Как только он принял это судьбоносное для себя решение, опьянение спало, в голове просветлело и ему даже показалось, что мозги отрезвели. Только боль в висках, да, предательски подрагивающие руки, напоминали о пьянке.
Подкрался к спящей и с дикой яростью, плотно сжав губы и перестав совсем дышать, чтоб не издать лишних звуков, со всего маха, пригвоздил ненавистное тело истязательницы к лежаку. Но толи рука дёрнулась, толи всё же не до конца протрезвел и сбился глазомер, толи вмешались высшие силы, но всё вышло не так, как хотел. Приколоть к лежаку приколол, добротно, а вот убить на смерть, не получилось.
После того, как Райс с хрипом вздохнула и распахнула глаза, Валова защита, так приложила горе убийцу о каркас шатра, что у того, чуть мозги не вылетели, от удара головой о бревенчатую сваю. Он потерял сознание, а вот она нет.
Находясь в состоянии шока и не помня чувства боли, но всё же боясь пошевелиться, рыжая, с бешенством в зелёных глазах, граничащим с безумием, протянула дрожащую руку и врезала от всей души по нему «дрожью земли», лишь в последний момент подумав, что в себе тоже надо «дрожь» родить, раны умертвить, но нечеловеческая боль хлестнула по рассудку и она уже не помнила, успела она это сделать или нет, так как тоже потеряла сознание.
Чудом было то, что удар тела о каркас, треск, грохот и главное хождение шатра ходуном, привлёк внимание охраны, которая недолго думая, украдкой заглянула в шатёр молодожёнов, наплевав на запреты подобных действий и увидев царскую дочь с мечом в боку, подняла тревогу.
Гнура откачать не удалось и судя по размозжённой голове, посчитали, что убился от удара. Райс вытащили с того света, чуть ли не в прямом смысле этого слова, хотя бились с ней долго. Делали всё, что могли. Тиоранта стянула к себе всех Валовых сестёр-целительниц, до кого смогла дотянуться.
Несколько раз, в первые дни, думали, что не смогли, потеряли, но Райс, даже находясь без сознания, боролась. Русава только и делала, что орала над её ухом, чтоб не сдавалась, а когда на третий день царская дочь пришла в себя и сама собой занялась, то все с облегчением вздохнули. Вторым чудом было то, что меч не повредил ребёнка, пройдя через грудину, повредив лишь лёгкие да изломав рёбра, задев при этом позвоночник.
Целую луну девка с лежака не поднималась, настолько серьёзно была порезана. Вековухи Теремные навестили, силы свои приложили, словом помогали всем миром. Они то встать и заставили, а потом ещё всю зиму расхаживалась с осторожностью, к тому же, пузо уже на грудь лезло, что только добавляло неповоротливости и внутренней боли.
Вот так, бесславно, закончилась семейная жизнь Райс. Не став толком ни женой, ни мамой и мужа прибила, и сама кровью умылась, став законной вдовой в самом начале своей жизни.
Глава двадцатая. Он. Царь Аншана
Эбар, прибыв в родные края и не зная ещё того, что его друг и по совместительству будущий владыка, неожиданно стал царём Аншана и принял имя Куруш, развил среди кочевников бурную деятельность под знаменем Асаргада. Именно такую установку он получил, пока новоиспечённый правитель будет в Экбатаны.
Притом, понимая, что обстоятельства столичных перипетий изобилуют неопределённостью, Асаргад поручил ему не трогать, пока, политику, а просто, попытаться сколотить, что-то подобное степной орде, заманивая посылами лёгкой и быстрой добычи.
Первое, что он сделал, прибрал к рукам банду, в которой до сих пор «подрабатывал» отец его нового царя Атрадат. Просто, без разговоров, прибил их главаря, ещё кого-то, кто воспротивился такой рациональной смене власти, после чего, все как один, признали в нём нового лидера и «отца родного».
Не дав опомниться, он перевёл эту банду, в тридцать человек, на военно-походное, ордынское положение и поскакал по стойбищам, объявляя всеобщую, добровольную мобилизацию. Он катился по пастбищам, как снежный ком с горы, с каждым днём, обрастая всё новыми и новыми воинами, увеличив свою «армию», к приезду Куруша, до, более трёх сот человек.
