первобытно-мифологического мышления. Победы над внешними врагами и успехи во
внутренней жизни, хозяйственный и культурный расцвет представлялись основной
массе афинского демоса следствием постоянного покровительства, оказываемого
их стране могущественными богами, - в первую очередь верховным божеством
Зевсом и его дочерью, "градодержицей" Афиной Палладой. В олимпийских богах
афиняне видели не только своих прямых защитников, но и стражей
нравственности и справедливости, установивших раз и навсегда незыблемые
нормы гражданского и индивидуального поведения. Однако сам общественный
строй афинской демократии, привлекшей к обсуждению политических вопросов
основную массу полноправных граждан, предполагал в них самостоятельность
мышления, умение анализировать сложившуюся обстановку и обосновывать то или
иное решение. В этих условиях далеко не всегда можно было опереться на
мифологическую традицию, сложившуюся несколько веков тому назад при
совершенно иных условиях. К тому же дебаты в народном собрании и широкий
общественный характер судопроизводства требовали, чтобы участники всякой
дискуссии обладали достаточной ораторской подготовкой, владели средствами
доказательства и убеждения. Но там, где начинается самостоятельная работа
мысли, приходит конец наивной вере в богов, возникает переоценка
традиционных нравственных устоев и открывается простор для критического
исследования окружающей действительности. Все эти явления как раз имели
место в Афинах второй половины V века, и носителями нового мировоззрения
стали представители рабовладельческой интеллигенции, известные под общим
названием софистов.
Софисты не составляли единой философской школы; больше того, между
софистами старшего поколения, к которому относился Протагор (ок. 485 - 415),
и их младшими последователями существовало весьма значительное различие в
политических взглядах: в то время как "старшие" софисты в целом являлись
идеологами демократии (некоторые из них были, в частности, авторами
законодательных уложений для новых городов-государств), "младшие" софисты
довольно откровенно пропагандировали идеал "сильной личности", отвечавший
интересам олигархов. Однако уже в учении Протагора выделялись мысли,
направленные объективно против консервативно-религиозного мировоззрения
афинской демократии. Так, общественная практика афинян должна была побудить
Протагора сформулировать положение о человеке как "мере всех вещей", - ведь
и в самом деле решения в народном собрании принимали не боги, а люди, каждый
раз соизмерявшие объективное положение дел со своим личным и общественным
опытом, интересами и возможностями государства. Что касается существования
богов, то Протагор воздерживался от окончательного суждения об этом; по его
словам, решению вопроса препятствовала его неясность и краткость
человеческой жизни.
Взгляды софистов на богов, человека и общество оставались в
значительной степени достоянием "чистой" теории, пока Афины пользовались
благами своего внешнего и внутреннего расцвета. Когда же разразилась
Пелопоннесская война, идеологическим устоям афинской демократии пришлось
испытать сильное потрясение: обрушившаяся на город эпидемия чумы, а также
непрестанные прорицания жрецов дельфийского храма Аполлона, сулившие
афинянам сплошные поражения, сильно подорвали веру в божественное
благоволение к Афинам, а вырвавшиеся на простор собственнические инстинкты
богачей поставили под сомнение единство полиса и его способность обеспечить
каждому гражданину место в жизни. Проблема индивидуального поведения
человека, которая до тех пор ставилась и решалась афинской общественной
мыслью в неразрывной связи с судьбой всего гражданского коллектива - полиса,
и, больше того, с некими закономерностями человеческого существования
вообще, при новых условиях во многом утратила объективную основу; на первый
план все больше стал выступать отдельный человек как "мера всех вещей" - и
собственного благородства и величия, и собственного страдания. Это смещение
основной точки зрения на человека глубже всего отразила именно драматургия
Еврипида.
Уже события, сопутствовавшие началу его сознательной жизни, не могли
содействовать выработке в нем убеждения в устойчивости и надежности
жизненных форм современного ему общества, в разумности и закономерности
божественного управления миром. К сожалению, от начального этапа творческой
деятельности Еврипида (он выступил впервые на афинском театре в 455 г. и
только четырнадцать лет спустя одержал первую победу в состязании
трагических поэтов) не сохранилось ни одного цельного произведения; самая
ранняя из бесспорно еврипидовских и достоверно датируемых трагедий
("Алькеста") относится к 438 году. Зато остальные шестнадцать, написанные в
промежутке между 431 и 406 годами, охватывают едва ли не самый напряженный
период в истории классических Афин и показывают, как, чутко и взволнованно
реагировал поэт на различные повороты афинской внешней политики, идейные
споры и моральные проблемы, возникавшие перед его современниками.
Античная традиция рисует Еврипида любителем тишины и одиночества на
лоне природы; еще в римские времена на Саламине показывали грот на берегу
моря, где драматург проводил долгие часы, обдумывая свои произведения и
предпочитая уединенное размышление шуму городской площади. В то же время уже
древние считали Еврипида "философом на сцене" и называли его - вопреки
хронологии - учеником Протагора и других софистов, вращавшихся в самом
центре общественной жизни своего времени. Едва ли в этом есть противоречие:
не принимая непосредственного участия в государственных делах, Еврипид видел
сложные конфликты, ежечасно возникавшие в его родных Афинах, и, как истинный
поэт, не мог не высказать того, что его волновало, своим зрителям. Меньше
всего при этом он стремился дать ответ на все вопросы, которые ставила перед
ним жизнь, - почти каждая его трагедия свидетельствует о раздумьях и
поисках, часто мучительных, но редко завершавшихся обретением истины. Столь
же редко встречал Еврипид и понимание у своих зрителей: за пятьдесят (без
малого) лет своей творческой деятельности он всего четыре раза удостоился в
состязаниях трагических поэтов первого места. Поэтому ли или по другой
причине он согласился в 408 году переехать к македонскому царю Архелаю,
который пытался собрать у себя крупных писателей и поэтов. Здесь, однако,
Еврипид прожил недолго: на рубеже 407 и 406 годов он скончался, оставив не
вполне завершенной свою последнюю трилогию. Она была поставлена в Афинах в
405 году, или вскоре после того, его сыном (или племянником) и принесла
поэту пятую победу, уже посмертную.
В сюжетах трагедий Еврипид почти не выходит из круга тем,
разрабатывавшихся его предшественниками: сказания Троянского и Фиванского
циклов, аттические предания, поход аргонавтов, подвиги Геракла и судьба его
потомков. И при всем том - огромная разница в осмыслении мифа, в оценке
божественного вмешательства в жизнь людей, в понимании смысла человеческого
существования, - разница, в конечном счете приводящая Еврипида к выработке
необычных для классической трагедии принципов изображения человека, к
созданию новых средств художественной выразительности, иными словами - к
полному отрицанию первоначальной сущности героической трагедии Эсхила и
Софокла.
"2 "
