Вся печать России – за исключением крайне правых – была на стороне обвиняемого; суд над Бейлисом определяли как «самое значительное событие года»; в газете «Русское богатство»‚ в статье под названием «Срам» отметили: «Дело Бейлиса отодвинуло все внутренние и внешние дела России. Обыватель‚ развертывая газету‚ искал глазами… прежде всего известий о деле Бейлиса. По-видимому‚ русские граждане поняли наконец‚ что еврейский вопрос не только еврейский‚ но и общерусский… поняли‚ какую бессудную‚ дикую‚ темную Россию готовит национализм для русских».
Журналисты не стеснялись в критике властей‚ за это полиция закрывала газеты‚ штрафовала и привлекала к суду их редакторов. Был даже конфискован тираж газеты «Киевлянин» за статью ее редактора В. Шульгина‚ монархиста, депутата Государственной Думы. После оглашения на суде обвинительного акта Шульгин написал: «Становится обидно за киевскую прокуратуру и за всю русскую юстицию‚ которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом». Тысячи номеров «Киевлянина» успели попасть к подписчикам газеты‚ статья лидера русских националистов‚ обвинившего прокуратуру в фальсификации ритуального процесса‚ произвела в России огромное впечатление. Шульгина привлекли к судебной ответственности‚ и в еврейской газете отметили в те дни: «Замечательно то‚ что за статьи явно погромного характера правые издания никаким репрессиям не подвергаются».
В первый день суда над Бейлисом многие евреи постились‚ в синагогах России читали специальные молитвы‚ в Житомире отменили торжества праздника Симхат-Тора. Интерес к процессу был настолько огромным‚ что тираж варшавской газеты на идише «Момент» увеличился в пять раз и достиг 150 000 экземпляров. В дни суда на фабриках и заводах черты оседлости проходили забастовки протеста; в одной из них‚ которую организовал Бунд‚ участвовали 20 000 еврейских рабочих. Забастовки проходили и вне черты – в Петербурге‚ Казани‚ Саратове; рабочие киевского городского транспорта собрали деньги в помощь семье Бейлиса; петербургские адвокаты призвали защитников Бейлиса «отстоять право‚ справедливость‚ доброе имя еврейского и честь русского народа»‚ – за «возбуждение против правительства» 25 адвокатов были арестованы.
По всему миру – в США‚ Канаде‚ Англии‚ Германии‚ Франции – проходили демонстрации и многолюдные собрания. Правые круги России называли это «происками евреев»‚ а чиновник департамента полиции определил в своем докладе: в Киеве «идет сейчас не суд над безвестным дотоле евреем‚ а генеральное сражение между всемирным еврейством и русским правительством». Черносотенцы Витебска раздавали листки‚ призывая «перерезать жидов» в случае оправдания Бейлиса; в Киеве готовили погром «во имя любви к престолу и отечеству»; в газете «Русское знамя» предлагали «признать евреев народом столь же опасным для жизни человечества, сколь опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и прочая тварь… Жидов надо поставить искусственно в такие условия‚ чтобы они постепенно вымирали. Вот в чем состоит нынешняя обязанность правительства и лучших людей страны». Было ясно‚ что у обвинения нет улик против Бейлиса‚ а потому в «Новом времени» на всякий случай сообщили: «Вполне бесспорные улики есть вообще роскошь правосудия».
Заседания суда продолжались ежедневно‚ с утра до двенадцати часов ночи. Снаружи помещение охраняли пешие и конные городовые; в коридорах и на лестницах патрулировали чины полиции во главе с полицмейстером; в зал суда впускали по особым билетам. К первому заседанию подсудимого привезли в тюремной карете в сопровождении конных стражников‚ и журналист передал в газету: «Под конвоем вводят Бейлиса. Лицо смуглое‚ сильно обросшее черной бородкой. Глаза глубокие‚ под очками. Резкие складки у носа. Выражение страдания. Входит свободно и легко; в движениях – ничего арестантского…» Первые вопросы председателя суда: «Вы мещанин?» – «Мещанин». – «Сколько вам лет?» – «Тридцать девять». – «Законнорожденный?» – «Да». – «Грамотный?» – «Да». – «Женаты?» – «Да… да…» – «Имеете детей?» – «Имею детей… Пять». Бейлис отвечал кратко‚ отрывисто; на вопрос «Вы еврей?» он выпрямился и твердо‚ отчетливо сказал: «Да‚ еврей».