Воины они, правда, были «не какие», сброд, да молодняк, но введя жесточайшую дисциплину, он каждодневно принялся их обучать и тренировать в поте лица. И всю зиму, Эбар занимался исключительно кочевыми народами, обрастая всё новым пополнением и буквально «на коленке» создавая нечто, хоть отдалённо напоминающее орду.
Кочевники, как таковых воинов не имели, вернее, каждый мужчина был и пастух, и воин в одном лице. С появлением Куруша, деятельность Эбара, сразу приняла политический характер и к лозунгам, типа «грабь награбленное», добавились и национально-патриотические.
Главы кочевых родов, идеи какого-то новоявленного царя Аншана, о создании персидского государства, не поддержали. Их устраивало и то положение, в котором они находились в настоящий момент. Мало того, они побаивались, что бунт молодого, залётного царька, против мидийской империи, непременно прокатится по ним камнепадом мидийского террора, что никак не входило в их планы на будущее.
Куруш, как теперь все звали Асаргада и имя которое он принял бесповоротно, понимая, что в военной составляющей, можно опереться только на оседлые персидские племена, имеющие города и хоть какое-то подобие профессиональных воинов, все свои усилия направил именно на них, да, и численностью оседлые, значительно превосходили кочевых.
Он, в сопровождении телохранителей Паласара и Укбара, а также небольшого конного отряда, под руководством Мазара, с вереницей телег со скарбом и домочадцами, въехал в небольшой город Парсы, сознательно объехав более крупный и более достойный его внимания город Пасаргады, узнав по дороге, что «посаженным» царём Парсы, является никто иной, как его родной дядя, старший брат отца, престарелый Арсам.
Куруш, посчитав это ещё одним подарком судьбы, и не преминул этим воспользоваться, хотя за всю свою жизнь, он не разу его не видел, а только лишь несколько раз, о нём слышал и то, не совсем лестные высказывания отца.
Дядя встретил племянника, о существовании которого он, похоже, даже не подозревал, холодно и настороженно, как неродного, но к столу, всё же, пригласил, хотя бы из чувства безопасности, ибо отряд, во главе которого прибыл Куруш, был более боеспособен, чем все его стражники вместе взятые и им ничего не стоило, просто, захватить весь город силой, перебив и вырезав всех, кто его охранял, но в планы Куруша это не входило, хотя более чем прохладный приём, его огорчил.
Тем не менее, за столом, он поведал дяде о своих далеко идущих планах, рассказав и о предзнаменовании, и о предсказании, успокоив, по ходу, местного царька, что Парсы его, как будущая столица, не интересует и столицей новой Персии, он намерен сделать Пасаргады и между прочим, скорее из уважения, попросил у престарелого Арсама совета, на что тот, не задумываясь, как бы само собой разумеющееся, предложил ему самый простой, бескровный и главное, беспроигрышный вариант — жениться на дочери Фарнапса, нынешнего правителя Пасаргады и главы всего рода оседлых пасаргадов, мол, дочь красавица, как раз «навыдане» и её отец подыскивает подходящую пару.
Совет выглядел не как совет, а скорее, как не очень скрываемое желание избавиться, от непонятно откуда свалившегося на седую голову Арсама, невразумительного родственника, с душевнобольными амбициями. Но Куруш, обдумав, тут же за столом, решил, что это цепь, той же судьбоносной дороги и действительно, не задерживаясь более, собрал отряд и покинул дядю, сказав ему на прощание таинственно и пугающе, что они скоро встретятся, но при других обстоятельствах.
Арсам, конечно же, не верил, что Фарнапс отдаст дочь за не пойми кого, Куруш же, был в этом уверен и не капли не сомневался. Он не знал, как это произойдёт, но то что произойдёт, знал точно.
Город Пасаргады был крупнее Парсы раз в десять. Он не был крепостью, как и все провинциальные города мидийской империи. Крепостные стены, некогда окружавшие город, были, попросту, срыты по приказу Иштувегу и постоянно наведывающиеся карательные, побора-собирательные экспедиции, из столицы Мидии, тщательно следили за этим.
