Причем к экономическому и политическому кризисам у нас прибавился еще один кризис — моральный. Государство расползается по швам. Правительство продолжает совершать ошибку за ошибкой. Конечно, теперь трудно их исправить…
— Ничем не обоснованный пессимизм, — раздраженно оборвал оппозиционера Карцивадзе.
— Я не большевик, но должен заявить, что в результате коалиции меньшевиков с феодальной знатью, буржуазией и спекулянтами от завоеваний революции остались только одни громкие фразы, — резко ответил ему Дадвадзе.
То, что Дадвадзе поставил в один ряд феодальную знать и спекулянтов, оскорбило Эстатэ, завязался ожесточенный спор. Несмотря на разногласия, все присутствующие, за исключением Карцивадзе и Годебанидзе, согласились, однако, на том, что правительство Жордания — Рамишвили привело Грузию на край гибели и должно подать в отставку.
— Без помощи Европы мы ничего не добьемся, — заявил генерал Чиджавадзе.
Мнение военного специалиста, выраженное столь категорически, повергло в уныние и тех, кто хранил еще хоть каплю надежды на спасение.
— В настоящее время, — продолжал генерал, — и среди солдат и среди офицеров преобладает враждебное отношение к нынешнему правительству. У них отсутствует не только патриотический подъем, но и элементарная готовность защищать отечество. Дезертирство приняло хронический характер. Все это усугубляется большевистской агитацией.
— Точно, — подтвердил Джибо Макашвили, только что приехавший из Ахалцыха. — Мы не могли подавить волнение в войсковых частях до тех пор, пока не расстреляли зачинщиков.
— Когда мы занимали Закаталы, — продолжал генерал Чиджавадзе, — солдаты шестого полка вместо того, чтобы выполнить приказ о наступлении, устроили митинг, стали называть красноармейцев своими братьями… Зачинщиков митинга — одиннадцать человек — мы расстреляли. Неблагополучно и в седьмом полку. Солдаты этого полка отказались воевать против Советского Азербайджана, и мы были вынуждены отвести его в Тифлис, чтобы расформировать.
Эстатэ и гости молчали, охваченные унынием. Все глядели на богато сервированный стол, но никто ни к чему не притрагивался. Из этого состояния вывел собравшихся Платон.
— Друзья, пора нам кончать с Иеремиадой, не доведет она нас до добра. Хватит нам рыдать о судьбах Грузии. Получается не жизнь, а ад какой-то. Но нельзя же вечно жить в аду.
— Сомневаюсь, чтобы Европа осталась равнодушной К судьбе Грузии, — промолвил Эстатэ, стараясь как-нибудь рассеять общее уныние.
После его слов тамаде — Платону — удалось создать за столом некоторое оживление. Профессор Эристави произнес красочную речь, а затем, по просьбе Вардо и Нино, прочел переведенное им на русский язык стихотворение древнегреческого лирика Алкея, увлекши слушателей на миг от мрачной действительности в далекий от треволнений древний мир. Затем Платон и его друзья поэты читали свои стихи, а Сараджишвили, которому аккомпанировала Нино, спел несколько неаполитанских песен. Постепенно гости пришли в себя, ожили, развеселились.
4
Жордания и министры возили делегацию Второго Интернационала по всей Грузии. Они демонстрировали гостям все разнообразие чудесной грузинской природы, устраивали банкеты, сопровождавшиеся выступлениями песенных и плясовых ансамблей. В честь дорогих гостей вместе с вином обильно лились льстивые речи, от которых члены делегации хмелели не меньше, чем от знаменитых кахетинских вин — цинандали и напареули.
Однако меньшевики не могли показать гостям из Европы ни одного завода, ни одной фабрики. Их не повезли в Чиатуры, где марганцевые рудники бездействовали. Зато они охотно показывали им дворцы, принадлежавшие ранее членам царской фамилии, винные погреба, сады и старые княжеские поместья в Цинандали и Мухрани. Члены делегации побывали и на черноморских курортах. Наконец, очарованных всем виденным гостей привезли в Батум. Здесь, после поцелуев, объятий, заверений в вечной дружбе и слезных просьб о военной и экономической помощи, делегацию усадили на пароход и с добрыми пожеланиями проводили в Европу.
Вскоре Грузию посетил с женой, Луизой, Карл Каутский, патриарх Второго Интернационала, проповедовавший свою либерально-буржуазную теорию «чистой», «надклассовой» демократии.
Лицо Жордания, верного ученика Каутского, светилось в эти дни особенной радостью. Корнелий не раз видел их вдвоем. Однажды Каутский бодро шагал с Жордания по проспекту Руставели. В другой раз он ехал в ландо, запряженном парой породистых лошадей. Каутский, которого белая взъерошенная борода и большие очки делали похожим на сову, с любопытством разглядывал улицы и достопримечательности столицы. В последующие дни он побывал в других городах и селах. Нельзя сказать, чтобы все, что он видел, приводило его в восторг. Однако именитый гость молчал, ибо миссия его заключалась в том, чтобы способствовать упрочению международного положения Грузии.
Вскоре после возвращения к себе в Германию Каутский написал хвалебную статью «Об одной социал-демократической республике». Но в этой статье он все же вынужден был признать, что «к сожалению, Грузия неуклонно катится к большевизму». Эта фраза должна была заставить Западную Европу поторопиться с помощью… Однако ничто уже не могло предотвратить крах государства, созданного меньшевиками. Это теперь понимали не только члены существовавших тогда в Грузии оппозиционных партий, но и те из меньшевиков, которые создали внутри своей партии оппозиционную фракцию «Схиви» («Луч»).
У самого Жордания и его группы не было твердого мнения насчет того, какого курса держаться. Его все больше охватывали сомнения и колебания, но за ним зорко следил Ной Рамишвили. Он держал его под своим влиянием, вмешивался во все вопросы внутренней и внешней политики и «выравнивал» ее курс. Этот человек, выбросивший из своей головы последние остатки марксистских идей, становился постепенно действительным правителем, диктатором Грузии.
— Карл Каутский и Второй Интернационал сумеют, — повторял уныло, не веря самому себе, Жордания, — создать в Европе общественное мнение в пользу Грузии, добьются экономической и военной помощи.
Хотя по возвращении в Европу члены делегации Второго Интернационала всеми силами старались убедить всех, что в Грузии расцветает «чистая демократия», меньшевики быстро теряли в народе последние остатки доверия. Повсюду раздавались требования об отставке правительства. Об этом говорили и в домах, и на собраниях, и на заводах, и в учреждениях. Ухода правительства требовали с трибуны Учредительного собрания национал-демократы, федералисты, представители других партий.
— Правительство, которое довело страну до катастрофы, должно уйти, — заявил в Учредительном собрании сенатор Дадвадзе.
— А кто займет его место? — ехидно спросил Рамишвили.
— Об этом договоримся, — ответил Дадвадзе спокойно и твердо. — Во всяком случае, правительство должно быть сформировано из честных людей, из подлинных социалистов, а не из политических аферистов.
В ту же ночь Дадвадзе был арестован.
Население Грузии влачило нищенское, голодное существование. Благоденствовали лишь темные дельцы и присосавшиеся к ним приспособленцы. Каждый, кто осмеливался высказывать недовольство политикой правительства, немедленно или высылался из Грузии, или попадал в тюрьму. Однако, несмотря на жестокие репрессии, влияние коммунистов становилось господствующим. На выборах в правления профессиональных союзов они собирали большинство голосов. Тогда меньшевики под разными предлогами назначали новые выборы, вступив в блок с дашнаками, социал-федералистами и национал-демократами. Именно так произошло
