет» и предложений налить и подложить что‑нибудь из угощений в опустевшей голове Шаакарана появляться не хочет.
Упорно.
Даже когда он в очередной раз напоминает себе, что выглядит как полный идиот.
У Шаакарана не получается думать, когда Манакриза на него смотрит.
Впрочем, и когда не смотрит, тоже что‑то не получается.
Берронзий за кадром уже убивается фейспалмом. Съёмочная группа недоумевает.
На мониторах печатают подсказки по поведению и даже шутки.
Бывшие жёны отца Шаакарана прыгают с плакатами: «Сделай ей комплимент!», «Улыбнись», «Расскажи о себе».
Но язык Шаакарана словно к нёбу приколочен и губы будто сведены.
А когда в руках оказывается салатница, он рефлекторно её обнимает, чтобы хоть как‑то успокоиться.
Но не получается.
Накрытый белой скатертью стол с угощениями из лучшего ресторана Нарака, логотип которого мерцает на каждой посудине, свечи, аппетитные ароматы, съёмочная группа, закатывающий глаза Берронзий, бывшие жёны отца, камеры кругом, прямой эфир… всё это блекнет, отступает, потому что Манакриза смотрит на Шаакарана.
В её тёмных глазах мерцают отблески свечей, тёплый свет очерчивает её лицо, высоко поднятую грудь, плечи. Стразы в короне причёски словно огненные всполохи. И от всего это вместе… у Шаакарана захватывает дух.
А тишина разливается по студии, и огоньки камер, свет экранов создают особую, непередаваемую атмосферу.
– Ты сам салатик поешь, – Манакриза накалывает на вилку тонкий пласт мяса. – Жевание от нервов очень помогает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
У Шаакарана возникает резкая и странная потребность спрятать лицо от позора хоть в тот самый салатник, что у него в руках, лишь бы это всё прекратилось.
Резко и протяжно взвывают сирены. Огоньки камер судорожно мигают, мерцают экраны с субтитрами.
– Ну хоть что‑то остановило этот кошмар! – восклицает Берронзий. – Это просто катастрофа.
Шаакаран с ним абсолютно согласен! Он подхватывает из миски листик салата и засовывает в рот. Жуёт. Но это не успокаивает.
Манакриза тоже ест – быстро, чёткими движениями, при этом ещё и прожёвывая хорошо. И хищно посматривает по сторонам.
Сирена переходит на надрывный хрип и резко выключается, как и всё остальное оборудование. Только свечи на столе ярко горят, и их отражения мерцают в бездонных глазах Манакризы.
– Что там такое случилось? – ворчит Берронзий.
– Непонятно, какая‑то тревога, и, похоже, авария на подстанции.
Бывшие жёны отца, оставаясь за пределами съёмочной площадки, проверяют сообщения на смартфонах и присматривают за своим подопечным.
Шаакаран закидывает в рот ещё пару листьев салата, но жевание опять как‑то не очень помогает, потому что Манакриза ест, но при этом смотрит на него очень внимательно.
Будто для чего‑то примеряется.
И у Шаакарана от этого взгляда всё встаёт дыбом.
Совсем всё.
– Что ты такой растерянный? – интересуется Манакриза, расстилая на столе салфетку и складывая в неё хлеб и тонкие ломти мяса.
– Ни‑че‑го, – ошарашенно выдавливает Шаакаран.
Завязав уголки салфетки, Манакриза поднимается из‑за стола и прихватывает собранную еду:
– Ну что, поехали.
– Как поехали? Куда?
– На тебе, в пути всё объясню.
– Почему на мне? – подскочивший Шаакаран крепче прижимает к груди салатницу.
– А на ком ещё? – удивлённо интересуется Манакриза. – Кто из нас двоих вездеходный, быстрый крылатый демонокот, ты или я?
– Технически я демонокот только наполовину…
– Ничего, у тебя отлично получается, прямо на целого демонокота похоже, – Манакриза подхватывает его под локоть и тянет прочь от сопровождающих его женщин. – Идём‑идём, мы торопимся…
И Шаакаран, мечтавший поскорее сбежать с этого свидания, неожиданно для себя действительно отправляется с Манакризой.
***
Сохранять спокойствие… разойтись по комнатам и быть готовым к эвакуации…
Инструкции местных кураторов понятны, но не успокаивают. Нервирующе мигают при сбоях электричества светильники, сирены то и дело включаются и норовят перейти на непрерывный вой.
Студенты разбегаются по домам к семьям.
Да и преподаватели тоже.
И лишь мы, иномирянки, да Мад остаёмся в комнатах, потому что бежать некуда, телевизор не работает, а при попытках войти в сеть всплывают окошки сообщений о том, что надо сохранять спокойствие и сидеть на попе ровно – в смысле дома и не дёргаться.
Не дёргаться не получается. Я пытаюсь сидеть на кровати, но не выдерживаю и минуты: тревога, тоска, какое‑то нестерпимое желание бежать‑бежать‑бежать охватывают меня, тянут прочь, действовать, бежать.
И всё раздражает: лепнина в комнате, сама просторная комната, кровати наши с резными ножками, подвывание сирен, то, что мы остались одни, слишком яркий свет ламп, их нервное мерцание, тяжёлые дорогие портьеры. Ковёр, о край которого я спотыкаюсь.
То, что Лео сейчас где‑то далеко и от него нет известий.
И за Саламандру тоже тревожно: где она? Не из‑за неё ли поднялась тревога? Вряд ли она могла так переполошить весь кольцевой город, но мало ли…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Интересно, как там Манакриза? – Лисса задумчиво следит за тем, как я мечусь по комнате. Сидящий рядом с ней Мад наблюдает за мной с точно таким же выражением лица.
– Думаю, она в порядке, – Катари даже в такой ситуации не теряет время даром и изучает стенограммы собраний партии «Равные возможности». – Лорд Шаакаран сильный демон, с ним она не пропадёт.