На заседаниях суда Бейлис внимательно следил за происходящим‚ временами начинал тихо плакать‚ закрывая лицо руками‚ иногда громко рыдал‚ и тогда объявляли перерыв. Один раз ему стало дурно‚ почти в бесчувственном состоянии Бейлиса вывели из зала; однажды он громко рассмеялся‚ когда обвинитель – для подкрепления «зловредных замыслов» Бейлиса – назвал его цадиком. Солдаты с саблями наголо сопровождали подсудимого и стояли вокруг его скамьи. «Никогда я не видел в зале суда‚ – сообщал журналист‚ – такого тихого‚ беззащитного и испуганного человека‚ окруженного такой многочисленной стражей». На вопрос о виновности Бейлис ответил: «Нет. Не виновен. Живу честным трудом. Служу. Содержу жену‚ пять детей… Вдруг меня взяли‚ арестовали… Ничего этого не было…»
Председательствовал на процессе судья Ф. Болдырев‚ по лестной характеристике начальства – «человек твердых‚ безусловно правых убеждений». Министр юстиции пообещал Болдыреву повышение по службе по окончании суда‚ и он готовился к этому с большим старанием‚ даже принял курс водолечения. Чиновник департамента полиции докладывал с процесса: «Председатель умело направляет внимание присяжных на свидетелей обвинения и незаметно‚ но неукоснительно направляет на правильный путь запутавшихся свидетелей‚ выручая их от обстрела защитников». Тот же чиновник сообщал в Петербург‚ что председатель и прокурор советуются с ним во время процесса, «просят его распоряжений».
Обвинение поддерживал присланный из Петербурга товарищ прокурора О. Виппер. Помогали ему гражданские истцы‚ представлявшие на суде мать Ющинского: лидер крайне правых в Государственной Думе Г. Замысловский и известный антисемит московский адвокат А. Шмаков. Защищали Бейлиса присяжные поверенные Н. Карабчевский‚ А. Зарудный‚ В. Маклаков‚ Д. Григорович-Барский; единственным евреем среди них был О. Грузенберг.
Суд над Бейлисом проходил с участием присяжных заседателей‚ и чиновники департамента полиции телеграфировали в Петербург: «Прокурор Виппер‚ видимо‚ человек опытный‚ так как сумел отвести из присяжных заседателей всю интеллигенцию… Улики против Бейлиса очень слабы‚ но обвинение поставлено прилично‚ серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды». Все присяжные заседатели оказались христианами: два мещанина‚ три мелких чиновника‚ один извозчик и шесть крестьян. Для сравнения журналисты отметили‚ что в те же дни‚ в том же здании суда рассматривалось дело о мелком преступлении; среди присяжных заседателей там было десять образованных людей‚ в том числе два профессора.
Во время процесса присяжные заседатели ночевали в здании суда и были изолированы от остального мира. Чтобы выяснять их настроение‚ к охране добавили двух жандармов в форме курьеров‚ которые подслушивали разговоры присяжных и доносили об услышанном. Об этих курьерах было известно министру юстиции‚ их сведения позволяли прокурору разъяснять присяжным‚ как бы ненароком‚ возникавшие у них вопросы‚ – разъяснять‚ естественно‚ в пользу обвинения. «Мы не подозревали‚ – писал впоследствии Грузенберг‚ – что прокурор Чаплинский и председатель суда Болдырев могут докатиться до такой низости».
Перед судом прошли около 200 свидетелей и 14 экспертов – после первых допросов выстроенная система обвинения начала разваливаться. Рабочие завода показали‚ что в день убийства Бейлис занимался отгрузкой кирпича, и немыслимо было бы тащить мальчика в печь посреди дня‚ на их глазах. Соседка по дому сообщила‚ что после убийства Ющинского дочка Чеберяк ходила в мужских ботинках. Чеберяк уверяла‚ что это были ботинки ее сына‚ но выяснилось‚ что Женя носил ботинки «на пуговицах»‚ а эти оказались «с резинками»‚ как ботинки Ющинского. Та же соседка признала‚ что кусок вышитой наволочки‚ найденный в кармане убитого‚ похож на наволочки на подушках в квартире Чеберяк. На куске наволочки были обнаружены следы мужского семени; такие же следы экспертиза обнаружила на обоях в квартире Чеберяк‚ где воры устраивали попойки и любовные развлечения.
Свидетель Наконечный по прозвищу «лягушка» (тот самый‚ которого Бейлис якобы хотел отравить) заявил на суде‚ что Бейлис не позволял фонарщику Шаховскому воровать дрова с территории кирпичного завода‚ и потому Шаховский пообещал «пришить» Бейлиса к убийству Ющинского. Шаховский был основным свидетелем обвинения: это с его слов впервые появился в протоколе допроса «мужчина с черной бородой»‚ который будто бы утащил Ющинского в печь. На предварительном следствии Шаховский несколько раз менял показания‚ и его появления ожидали с нетерпением. Журналист передавал в газету: «В день суда он трезв… и на вопрос прокурора отвечает‚ что Женя Чеберяк рассказывал ему‚ как их прогнал какой-то неизвестный человек‚ причем о черной бороде ему ничего не говорили… «Не говорил ли вам Женя‚ что это был Бейлис?» – «Нет‚ не говорил»‚ – твердо отвечает свидетель»…» А затем Шаховский неожиданно назвал имена двух сыщиков полиции‚ которые поили его водкой и советовали «показывать на Бейлиса» как на убийцу Ющинского.
